«За что?» Я всегда считал, что последним словом должно быть «Нет!». В некоторых этнических группах допускается плакать и рыдать как женщины: «Нет, нет, нет!»
Байкеры, школьники, солдаты, придурки, выдававшие себя за бандитов, и почтовые рабочие, мечтающие о кровавых убийствах, сразу же полюбили книгу. В ней описывалась никому дотоле не известная Австралия – потаенная, опасная страна, где драка в ночном клубе в любой момент могла неожиданно превратиться в перестрелку, а какой-нибудь здоровяк, который в обычной жизни просто надавал бы тумаков, мог наклониться, высосать вам глаз и проглотить его.
В «Откровениях Тесака» Рид писал, что бывший член «Маляров» и «Докеров» Билли Лонгли Техасец ходил под его крышей. В последующих книгах он признался, что поссорился с Лонгли из-за заявления, в котором был вынужден называть его «своим вторым отцом… дядюшкой… другом… наставником». Узнав, что Лонгли начал общаться с журналистами, я немедленно отправил к нему нашего человека в Мельбурне Эндрю Блока – разузнать о его проблемах с Ридом. Лонгли поведал страшную, кровавую историю о жестокой борьбе «Маляров» и «Докеров», которая шла в Мельбурне в семидесятые, но отказался признать, что Рид приглядывал за ним в тюрьме: «Я сам за собой приглядывал, но это похоже на Тесака. Он стал знаменитостью только благодаря издателю. Джон и Тесак замутили тему на много миллионов долларов».
Спустя пару недель после выхода статьи я получил от Рида письмо на шести страницах с домашним адресом и телефоном отправителя и домашним адресом и телефоном Лонгли – на случай, если я посчитаю его обманщиком. Это было забавное письмо, полное мрачного юмора. Рид утверждал, что упомянул Лонгли в книге по его же просьбе, что Лонгли всегда считал Рида миллионером («что на самом деле не так… однако у меня неплохие адвокаты») и что Лонгли был зол за то, что Рид однажды попросил его вернуть «немного денег». Кульминация письма приходилась аккурат на самый конец: «Конечно, Билли прав, а я ошибаюсь. Билли до сих пор жив, потому что он такой крутой, а я – потому что я лох. Мне, разумеется, следовало выбирать выражения, когда я говорил о таком опасном центровом парне, как он, иначе мне крышка… Билли, мне очень жаль, что ты так и не заработал миллиона долларов. Знаешь, Билли, надеюсь, что после этого письма ты меня не уроешь…»
Я позвонил Риду и попросил об интервью для «Ральфа», он захотел получить за беспокойство пятьсот долларов, и я полетел к нему на Тасманию.
Тесак встретил меня вместе со своим приятелем Шейном Фармером, владельцем единственного на Тасмании стрип-бара. Мы уже собрались было пойти выпить пивка, когда Шейн предупредил меня:
– Не позволяй ему напиться… Он меняется!
Но Рид настаивал:
– Я еще никого не убил в пьяном виде. Вот когда я совершенно трезвый вышибаю твою дверь в пять часов утра – это самое время волноваться.
Так же как и любой бывший наемный убийца, Рид просто хотел, чтобы его любили. Он желал, чтобы люди запомнили его смешным, а не отрывающим им ноги, забирающим все деньги, стреляющим в лицо и закапывающим в безвестную могилу. «Мне не кажется, что я черная и странная личность, – говаривал он. – По-моему, я очень забавный. Я убивал людей со словами «Ух ты, это, должно быть, больно!»
Больше всего Рида веселили темы, совершенно не располагавшие к смеху: убийства, пытки и расчлененка. Когда ему действительно случалось сострить – что бывало не так уж и редко, – его лицо становилось совершенно непроницаемым. Я спросил, зачем он признался во всех этих убийствах. Рид ответил:
– Я же сказал, что был лично или совместно с группой лиц задействован в подготовке смертей девятнадцати человек. Это значит, что если, например, ты придешь ко мне и спросишь: «Как мне лучше порешить любимую тещу?» – а я посоветую тебе бросить к ней в ванну электрический фен, то я буду причастен к планированию убийства. Мне вовсе не обязательно самому бросать фен в ванну. Я не убивал девятнадцать человек вот этими руками. Если посмотреть на вопрос с такой точки зрения, то убийств было гораздо меньше девятнадцати. Я бы сказал, что их было совсем немного.
Рид попал в эмоциональную и денежную западню, которая представляет опасность только для завязавших злодеев. С одной стороны, ему была необходима достоверность этих смертей, чтобы продавать книги, с другой – он хотел выглядеть в глазах людей эдаким хулиганистым поэтом, на которого каждый в глубине души хочет походить.
Риду было сорок четыре года, когда я впервые встретился с ним, двадцать три из них он провел на зоне, из них десять – в тюрьме строжайшего режима «Пентридж». Его осуждали за разбойные нападения, вооруженные ограбления, нанесение тяжких телесных повреждений и похищения людей – но ни разу за убийство. Однажды он предстал перед судьями за убийство Турка Сэмми возле ночного клуба «Боуд-жанглз», но тот случай был расценен как убийство в целях самообороны. Девятнадцать убийств – довольно смелое заявление для человека, проведшего на улице меньше девятнадцати месяцев своей взрослой жизни. Чем больше его книг выходит в свет – а сейчас их уже девять, – тем дальше они уходят от реальности. «Тесак-5» имел подзаголовок «Сфабрикованные улики». «Тесак-7» – это роман.
Начав пить, Тесак быстро поймал ритм: попробовал – раз – два – три – пусто. Он глотал пиво, как человек, проведший взаперти двадцать три года, которым он, собственно, и был. Рид признался, что раньше был психопатом, но теперь поправился. Он настаивал на том, что воспоминания о войне «Маляров» и «Докеров» остались для него самыми приятными из тюремных воспоминаний.
– Когда проводишь столько времени в тюрьме, – сказал Тесак, – что-то переключается в голове, и тебе становится наплевать на все. Мне тогда казалось, что тюрьма – это моя жизнь, вот выйду, застрелю еще кого-нибудь, помучаю, заработаю деньжат – и обратно на нары, чтобы продолжить в том же духе. У меня было одно преимущество перед всеми остальными: они ненавидели тюрьму, а мне там просто нравилось.
При этих словах Рид откинулся и истерично рассмеялся над собственными воспоминаниями. Во рту блеснули хромированные протезы – собственные зубы он выбил о тюремную раковину, чтобы попасть в лазарет. Вставные зубы были всего лишь одним из свидетельств того, что тюрьма сделала с Ридом. Под рубашкой скрывался знаменитый изуродованный торс, по которому он проводил экскурсии, как по местам боевой славы:
– Вот здесь меня пометили – двадцатисантиметровый нож для разделки мяса, еще одна отметина вот здесь, вот здесь – ножом для колки льда, прямо сквозь сердце, бритва… бритва… бритвой меня еще вот тут порезали… и еще вот здесь. – Он поворачивался спиной и продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Байкеры, школьники, солдаты, придурки, выдававшие себя за бандитов, и почтовые рабочие, мечтающие о кровавых убийствах, сразу же полюбили книгу. В ней описывалась никому дотоле не известная Австралия – потаенная, опасная страна, где драка в ночном клубе в любой момент могла неожиданно превратиться в перестрелку, а какой-нибудь здоровяк, который в обычной жизни просто надавал бы тумаков, мог наклониться, высосать вам глаз и проглотить его.
В «Откровениях Тесака» Рид писал, что бывший член «Маляров» и «Докеров» Билли Лонгли Техасец ходил под его крышей. В последующих книгах он признался, что поссорился с Лонгли из-за заявления, в котором был вынужден называть его «своим вторым отцом… дядюшкой… другом… наставником». Узнав, что Лонгли начал общаться с журналистами, я немедленно отправил к нему нашего человека в Мельбурне Эндрю Блока – разузнать о его проблемах с Ридом. Лонгли поведал страшную, кровавую историю о жестокой борьбе «Маляров» и «Докеров», которая шла в Мельбурне в семидесятые, но отказался признать, что Рид приглядывал за ним в тюрьме: «Я сам за собой приглядывал, но это похоже на Тесака. Он стал знаменитостью только благодаря издателю. Джон и Тесак замутили тему на много миллионов долларов».
Спустя пару недель после выхода статьи я получил от Рида письмо на шести страницах с домашним адресом и телефоном отправителя и домашним адресом и телефоном Лонгли – на случай, если я посчитаю его обманщиком. Это было забавное письмо, полное мрачного юмора. Рид утверждал, что упомянул Лонгли в книге по его же просьбе, что Лонгли всегда считал Рида миллионером («что на самом деле не так… однако у меня неплохие адвокаты») и что Лонгли был зол за то, что Рид однажды попросил его вернуть «немного денег». Кульминация письма приходилась аккурат на самый конец: «Конечно, Билли прав, а я ошибаюсь. Билли до сих пор жив, потому что он такой крутой, а я – потому что я лох. Мне, разумеется, следовало выбирать выражения, когда я говорил о таком опасном центровом парне, как он, иначе мне крышка… Билли, мне очень жаль, что ты так и не заработал миллиона долларов. Знаешь, Билли, надеюсь, что после этого письма ты меня не уроешь…»
Я позвонил Риду и попросил об интервью для «Ральфа», он захотел получить за беспокойство пятьсот долларов, и я полетел к нему на Тасманию.
Тесак встретил меня вместе со своим приятелем Шейном Фармером, владельцем единственного на Тасмании стрип-бара. Мы уже собрались было пойти выпить пивка, когда Шейн предупредил меня:
– Не позволяй ему напиться… Он меняется!
Но Рид настаивал:
– Я еще никого не убил в пьяном виде. Вот когда я совершенно трезвый вышибаю твою дверь в пять часов утра – это самое время волноваться.
Так же как и любой бывший наемный убийца, Рид просто хотел, чтобы его любили. Он желал, чтобы люди запомнили его смешным, а не отрывающим им ноги, забирающим все деньги, стреляющим в лицо и закапывающим в безвестную могилу. «Мне не кажется, что я черная и странная личность, – говаривал он. – По-моему, я очень забавный. Я убивал людей со словами «Ух ты, это, должно быть, больно!»
Больше всего Рида веселили темы, совершенно не располагавшие к смеху: убийства, пытки и расчлененка. Когда ему действительно случалось сострить – что бывало не так уж и редко, – его лицо становилось совершенно непроницаемым. Я спросил, зачем он признался во всех этих убийствах. Рид ответил:
– Я же сказал, что был лично или совместно с группой лиц задействован в подготовке смертей девятнадцати человек. Это значит, что если, например, ты придешь ко мне и спросишь: «Как мне лучше порешить любимую тещу?» – а я посоветую тебе бросить к ней в ванну электрический фен, то я буду причастен к планированию убийства. Мне вовсе не обязательно самому бросать фен в ванну. Я не убивал девятнадцать человек вот этими руками. Если посмотреть на вопрос с такой точки зрения, то убийств было гораздо меньше девятнадцати. Я бы сказал, что их было совсем немного.
Рид попал в эмоциональную и денежную западню, которая представляет опасность только для завязавших злодеев. С одной стороны, ему была необходима достоверность этих смертей, чтобы продавать книги, с другой – он хотел выглядеть в глазах людей эдаким хулиганистым поэтом, на которого каждый в глубине души хочет походить.
Риду было сорок четыре года, когда я впервые встретился с ним, двадцать три из них он провел на зоне, из них десять – в тюрьме строжайшего режима «Пентридж». Его осуждали за разбойные нападения, вооруженные ограбления, нанесение тяжких телесных повреждений и похищения людей – но ни разу за убийство. Однажды он предстал перед судьями за убийство Турка Сэмми возле ночного клуба «Боуд-жанглз», но тот случай был расценен как убийство в целях самообороны. Девятнадцать убийств – довольно смелое заявление для человека, проведшего на улице меньше девятнадцати месяцев своей взрослой жизни. Чем больше его книг выходит в свет – а сейчас их уже девять, – тем дальше они уходят от реальности. «Тесак-5» имел подзаголовок «Сфабрикованные улики». «Тесак-7» – это роман.
Начав пить, Тесак быстро поймал ритм: попробовал – раз – два – три – пусто. Он глотал пиво, как человек, проведший взаперти двадцать три года, которым он, собственно, и был. Рид признался, что раньше был психопатом, но теперь поправился. Он настаивал на том, что воспоминания о войне «Маляров» и «Докеров» остались для него самыми приятными из тюремных воспоминаний.
– Когда проводишь столько времени в тюрьме, – сказал Тесак, – что-то переключается в голове, и тебе становится наплевать на все. Мне тогда казалось, что тюрьма – это моя жизнь, вот выйду, застрелю еще кого-нибудь, помучаю, заработаю деньжат – и обратно на нары, чтобы продолжить в том же духе. У меня было одно преимущество перед всеми остальными: они ненавидели тюрьму, а мне там просто нравилось.
При этих словах Рид откинулся и истерично рассмеялся над собственными воспоминаниями. Во рту блеснули хромированные протезы – собственные зубы он выбил о тюремную раковину, чтобы попасть в лазарет. Вставные зубы были всего лишь одним из свидетельств того, что тюрьма сделала с Ридом. Под рубашкой скрывался знаменитый изуродованный торс, по которому он проводил экскурсии, как по местам боевой славы:
– Вот здесь меня пометили – двадцатисантиметровый нож для разделки мяса, еще одна отметина вот здесь, вот здесь – ножом для колки льда, прямо сквозь сердце, бритва… бритва… бритвой меня еще вот тут порезали… и еще вот здесь. – Он поворачивался спиной и продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88