А где ты выступаешь?
Он: В прошлом году был в Лос-Анджелесе.
Она: Правда?
Он: А еще пару раз играл в Токио.
Она: Это круто.
Он: Не то слово, божественно.
Я провел на вечеринке в доме на Белсайз Парк уже около часа, когда впервые заметил ее. Стены гостиной были украшены индийскими эстампами, изображающими атлетического вида пару в различных сексуальных позициях; девушка стояла у стены, и гитарист беспрестанно указывал ей на эти эстампы, а она всякий раз отвечала ему приглушенным смешком. Я звякнул кубиками льда во втором – и, учитывая направление, в котором развивались события, наверняка не последнем – стакане с водкой и тоником, и снова уселся на темно-бордовый диван.
Я прекрасно знал такой тип женщин; они всегда оказывают чрезмерное уважение склизким личностям мужского пола, имеющим дело с самой грязной стороной шоу-бизнеса. Сама-то женщина может быть вполне здравомыслящей, но, тем не менее, она липнет к эдакому молодчику, пытаясь вырваться из трясины повседневности. Она принимает щетину на его щеках за вызов обществу, потом несколько лет колесит с ним по дорогам, нередко рожает от него ребенка или садится на наркотики, а потом, лет через десять, родственники наконец спасают ее, отыскав в каких-нибудь трущобах. Все ее убеждения – предсказуемая пост-подростковая муть, характерная для среднего класса. Неосознанный либерализм сочетается в ней с материалистической привязанностью к домашнему уюту; несколько лет назад она экспериментировала с вегетарианством, но пришла к выводу, что немного животного белка не повредит, и, конечно, с большой теплотой вспоминает свою активную деятельность в группах, борющихся за спасение панд и австралийских муравьедов.
Составив этот психологический портрет, я совершенно успокоился и не собирался больше думать об этой женщине, а переместился на кухню в надежде встретить там кого-нибудь более подходящего. К сожалению, кухня пустовала, зато на столе лежала вчерашняя газета со статьей, в которой предсказывалось, что в Землю скоро врежется метеорит размером с железнодорожный вокзал.
– О боже, спасите меня! – вскричала упомянутая выше женщина, вбегая на кухню мгновением позже.
– Простите? – я оторвался от газеты.
– Меня преследуют, – она захлопнула за собой дверь.
– Кто?
– Ну почему я вечно попадаю в такие ситуации? Он – брат моего приятеля, мы договорились, что он подвезет меня домой, и, разумеется, он вообразил себе невесть что. Мне кажется, он опасен – не то чтобы совсем псих, но немного не в себе.
– Только немного?
– Если он войдет, можем мы сделать вид, что увлечены разговором?
– А может, примемся мурлыкать рождественский гимн?
– Извините. Должно быть, я веду себя неприлично.
– Хотите вина?
– Нет, но с удовольствием съем одну из этих морковок. Никогда мне не удается проголодаться в нужное время.
– Почему?
– Сама не знаю, но как-то выходит, что за завтраком есть совершенно не хочется, а к середине дня я уже умираю от голода. Сейчас, например, душу продала бы за пару печений.
Нужную жестяную коробку мы нашли у плиты. Заодно и познакомились.
– Так кого вы здесь знаете? – спросил я.
– Я дружу с Ником. Вы знаете Ника?
– Нет, а кто такой Ник?
– Приятель Джулии. Вы знаете Джулию?
– Нет. Вы знаете Криса?
– Нет.
– А как вышло, что Вы собрались ехать на машине старины Хендрикса?
– Он живет недалеко от меня, в Хаммерсмите. Не понимаю, почему со мной вечно такое случается. Я веду себя дружелюбно с людьми, которых лучше бы сразу отшить. Но этого я просто не умею делать – наверное, боюсь их обидеть, потому и веду себя по-дружески.
– Хотите, чтобы все вас любили?
– А разве вы – нет?
– Естественно, хочу.
– Раз уж речь зашла об этом Хендриксе, вот что я вам скажу: терпеть не могу людей, которые стараются выглядеть модными. Нет, я не против моды, но противно, когда ради нее лезут из кожи вон. Это как те люди, которые пытаются произвести на тебя впечатление, демонстрируя свой интеллект. Но если человек и правда читал Аристотеля в академических изданиях, у него должно быть достаточно такта, чтобы не кричать об этом на каждом углу.
– Вы говорите о конкретном человеке?
– Да. Пожалуй. В любом случае, вас это не касается, ведь мы едва успели познакомиться.
– И что?
– Готова спорить, вы уже забыли мое имя.
– Как я мог забыть такое имя, как Харриет?
– Запросто. Но вот вам более насущный вопрос: почему вы не смогли запомнить такое имя, как Изабель?
– Откуда вы узнали, что я его забыл?
– Потому что я сама долго была такой же. А потом прочитала в газете статью о людях, которые с трудом запоминают имена. Оказывается, это свойственно тем, кто слишком беспокоится о том, какое впечатление производит на других, а потому не уделяет собеседнику достаточно внимания.
– Рад, что вы растолковали мне, что к чему.
– Извините. Я нагрубила вам? Я бываю грубой, вам следует это знать.
Она коротко улыбнулась, потом задумчиво отвела взгляд. Волосы у нее были темно-каштановые, слегка вьющиеся, средней длины. Под ярким светом люминесцентной лампы кожа казалась очень бледной, на левой стороне подбородка я заметил маленькую родинку, а глаза (сейчас пристально изучавшие дверцу холодильника) были обыкновенные, орехово-карие.
– Чем вы зарабатываете на жизнь? – спросил я, просто чтобы не слушать, как из крана капает вода.
– Терпеть не могу такие вопросы.
– Почему?
– Потому что люди полагают, что ты – это всего лишь твоя работа.
– Я так не думаю.
– Посмотрите на магниты, налепленные на дверцу. Сплошь знаменитости. Картер, Горбачев, Садат, а вот это, похоже, Шекспир. Какой милый, не правда ли? – с этими словами она сняла магнитный барельеф и погладила его по лысой пластмассовой голове. – Я работаю в компании под названием «Пейперуэйт»; мы производим всякие канцелярские товары. Раньше дело ограничивалось тетрадями, блокнотами и дневниками, а теперь к ним добавились еще ластики, карандаши и папки. Моя должность – помощник по производству. Не сказать, чтобы я с детства мечтала о такой работе, и, возможно, в будущем займусь чем-то другим, но мне подвернулось это место, а счета надо оплачивать, сами знаете. В общем, обычная история.
Последовала пауза: на кухню заглянули двое гостей, взяли бутылку вина и испарились вместе с ней. К этому времени я успел несколько изменить свое мнение об Изабель, хотя еще несколько минут назад считал вердикт, вынесенный ранее, окончательным. Теперь она больше не казалась мне поклонницей поп-звезд и спасительницей австралийских муравьедов, и, хотя я еще не решил, что же она такое, столь резкая перемена напоминала о том, как сильно предубеждение (положительное или не очень) влияет на наше восприятие. Мы видим других людей эгоистически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Он: В прошлом году был в Лос-Анджелесе.
Она: Правда?
Он: А еще пару раз играл в Токио.
Она: Это круто.
Он: Не то слово, божественно.
Я провел на вечеринке в доме на Белсайз Парк уже около часа, когда впервые заметил ее. Стены гостиной были украшены индийскими эстампами, изображающими атлетического вида пару в различных сексуальных позициях; девушка стояла у стены, и гитарист беспрестанно указывал ей на эти эстампы, а она всякий раз отвечала ему приглушенным смешком. Я звякнул кубиками льда во втором – и, учитывая направление, в котором развивались события, наверняка не последнем – стакане с водкой и тоником, и снова уселся на темно-бордовый диван.
Я прекрасно знал такой тип женщин; они всегда оказывают чрезмерное уважение склизким личностям мужского пола, имеющим дело с самой грязной стороной шоу-бизнеса. Сама-то женщина может быть вполне здравомыслящей, но, тем не менее, она липнет к эдакому молодчику, пытаясь вырваться из трясины повседневности. Она принимает щетину на его щеках за вызов обществу, потом несколько лет колесит с ним по дорогам, нередко рожает от него ребенка или садится на наркотики, а потом, лет через десять, родственники наконец спасают ее, отыскав в каких-нибудь трущобах. Все ее убеждения – предсказуемая пост-подростковая муть, характерная для среднего класса. Неосознанный либерализм сочетается в ней с материалистической привязанностью к домашнему уюту; несколько лет назад она экспериментировала с вегетарианством, но пришла к выводу, что немного животного белка не повредит, и, конечно, с большой теплотой вспоминает свою активную деятельность в группах, борющихся за спасение панд и австралийских муравьедов.
Составив этот психологический портрет, я совершенно успокоился и не собирался больше думать об этой женщине, а переместился на кухню в надежде встретить там кого-нибудь более подходящего. К сожалению, кухня пустовала, зато на столе лежала вчерашняя газета со статьей, в которой предсказывалось, что в Землю скоро врежется метеорит размером с железнодорожный вокзал.
– О боже, спасите меня! – вскричала упомянутая выше женщина, вбегая на кухню мгновением позже.
– Простите? – я оторвался от газеты.
– Меня преследуют, – она захлопнула за собой дверь.
– Кто?
– Ну почему я вечно попадаю в такие ситуации? Он – брат моего приятеля, мы договорились, что он подвезет меня домой, и, разумеется, он вообразил себе невесть что. Мне кажется, он опасен – не то чтобы совсем псих, но немного не в себе.
– Только немного?
– Если он войдет, можем мы сделать вид, что увлечены разговором?
– А может, примемся мурлыкать рождественский гимн?
– Извините. Должно быть, я веду себя неприлично.
– Хотите вина?
– Нет, но с удовольствием съем одну из этих морковок. Никогда мне не удается проголодаться в нужное время.
– Почему?
– Сама не знаю, но как-то выходит, что за завтраком есть совершенно не хочется, а к середине дня я уже умираю от голода. Сейчас, например, душу продала бы за пару печений.
Нужную жестяную коробку мы нашли у плиты. Заодно и познакомились.
– Так кого вы здесь знаете? – спросил я.
– Я дружу с Ником. Вы знаете Ника?
– Нет, а кто такой Ник?
– Приятель Джулии. Вы знаете Джулию?
– Нет. Вы знаете Криса?
– Нет.
– А как вышло, что Вы собрались ехать на машине старины Хендрикса?
– Он живет недалеко от меня, в Хаммерсмите. Не понимаю, почему со мной вечно такое случается. Я веду себя дружелюбно с людьми, которых лучше бы сразу отшить. Но этого я просто не умею делать – наверное, боюсь их обидеть, потому и веду себя по-дружески.
– Хотите, чтобы все вас любили?
– А разве вы – нет?
– Естественно, хочу.
– Раз уж речь зашла об этом Хендриксе, вот что я вам скажу: терпеть не могу людей, которые стараются выглядеть модными. Нет, я не против моды, но противно, когда ради нее лезут из кожи вон. Это как те люди, которые пытаются произвести на тебя впечатление, демонстрируя свой интеллект. Но если человек и правда читал Аристотеля в академических изданиях, у него должно быть достаточно такта, чтобы не кричать об этом на каждом углу.
– Вы говорите о конкретном человеке?
– Да. Пожалуй. В любом случае, вас это не касается, ведь мы едва успели познакомиться.
– И что?
– Готова спорить, вы уже забыли мое имя.
– Как я мог забыть такое имя, как Харриет?
– Запросто. Но вот вам более насущный вопрос: почему вы не смогли запомнить такое имя, как Изабель?
– Откуда вы узнали, что я его забыл?
– Потому что я сама долго была такой же. А потом прочитала в газете статью о людях, которые с трудом запоминают имена. Оказывается, это свойственно тем, кто слишком беспокоится о том, какое впечатление производит на других, а потому не уделяет собеседнику достаточно внимания.
– Рад, что вы растолковали мне, что к чему.
– Извините. Я нагрубила вам? Я бываю грубой, вам следует это знать.
Она коротко улыбнулась, потом задумчиво отвела взгляд. Волосы у нее были темно-каштановые, слегка вьющиеся, средней длины. Под ярким светом люминесцентной лампы кожа казалась очень бледной, на левой стороне подбородка я заметил маленькую родинку, а глаза (сейчас пристально изучавшие дверцу холодильника) были обыкновенные, орехово-карие.
– Чем вы зарабатываете на жизнь? – спросил я, просто чтобы не слушать, как из крана капает вода.
– Терпеть не могу такие вопросы.
– Почему?
– Потому что люди полагают, что ты – это всего лишь твоя работа.
– Я так не думаю.
– Посмотрите на магниты, налепленные на дверцу. Сплошь знаменитости. Картер, Горбачев, Садат, а вот это, похоже, Шекспир. Какой милый, не правда ли? – с этими словами она сняла магнитный барельеф и погладила его по лысой пластмассовой голове. – Я работаю в компании под названием «Пейперуэйт»; мы производим всякие канцелярские товары. Раньше дело ограничивалось тетрадями, блокнотами и дневниками, а теперь к ним добавились еще ластики, карандаши и папки. Моя должность – помощник по производству. Не сказать, чтобы я с детства мечтала о такой работе, и, возможно, в будущем займусь чем-то другим, но мне подвернулось это место, а счета надо оплачивать, сами знаете. В общем, обычная история.
Последовала пауза: на кухню заглянули двое гостей, взяли бутылку вина и испарились вместе с ней. К этому времени я успел несколько изменить свое мнение об Изабель, хотя еще несколько минут назад считал вердикт, вынесенный ранее, окончательным. Теперь она больше не казалась мне поклонницей поп-звезд и спасительницей австралийских муравьедов, и, хотя я еще не решил, что же она такое, столь резкая перемена напоминала о том, как сильно предубеждение (положительное или не очень) влияет на наше восприятие. Мы видим других людей эгоистически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57