Комендант Нина Андреевна, молодая миловидная женщина, куда-то торопливо собиралась. Когда Вадим вошел, она, пригнувшись к настольному зеркалу, укладывала на голове толстую пшеничного цвета косу.
Вадим выложил документы Черемных на стол рядом с зеркалом.
— Ну что ты, Орликов! — недовольно сказала Нина Андреевна, и шпилька, которую она держала в зубах, упала на пол.— Только заключенных нам и не хватало!
Вадим подал ей шпильку и сказал:
— Теперь он не заключенный.
— Десять лет зазря не дадут.
— Я за него ручаюсь!— воскликнул Вадим с такой горячностью, что Нина Андреевна не могла не улыбнуться.
— Этого мало.
Вадим продолжал настаивать, и Нина Андреевна взмолилась:
— Честное слово, в кино опаздываю. Можно же решить это завтра?
— Нина Андреевна! Он старик. Больной старик. Если бы вы только взглянули на него...
— Где этот, больной старик?
— В нашей комнате.
Нина Андреевна в сердцах махнула рукой и сказала, накидывая пальто:
— Ну, смотри, Орликов. Подведешь меня... Теперь вечерами Вадим сидел дома. Аркадий звал
в клуб или кино. Но там можно было встретиться с Нелей или, хуже того, с Нелей и Ляпиным, и Вадим отказывался, придумывая каждый раз новую причину.
Как-то Аркадий забежал в общежитие, приглашая пойти к бригадиру «обмыть получку». Вадима передернуло при одной мысли, что он снова очутится в той комнате, под насмешливыми взглядами Ляпина и Нели.
— Паинькой стал,— презрительно усмехнулся Аркадий.— Непонятно, перед кем выслуживаешься.
Вадим много читал, а то и просто лежал на койке, стоял у окна или ходил по комнате, погруженный в свои думы.
Порывался пойти к Наташе и удерживал себя. Говорить с нею теперь было бы еще труднее.
От Черемных не укрылось, что у Вадима камень на душе. С расспросами он не лез, хотя побеседовать время было — они часто коротали вечера вдвоем.
Черемных рассказывал о войне. На фронте он был с первых ее дней.
Вадим слушал его неторопливую, почти бесстрастную речь и думал о жестокой несообразности судьбы.
Человек прошел всю войну. Воевал три года — тысячу дней и ночей! Пролил кровь. Смотрел смерти в глаза. Верил и победу и ждал ее... Плен и немецкий концлагерь лишили его права быть победителем, хотя право это было много раз оплачено кровью... Можно ли отнять это право?.. И не только отнять, но и наказывать еще. Наказывать после полных горечи, бессильной ненависти и отчаяния, пропавших для жизни дней плена, после ужасов и позора концлагеря...
— За что же вас так жестоко наказали? Вы же не виноваты!
— Где беда, там и вина. Мертвому можно уйти из строя. Живому нельзя... А что наказали... Я сам себя наказал не в пример горше...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Третий день с низовьев реки дул ветер.
Набрав силу в снежных пустынях севера, он рвался на юг, к центру материка. Путь ветру преграждали горы. Ветер ударялся о скалистую грудь горы и низвергался в речную долину.
В каменной горловине ущелья ветер бушевал с неистовой силой. Вспарываясь об острые клыки торосов, он срезал верхушки заструг и сугробов, дробил их в колючую снежную пыль и гнал ее передсобою, свистя, завывая и захлебываясь в натуге...
Казалось, ничто не в силах противостоять жестокой силе ветра. Но, приглядевшись, можно было различить в клубах снежной пыли узкие треноги буровых станков, вереницей выстроившихся посередине ущелья. На льду работали люди — буровики и гидрологи.
Возле одной из треног, спиной к ветру, стояли рядом двое в длинных полушубках с поднятыми воротниками. Один пытался закурить, но спичка, едва вспыхнув, тут же гасла. В раздражении он смял и отшвырнул папиросу, которую тут же унес порыв ветра.
— Погодушка! — сочувственно сказал его товарищ.
— Как в Сибири!..— отозвался первый.— Послушай, Николай,— сказал он, возвращаясь к прерванному разговору,— какого дьявола ты торчишь тут на морозе? Мне не доверяешь?
— Не болтай глупостей, Виктор,— возразил Николай Звягин.—Я говорил тебе, что должен приехать Кузьма Сергеевич.
— Ты уже битых два часа ждешь.
— Он сказал, что приедет в середине дня. .— Чего же ты прискакал так рано?
— Лучше, если я подожду его, а не он будет ждать меня.
Они перебрасывались фразами, не глядя друг на друга, укрывая лицо от режущего ледяного ветра.
И хотя обстановка вовсе не располагала к разговору, Виктор, не умевший подолгу молчать, снова спросил:
— Ну и как? Свидание состоялось?
— Какое свидание?
— Преклоняюсь перед вашей поистине рыцарской скромностью. Но нельзя же скрывать от друга.
— Да что я скрываю?
— Николай Звягин! — произнес Виктор прокурорским тоном.— Вы не посмеете отрицать, что остались вчера в автобусе, пропустив свою остановку, с заранее обдуманным намерением! Вы не решитесь отрицать, что пренебрегли обществом друга ради белокурой кондукторши. Вы вернулись домой без четверти двенадцать!..
Особенно яростный порыв ветра хлестнул в лицо колючей снежной пылью. Виктор на секунду замолчал, но тут же прокашлялся и бодро закончил:
— Суду все ясно. Вы были с ней!
— Я был в кино.
— Тем более. В кино и с ней.
— Я был в кино один.
— Невероятно!
Николай не обманывал товарища.
Он действительно остался с намерением заговорить с Наташей (он узнал, как ее зовут) и пригласить ее в кино (билеты были куплены накануне). Но когда автобус подъехал к конечной остановке — гаражу, она так быстро выпрыгнула, что он не успел ее даже окликнуть. Он долго ждал у гаража, потом уз-
нал, что там идет комсомольское собрание. Пришлось в кино идти одному.Николай хотел чистосердечно рассказать все Виктору, но в это время сквозь посвист пурги донеслось гудение автомобильного мотора. Серый «газик»-вез-деход остановился на дороге.
—Вот и Кузьма Сергеевич,—сказал Николай Звягин и, прикрывая лицо огромной рукавицей, побежал к машине.
Вместе с Набатовым приехали Швидко, начальник управления механизации Бирюков и бульдозерист Перетолчин.
Набатов первым вышел из машины. За ним Швидко и Федор Васильевич.
Бирюков выглянул и сказал:
— Может быть, доедем до места?
— Вылезай, Павел Иванович,— усмехнулся Швидко,— ездить будем потом, когда твои ребята дорогу сделают.
Бирюков что-то буркнул в ответ, нехотя вылез из машины, подошел к Набатову и, рывком подняв воротник, повернулся спиной к ветру.
Набатов, словно не замечая его недовольства, спросил спокойно, деловым тоном:
— Бульдозеристы знают задачу?
— Знают,—ответил Бирюков.
— Добровольцы есть?
— Все.
— Отлично!
«И чего он форсит,— уже со злостью подумал Бирюков,—обо всем можно было переговорить в управлении, наконец, едучи сюда, в машине. Всю дорогу молчал, теперь открыл производственное совещание на свежем воздухе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85