Неподалеку от нашей батареи соорудили нечто вроде трибуны, украсили лозунгами и большим портретом Сталина. Собрались представители от каждого подразделения. Были речи. А в конце вечера зачитали приветственное письмо вождю.
После торжественной части состоялся концерт силами артистов, прибывших на фронт из Узбекистана.
Враг обстреливает, не дает нам покоя. Как бы шалый снаряд не угодил сюда, где собралось человек четыреста...
Вечер закончился, и мы разошлись по своим подразделениям. Возле нашего НП, прямо рядом со мной разорвался немецкий снаряд. Я едва успел распластаться на земле, но воздушная волна все же подняла меня, ударила о ствол дерева, накрыла землей.
Я лишился чувств...
Открыл глаза и вижу — я в медсанбате. Понял, что контужен. В ушах гудит, словно поток в них бушует. Голоса звучат, как откуда-то из колодца. Неужто оглох?
Меня переправили в госпиталь. Мне-то еще что — всего лишь контузия, а связист, который шел бок о бок со мной, убит.
Сегодня двадцать второе декабря. Через шесть дней мне исполнится девятнадцать. В записях моих глухота.
Я в ПРОИГРЫШЕ
Живу надеждой, что слух вернется ко мне.
Замучила тошнота, болят все кости, язык не ворочается, а я все равно верю, что буду слышать, что все еще будет хорошо.
Госпиталь наш в лесу, само местечко называется Ак- Соч. После полуторагодичной жизни под открытым небом я впервые попал в человеческие условия: есть и окна, и кровать есть, и постель... Все тут по-людски — помыли, побрили, выдали чистое белье... От удовольствия я проспал десять часов кряду.
Проснулся, у моей кровати стояла Шура. Не могу сказать, что это меня очень обрадовало. Она что-то говорила, а я не слышал.
— Громче, Шура!..
Наконец расслышал. Только будто очень издалека. И тут я сообразил: значит, не совсем оглох, раз слышу. От радости даже подпрыгнул на кровати.
— Слышу, Шура, я слышу! Понимаешь, слышу!..
Находившиеся в палате раненые, все как один, рассмеялись. Я не услышал это, а увидел по их лицам. Шура склонилась надо мной. Я спросил, чего они смеются. Шура закричала (так мне показалось):
— Ну и пусть себе смеются. Что ты, не видал, как люди смеются? Тебе уже девятнадцать лет, если не ошибаюсь...
— Да. Через шесть дней исполнится девятнадцать. А тебе?
— Женщин о возрасте не спрашивают!..
— Что ты здесь делаешь?
В ответ на это Шура написала что-то на листке, видно, не хотела снова кричать, чтобы все вокруг ее слышали.
«Привезла сюда майора, начальника медсанбата нашего полка. Он ранен, не очень тяжело».
— А почему обратно не возвращаешься?
«Майор не отпускает».
Что это? Мне показалось или она правда так ответила?
Я посмотрел на Шуру: уж не замужем ли она за майором?
Шура привела меня к майору. Узнав, что я контужен и оглох, он сочувственно покачал головой и заорал:
— Как слышишь?
— Понемногу дело идет на лад,— ответил я,— надеюсь через пять дней быть на передовой.
Он что-то сказал, я не услышал его, попросил повторить погромче.
— А почему именно через пять дней?
— Можно,— говорю,— и раньше. Двадцать восьмого декабря день моего рождения. И вообще зря меня уложили здесь. От контузии я бы и у себя в части очухался.
По просьбе майора меня осмотрел «ухо-горло-нос». Я сказал, что знаю верный способ излечиться от контузии.
— Дайте,— говорю,— проспать подряд три дня и три ночи, все как рукой снимет. Шутка ли, почти полтора года не спал.
«Ухо-горло-нос» улыбнулся и говорит:
— А верно ведь. Придется пойти вам навстречу, юноша. Откуда вы родом, эдакий красавчик?
Я смутился и не ответил.
Шура проводила меня обратно. Она какая-то странная. Смотрит виновато и вроде испуганная. Я решил, что майор ей, наверно, не нравится. Почему так решил, и сам не знаю. Но злился я здорово.
— Никак в ловушку попала, Шурочка? А?..
— В какую еще ловушку? — она побледнела.— Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего особенного. У каждого своя голова на плечах.
Я попросил Шуру не приходить ко мне минимум дня три. Попробую выспаться.
Сходил к парикмахеру: кудри замучили и усики мои распушились, надо привести себя в порядок.
Пять дней уже, как я в госпитале. И чувствую себя почти совсем здоровым, голос восстановился полностью, слух тоже. Только левое ухо чуть побаливает.
Контузия моя постепенно проходит. Шура не верит мне.
— Контузия длится месяцами,— говорит она.
Не понимаю, зачем ей надо, чтобы я лежал в госпитале месяцы. Здесь, конечно, хорошо. Сплю на кровати, и пища сносная. Даже оказалось, что есть и библиотека. Больше того, среди книг я увидел «Страну Наири» Чаренца в русском переводе. Мгновение я смотрел на эту книгу как ошалелый, глазам своим не верил. Попробуй в Армении ее отыщи, а тут вдруг!..
Библиотекарша заметила мое удивление.
— Вы армянин, товарищ младший лейтенант?
— Армянин.
— И Чаренц тоже армянин. Прекрасный писатель. Я прочла книгу. Счастливые вы, армяне: народ небольшой, а какого писателя имеете! Чаренц небось тоже сейчас на фронте, не так ли?
Я не знал, что ей сказать, но потом нашелся.
— Да,— говорю,— Чаренц тоже на фронте. Он тоже воюет с фашизмом... Дайте мне эту книгу, если можно.
— Конечно, можно...
Я прижал «Страну Наири» к груди и пошел искать уголок поукромней.
Настроение у меня что надо. И у ребят тоже. А все оттого, что наши войска ведут успешные бои на Северном Кавказе. Наступление немецких войск там приостановлено. И сейчас их отбрасывают все дальше и дальше от предгорий Кавказа. Баку гитлеровцам не видать как своих ушей, а стянутые к Карсу турецкие войска теперь не решились бы и к Ахуряну подойти, что у самой границы.
Сталинград стал легендой. Вот уж сколько месяцев держится. Рассеченный надвое, он упорно противостоит фашистам. В городе идут бои буквально за каждый переулок, за каждый дом. Один этаж в доме занят нашими, а другой — гитлеровцами. Говорили ведь, что Волга станет могилой фашистов. Истинно так.
Сталинград вселяет в нас веру, дает нам силы. Сталинград врачует наши раны и здесь, на далеком северо-западе.
Однако где же это наши союзники? Обещали ведь открыть в Европе второй фронт против гитлеровской Германии. Уже полтора года мы один на один воюем. Почему же не создается так называемый второй фронт? Какие же это союзники?
Шура принесла мне лекарства. Я читал книгу; притворился, что не вижу ее. Она чуть постояла и вышла. Я обманул медсестру, сказал, что мне надо на почту, и под этим предлогом выпросил часа на два свою одежду. При этом ласково подмигнул ей. Она смутилась, залилась краской и, поверив мне, принесла мои вещички. Я оделся и был таков.
Сегодня двадцать седьмое декабря. Завтра мне исполнится девятнадцать лет.
ПОДБИТЫЙ ТЕТЕРЕВ
Тяжелый снег, трудная зима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74