..— но тут же опомнился и, опустив голову, отвернулся от прораба.
— Э-эх, Кузьма Сергеевич! — укоризненно протянул прораб,— Нашли на ком зло срывать.
— Извините меня,— глухо произнес Набатов и, не оглядываясь, пошел к машине.
На строительство большого бетонного завода Набатов ехал встревоженный.
Неужели и там то же? Конечно, все это идет от его заместителя. Евгений Адамович — человек дисциплинированный и к тому же предусмотрительный. Очень чутко реагирует на каждое изменение погоды в министерстве и даже обладает даром предсказывать погоду.
Занятый своими мыслями, Набатов не заметил, как машина миновала примыкающий к промбазе участок тайги, разграфленный далеко уходящими просеками на равные прямоугольники.
Эти просеки были улицами будущего города. Его здания в ближайшие годы поднимутся здесь, среди вековых сосен и лиственниц.
Набатов любил, когда выдавалась свободная минута, бродить по этим просекам. Дома, существовавшие пока лишь на огромных белых листах ватмана, оживали в воображении.
Когда дорога спустилась в лощину и пошла петлять вдоль ручья, рассекшего надвое скалистый откос левого берега, запахло смолистым дымком.
В лОщине работали лесорубы, очищали дно будущего моря.
Словно скошенные могучим косцом, вершинами к реке лежали голые, очищенные от сучьев стволы: сосновые — отливающие медью, еловые — темно-коричневые с прозеленью, темно-серые—лиственничные. Два трактора-трелевщика, захлебываясь в натуге, подтаскивали связки хлыстов к штабелям, что громоздились в ряд возле дороги. А на очищенных от леса площадках в жарких кострах пылали сучья,
«На дне морском, горят костры»,—вспомнил
Кузьма Сергеевич начальную строку стихотворения, прочитанного накануне в строительной многотиражке.
Горят костры... на дне морском горят... Это хорошо. Есть дно, будет и море.
Дорога оборвалась у причала.
День, как и обещал с утра, удался на славу, ясный, безоблачный. Если бы не порывы северного ветерка, временами налетающего с низовьев, то даже и здесь, на берегу, было бы тепло.
— Хорошо угадали,— сказал Кос я, выглянув из кабины.
Переправа — катер с баржей — была уже на середине реки. Преодолевая быстрину, катер шел под острым углом к берегу, и казалось, что он не пересекает реку, а безуспешно силится подняться против течения. Нос каждой минутой и катер и баржа увеличивались, и уже хорошо были различимы фигуры людей, толпившихся на палубе.
Набатов смотрел на темно-зеленую воду, которая со звенящим плеском стремительно проносилась мимо ряжевой стенки причала, и мысли его снова возвращались к расчетам проекта, рождавшегося в эти последние дни с такими муками, сомнениями и тревогами.
Или грудь в крестах, или голова в кустах! И опять не то. Если бы только в одной его голове дело... Тут забота серьезнее. И действовать можно лишь наверняка.
Штурвальный узнал машину Набатова и не стал даже глушить мотор. «Победа» съехала на палубу, и переправа отчалила.
К Кузьме Сергеевичу, стоявшему у кормы, опершись на перила, подошел баржевой, крепкий, рослый старик с доброй бородой и, что особо бросалось в глаза, в старом, бог весть с каких времен сохранившемся, черном картузе с лаковым козырьком.
— На правый, стало быть, берег, Кузьма Сергеевич?
Набатов был уверен, что видит этого человека, по крайней мере здесь, на переправе, впервые.
— Виноват перед тобой, отец, не могу назвать по имени-отчеству.
— Вины тут нет, всех не упомнишь,— степенно, без тени насмешки и в то же время с большим достоинством ответил баржевой.—А насчет имени прихожусь вам тезкой. Только отчеством отменился: Кузьма Прокопьич. Воронов по фамилии. — Вот и вспомнил,— улыбнулся Набатов,—это вы тогда баржу с алебастром через порог припла-вили?
— Ну, какая там баржа... так, баржонка. Бывало, и не такие спускали... А вы зря этак вот, налегке. Разом прохватить может.
— Это только здесь. На берегу тепло,— возразил Набатов.
— Не скажите. Дело к холоду. Низовик подул. Вообще, примечаю, зима понче будет ранняя.
«Это хорошо, есть и у нас союзники»,— подумал Набатов, а вслух спросил:
— По каким приметам заключаете?
— Да ведь всего не обскажешь,— нахмурился старик. Его, видно, задело, что собеседник не пожелал принять его утверждения на веру и требует доказательств.— Разные приметы. И птица рано полетела, и кости определяют... И вообще, шестьдесят восьмую зиму встречать буду на споем веку. Пора приноровиться.
Таких лет Кузьма Сергеевич нипочем бы не дал Воронову. Выглядел он лет на десять, а то и на пятнадцать моложе. Набатов, как все сильные и здоровые люди, любил добрую породу в человеке и оттого почувствовал к старику еще большее уважение. — И все года здесь, на реке?
— Здесь и родился,. Слыхали, поди, деревню Во-роновку. От нашего корня и деревня пошла. Наш род спокон веку лоцманской. Через пороги суда водили. И я этим, считай, всю жизнь занимался. А внук вот на стройку подался, экскаваторщиком работает.
Старик сказал это просто, без досады, и Кузьма Сергеевич решился спросить: — И как это вам, не обидно?
— Это насчет экскаваторщика-то?
— Не только. А вот что жизнь повернула на другое.
— Это, стало быть, о стройке спрашиваете... Какая тут может быть обида? Что народ всем миром делает — все правильно. А такую махину иначе, как всем миром, не подымешь. Стало быть, правильно.
Воронов сказал это очень убежденно и в то же время очень просто, как нечто само собой разумеющееся. Кузьма Сергеевич почувствовал,- что старик не только умом, но и сердцем принимает его, Наба-това, дело, не удручаясь и не сетуя, что это набатов-ское дело рушит весь уклад его жизни.
Старый лоцман был единомышленником, и Наба-тову неожиданно для самого себя захотелось поделиться с ним своими замыслами и тревогами.
— Я ведь неспроста, Кузьма Прокопьевич, насчет зимы уточнял,— пояснил он Воронову и рассказал, как задумано зимнее наступление на реку.
Воронов слушал, сдвинув густые кустистые брови.
— Круто задумано. Во всяком, стало быть, деле смелость нужна.
— И расчет,— подчеркнул Набатов.— Ошибки река не простит. Сто раз отмерь и... чтобы наверняка.
Воронов не то усмехнулся, не то улыбнулся.
— Наверняка только обухом бьют, да и то промах живет.
— Неутешительно говоришь, Кузьма Прокопьевич. И тогда старый лоцман улыбнулся вполне откровенно.
— Это про одного говорено, а коли всем миром ударить, промаха не будет.
На строительстве большого бетонного завода дела шли хорошо. Здесь Набатову пришлось даже не наступать, а обороняться.
— Техснаб нас держит. Я писал вам докладную. И все по-прежнему. Металла недодают. А если дают, не того профиля. Мне стыдно показываться в бригадах,— напустился на Кузьму Сергеевича молодой инженер, недавно назначенный начальником участка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Э-эх, Кузьма Сергеевич! — укоризненно протянул прораб,— Нашли на ком зло срывать.
— Извините меня,— глухо произнес Набатов и, не оглядываясь, пошел к машине.
На строительство большого бетонного завода Набатов ехал встревоженный.
Неужели и там то же? Конечно, все это идет от его заместителя. Евгений Адамович — человек дисциплинированный и к тому же предусмотрительный. Очень чутко реагирует на каждое изменение погоды в министерстве и даже обладает даром предсказывать погоду.
Занятый своими мыслями, Набатов не заметил, как машина миновала примыкающий к промбазе участок тайги, разграфленный далеко уходящими просеками на равные прямоугольники.
Эти просеки были улицами будущего города. Его здания в ближайшие годы поднимутся здесь, среди вековых сосен и лиственниц.
Набатов любил, когда выдавалась свободная минута, бродить по этим просекам. Дома, существовавшие пока лишь на огромных белых листах ватмана, оживали в воображении.
Когда дорога спустилась в лощину и пошла петлять вдоль ручья, рассекшего надвое скалистый откос левого берега, запахло смолистым дымком.
В лОщине работали лесорубы, очищали дно будущего моря.
Словно скошенные могучим косцом, вершинами к реке лежали голые, очищенные от сучьев стволы: сосновые — отливающие медью, еловые — темно-коричневые с прозеленью, темно-серые—лиственничные. Два трактора-трелевщика, захлебываясь в натуге, подтаскивали связки хлыстов к штабелям, что громоздились в ряд возле дороги. А на очищенных от леса площадках в жарких кострах пылали сучья,
«На дне морском, горят костры»,—вспомнил
Кузьма Сергеевич начальную строку стихотворения, прочитанного накануне в строительной многотиражке.
Горят костры... на дне морском горят... Это хорошо. Есть дно, будет и море.
Дорога оборвалась у причала.
День, как и обещал с утра, удался на славу, ясный, безоблачный. Если бы не порывы северного ветерка, временами налетающего с низовьев, то даже и здесь, на берегу, было бы тепло.
— Хорошо угадали,— сказал Кос я, выглянув из кабины.
Переправа — катер с баржей — была уже на середине реки. Преодолевая быстрину, катер шел под острым углом к берегу, и казалось, что он не пересекает реку, а безуспешно силится подняться против течения. Нос каждой минутой и катер и баржа увеличивались, и уже хорошо были различимы фигуры людей, толпившихся на палубе.
Набатов смотрел на темно-зеленую воду, которая со звенящим плеском стремительно проносилась мимо ряжевой стенки причала, и мысли его снова возвращались к расчетам проекта, рождавшегося в эти последние дни с такими муками, сомнениями и тревогами.
Или грудь в крестах, или голова в кустах! И опять не то. Если бы только в одной его голове дело... Тут забота серьезнее. И действовать можно лишь наверняка.
Штурвальный узнал машину Набатова и не стал даже глушить мотор. «Победа» съехала на палубу, и переправа отчалила.
К Кузьме Сергеевичу, стоявшему у кормы, опершись на перила, подошел баржевой, крепкий, рослый старик с доброй бородой и, что особо бросалось в глаза, в старом, бог весть с каких времен сохранившемся, черном картузе с лаковым козырьком.
— На правый, стало быть, берег, Кузьма Сергеевич?
Набатов был уверен, что видит этого человека, по крайней мере здесь, на переправе, впервые.
— Виноват перед тобой, отец, не могу назвать по имени-отчеству.
— Вины тут нет, всех не упомнишь,— степенно, без тени насмешки и в то же время с большим достоинством ответил баржевой.—А насчет имени прихожусь вам тезкой. Только отчеством отменился: Кузьма Прокопьич. Воронов по фамилии. — Вот и вспомнил,— улыбнулся Набатов,—это вы тогда баржу с алебастром через порог припла-вили?
— Ну, какая там баржа... так, баржонка. Бывало, и не такие спускали... А вы зря этак вот, налегке. Разом прохватить может.
— Это только здесь. На берегу тепло,— возразил Набатов.
— Не скажите. Дело к холоду. Низовик подул. Вообще, примечаю, зима понче будет ранняя.
«Это хорошо, есть и у нас союзники»,— подумал Набатов, а вслух спросил:
— По каким приметам заключаете?
— Да ведь всего не обскажешь,— нахмурился старик. Его, видно, задело, что собеседник не пожелал принять его утверждения на веру и требует доказательств.— Разные приметы. И птица рано полетела, и кости определяют... И вообще, шестьдесят восьмую зиму встречать буду на споем веку. Пора приноровиться.
Таких лет Кузьма Сергеевич нипочем бы не дал Воронову. Выглядел он лет на десять, а то и на пятнадцать моложе. Набатов, как все сильные и здоровые люди, любил добрую породу в человеке и оттого почувствовал к старику еще большее уважение. — И все года здесь, на реке?
— Здесь и родился,. Слыхали, поди, деревню Во-роновку. От нашего корня и деревня пошла. Наш род спокон веку лоцманской. Через пороги суда водили. И я этим, считай, всю жизнь занимался. А внук вот на стройку подался, экскаваторщиком работает.
Старик сказал это просто, без досады, и Кузьма Сергеевич решился спросить: — И как это вам, не обидно?
— Это насчет экскаваторщика-то?
— Не только. А вот что жизнь повернула на другое.
— Это, стало быть, о стройке спрашиваете... Какая тут может быть обида? Что народ всем миром делает — все правильно. А такую махину иначе, как всем миром, не подымешь. Стало быть, правильно.
Воронов сказал это очень убежденно и в то же время очень просто, как нечто само собой разумеющееся. Кузьма Сергеевич почувствовал,- что старик не только умом, но и сердцем принимает его, Наба-това, дело, не удручаясь и не сетуя, что это набатов-ское дело рушит весь уклад его жизни.
Старый лоцман был единомышленником, и Наба-тову неожиданно для самого себя захотелось поделиться с ним своими замыслами и тревогами.
— Я ведь неспроста, Кузьма Прокопьевич, насчет зимы уточнял,— пояснил он Воронову и рассказал, как задумано зимнее наступление на реку.
Воронов слушал, сдвинув густые кустистые брови.
— Круто задумано. Во всяком, стало быть, деле смелость нужна.
— И расчет,— подчеркнул Набатов.— Ошибки река не простит. Сто раз отмерь и... чтобы наверняка.
Воронов не то усмехнулся, не то улыбнулся.
— Наверняка только обухом бьют, да и то промах живет.
— Неутешительно говоришь, Кузьма Прокопьевич. И тогда старый лоцман улыбнулся вполне откровенно.
— Это про одного говорено, а коли всем миром ударить, промаха не будет.
На строительстве большого бетонного завода дела шли хорошо. Здесь Набатову пришлось даже не наступать, а обороняться.
— Техснаб нас держит. Я писал вам докладную. И все по-прежнему. Металла недодают. А если дают, не того профиля. Мне стыдно показываться в бригадах,— напустился на Кузьму Сергеевича молодой инженер, недавно назначенный начальником участка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85