— Я должен сообщить вам, товарищи, неприятную новость! Фашисты подошли к Сталинграду. У этой нашей крепости на Волге сейчас идут тяжелейшие бои, уже на подступах к городу.
Больше он ничего не сказал. Мы все спустились со своих нар и сгрудились вокруг врытого в землю стола. Там лежала истрепанная карта. Взгляды наши сошлись на синей жилке — на Волге, у самого Сталинграда. Ни у кого рука не поднялась прочертить стрелу к большому кружку, обозначавшему город.
И куда же это он добрался, Гитлер?.. Неужели и Волгу одолеет?
Никто слова не произнес. Казалось, что люди даже и не дышат. Капитан один, в руку раненный, рванул с груди марлевую косынку и сказал в гробовом молчании:
— Рука у меня почти здорова! — Он поднял ее и встряхнул.— Ну конечно же здорова. Я возвращаюсь к себе в часть.
Капитан вышел. Я видел, что из раны у него засочилась кровь — бинт стал красным.
— Вот тут-то, на берегу Волги, мы и сломаем хребет немцу,— сказал стоявший рядом со мной майор.— Дальше нам отступать некуда.
Один из лежачих вдруг запел:
Волга, Волга, мать родная, Волга — русская река...
Сегодня восемнадцатое июля. Через пять месяцев и десять дней мне исполнится девятнадцать лет. Записи мои изранены.
ПРЕЖНИЙ СТРАХ
Нога у меня еще забинтована, но я уже довольно свободно хожу. Познакомился с одним лейтенантом. Он из особого отдела. Не раненый. Живет и работает в маленьком домике, чуть поодаль от наших землянок. У него там и телефон есть.
Однажды он дал мне целую буханку хлеба и сказал:
— Два моих бойца в командировке. Это их доля. Возьмите, пожалуйста, не отказывайтесь.
Я, конечно, взял буханку, принес и разделил со своими соседями по койке. А еще краюху отнес Ерему Шалунцу. Ерем мой земляк, мы вместе пошли в армию, вместе еще в стройбате служили. Потом он тоже после Челябинска был в Кургане — перед отправкой на фронт. Словом, давно мы вместе, только в разных подразделение. Он ранен в руку.
Бедняга вечно голоден.
— Ненасытный я какой-то,— с грустью признается он.— Просто беда...
Он высокого роста, рыжеватый. У него даже брови рыжие. Все вспоминает счастливые времена там, дома.
Они вместе с отцом продукты развозили у нас в городе со склада по магазинам. На тележке, с впряженным в нее ослом.
— Бывало, утром намазываю маслом печенье и ем сколько влезет!..
Рассказывает, а глаза горят алчущим блеском.
— Нет, никогда, наверно, больше досыта не наемся...
Мой знакомый лейтенант как-то позвал меня к себе. В его тесной, но довольно благоустроенной комнате был еще какой-то солдат, с глазами, полными страха и ужаса. Лейтенант сказал, что человек этот грузин. Объявился в расположении госпиталя, по-русски не знает ни слова, и не могу ли я поговорить с ним, выяснить, кто он и откуда.
Я знал от своих товарищей-грузин всего несколько слов.
Делать нечего; вооруженный своими скудными познаниями, я начал спрашивать, как он сюда попал и из какой части. С грехом пополам выяснилось, что парень потерял свою часть в пути к фронту и теперь не знает, как быть.
— Три дня уже блуждаю без сна, без пищи. Помогите...
Я все пересказал лейтенанту. Но поскольку бедняга грузин не помнил, из какой он части, только фамилию командира взвода знал, то и отправить его было невозможно — неведомо куда.
— А что, если он дезертир или?..— предположил лейтенант.
— Не думаю,— возразил я.— Просто растеряха. По глазам видно.
Лейтенант улыбнулся.
— Ну если это не голос крови в вас говорит, то, может, вы и правы.
И он направил грузина в ближайшую часть, в батальон для выздоравливающих раненых.
— Пусть там отдохнет; видать, поголодал, намучился. А потом его препроводят в какую-нибудь часть.
Утро. Мой знакомый лейтенант из особого отдела зашел ко мне и говорит:
— У меня печальная весть: ночью пал Севастополь.
Это очень тяжелая весть для всех. Осажденный врагом еще с октября прошлого года, Севастополь долго и упорно героически оборонялся. Сегодня пятое июля. Восемь месяцев город был в осаде. Целых восемь месяцев самоотверженно, на грани легенды, противостоял лютому натиску врага! Какой силой и мощью духа обладали его защитники, вынесшие все это? Есть ли подобный пример в истории человечества? Едва ли.
Севастополь пал. Гитлеровцы широким фронтом продвигаются к Кавказу.
Комары одолевают раненых. И спасу от них никакого. Лейтенант-особист дал мне кусок марли.
— Сшейте,— говорит,— мешок и наденьте на голову. Все будет лучше. И, к слову, скажите-ка, Ленинакан от турецкой границы далеко?
— Да нет. Он как раз у самой границы,— сказал я, вспоминая печальные события минувших лет.— А почему вы вдруг об этом спрашиваете?
— Турция стягивает войска к границам Армении.
— Уже напала?..— У меня сердце оборвалось.
— Пока только готовится. Немецкие войска наступают на Северный Кавказ. Они приближаются к Грозному...
— И что же будет?..
— Турция ждет падения Баку. Они так и заявили Гитлеру: мол, только немцы захватят Баку, она, Турция, двинет на нас. Вот оно что...
В пятнадцатом году Турция накрыла могильным камнем Западную Армению, теперь она готовится обратить в прах и Восточную Армению. Что за судьба?.. Под пятой у Германии почти вся Европа. На моей карте тысячи черных кружочков — от самых Карпат и до среднего течения Волги. Когда теперь доведется стереть эти кружки?
— Послушайте, товарищ лейтенант,— сказал я,— вы так много сделали для меня доброго, не смогли бы еще помочь, чтобы меня из госпиталя прямо сейчас отправили на юг Армении, на границу?
— Думаю, в этом нет никакой надобности,— сказал лейтенант.— Гитлер и до Грозного не дойдет. Он увяз в Сталинграде. А Баку ни в коем случае не будет сдан. Судьба Северного Кавказа решается в Сталинграде.
Его уверенность обнадежила меня.
Ерем Шалунц забыл о своем вечном голоде.
— Если турки нападут на нас,— сказал он,— растопчут Армению. Пусть они даже месяц пробудут на нашей земле, это смерти подобно. Что нам делать?
— Проситься в часть,— решил я.— Полечились, и будет. Надо возвращаться на фронт.
Ерем согласно кивнул.
К главврачу мы пошли вдвоем.
— Хотим вернуться в наши части...
Он посмотрел у нас раны и помрачнел.
— В таком состоянии никто вас из госпиталя не вы- .. пишет. И вообще, не считайте, что наступил конец света. Мы еще покажем Гитлеру свою силу. Вот долечитесь, тогда и пойдете снова на фронт. Понятно?
Сегодня десятое августа. Спустя четыре месяца и восемнадцать дней мне стукнет девятнадцать. В записях моих тревога.
БРАТЕЦ-ОХОТНИК
Меня вызвали в штаб. Спросили, какое образование и профессия, и сказали:
— Направляем вас на курсы младших лейтенантов.
— Куда?..
— Рядом это. В нашем же лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74