Он боялся даже рычания ларла.
Она фыркнула.
Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.
— Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный маленький дурак.
— Наверно, он был добр с ней, — предположил я, — а остальные — нет.
— А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? — спросила Вика.
Я пожал плечами.
— Рабыне для удовольствий, — сказала она, — полагается лодыжка с колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.
— Может быть, он был добр с ней, — повторил я, — а остальные — нет.
— Не понимаю, — сказала Вика.
— Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней
— любил ее.
— Может быть, — согласилась Вика. — Но разве этого достаточно?
— Возможно.
— Я часто над этим раздумывала.
— Что с ним стало, — спросил я, — когда он пришел в Сардар?
Вика не ответила.
— Ты знаешь?
— Да.
— Так что же?
Она горько покачала головой.
— Не спрашивай.
Я не стал настаивать.
— А как он тебе разрешил идти в Сардар? — спросил я.
— Он не разрешал, — ответила Вика. — Пытался помешать мне, но я обратилась к посвященным и предложила себя в качестве дара царям-жрецам. Конечно, я им не говорила о подлинных причинах. — Она помолчала. — Интересно, знали ли они?
— Возможно, — сказал я.
— Отец, конечно, и слышать не хотел. — Она рассмеялась. — Он закрыл меня в моих комнатах, но верховный посвященный города пришел с воинами, они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и я с радостью ушла с ними. — Она снова рассмеялась. — О, как я радовалась, когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он не был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания ларла.
Я знал, что кастовая принадлежность в Горе обычно передается по наследству, но это правило не обязательное, и человек, который не хотел оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение высшего совета своего города; такое одобрение давалось, если он подходил для другой касты и если члены этой касты не возражали принять его в свое братство.
— Может быть, — предположил я, — он оставался врачом, потому что не мог выдержать боль.
— Может быть, — согласилась Вика. — Он всегда хотел прекратить страдания, даже если речь шла о животном или рабе.
Я улыбнулся.
— Видишь, как он был слаб, — сказала Вика.
— Вижу.
Вика снова легла на меха и шелка.
— Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.
Я не ответил.
— Я люблю тебя, Тарл Кабот, — сказала она.
— Думаю, нет, — мягко ответил я.
— Люблю! — настаивала она.
— Когда-нибудь ты полюбишь… но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.
— Думаешь, я не могу любить? — вызывающе спросила она.
— Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.
— А ты сам можешь любить?
— Не знаю, — я улыбнулся. — Когда-то… давно… я думал, что люблю.
— Кто она была? — не очень приятным голосом спросила Вика.
— Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.
— Она была красива?
— Да.
— Как я?
— Вы обе очень красивы.
— Она была рабыня?
— Нет, — ответил я, — она была дочерью убара.
Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и подошла к стене, схватившись руками за ошейник, как будто хотела сорвать его с горла.
— Понятно! — сказала она. — А я, Вика, всего лишь рабыня!
— Не сердись, — сказал я.
— Где она?
— Не знаю.
— И давно ты ее не видел?
— Больше семи лет.
Вика жестоко рассмеялась.
— Тогда она в городах праха, — насмехалась она.
— Может быть, — согласился я.
— А я, Вика, здесь.
— Знаю.
Я отвернулся.
Услышал ее голос за собой.
— Я заставлю тебя забыть ее.
В ее голосе звучала жестокая, ледяная, уверенная, страстная угроза женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины, которой нельзя отказать.
Я снова повернулся к ней лицом. Это теперь была не девушка, с которой я разговаривал, а женщина из высшей касты разбойничьего города Трева, высокомерная и властная, хотя и в рабском ошейнике.
Вика расстегнула пряжку на левом плече, и платье упало к ее ногам.
Она была заклеймена.
— Ты думал, я рабыня для удовольствий, — сказала она.
Я рассматривал стоявшую передо мной женщину, ее мрачные глаза, надутые губы, ошейник, клеймо.
— Разве я недостаточно красива, — спросила она, — чтобы быть дочерью убара?
— Да, ты красива.
Она насмешливо смотрела на меня.
— А ты знаешь, что такое рабыня для удовольствий?
— Да.
— Это самка человеческого рода, но выращенная как животное, ради своей красоты и страстности.
— Знаю.
— Это животное, выведенное для удовольствия мужчины, выращенное для удовольствия своего хозяина.
Я ничего не ответил.
— В моих жилах, — сказала она, — течет кровь такого животного. В моих жилах кровь рабыни для удовольствий. — Она засмеялась. — А ты, Тарл Кабот, хозяин. Мой хозяин.
— Нет, — сказал я.
Она насмешливо приблизилась ко мне.
— Я буду служить тебе как рабыня для удовольствий.
— Нет.
— Да. Я буду послушной рабыней для удовольствий. — И она подняла ко мне свои губы.
Я удерживал ее руками на расстоянии.
— Попробуй меня, — сказала она.
— Нет.
Она засмеялась.
— Ты не сможешь отказаться от меня.
— Почему? — спросил я.
— Я тебе этого не позволю. Видишь ли, Тарл Кабот, я решила, что ты будешь моим рабом.
Я оттолкнул ее от себя.
— Ну, хорошо! — воскликнула она. Глаза ее сверкали. — Хорошо, Кабот, тогда я завоюю тебя!
И в этот момент я снова ощутил тот запах, который чувствовал в коридоре за пределами комнаты; я прижался губами к губам Вики, впился в ее губы зубами, откинул ее назад, так что только моя рука не давала ей упасть на каменный пол, услышал ее удивленный болезненный крик, а потом гневно отбросил ее на соломенный рабский матрац, лежавший в ногах спального возвышения.
Теперь мне казалось, что я понял их замысел, но они пришли слишком быстро! У нее не было возможности выполнить свое задание. Но если бы я не сосредоточился, могло бы быть труднее.
Я по-прежнему не поворачивался к входу.
Запах усилился.
Вика в страхе скорчилась на рабском матраце, в тени рабского кольца.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
— Значит ты должна завоевать меня?
— Не понимаю, — она запиналась.
— Ты негодное орудие царей-жрецов.
— Нет, — сказала она, — нет!
— Сколько мужчин ты завоевала для царей-жрецов? — Я схватил ее за волосы и повернул к себе лицом. — Сколько?
— Не нужно! — Она заплакала.
Мне хотелось разбить ее голову о каменную платформу, потому что она предательская, соблазнительная, злая женщина, достойная только ошейника, наручников и хлыста!
Она качала головой, как бы отрицая не высказанные мною обвинения.
— Ты не понимаешь, — сказала она. — Я люблю тебя!
Я с отвращением отбросил ее от себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Она фыркнула.
Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.
— Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный маленький дурак.
— Наверно, он был добр с ней, — предположил я, — а остальные — нет.
— А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? — спросила Вика.
Я пожал плечами.
— Рабыне для удовольствий, — сказала она, — полагается лодыжка с колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.
— Может быть, он был добр с ней, — повторил я, — а остальные — нет.
— Не понимаю, — сказала Вика.
— Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней
— любил ее.
— Может быть, — согласилась Вика. — Но разве этого достаточно?
— Возможно.
— Я часто над этим раздумывала.
— Что с ним стало, — спросил я, — когда он пришел в Сардар?
Вика не ответила.
— Ты знаешь?
— Да.
— Так что же?
Она горько покачала головой.
— Не спрашивай.
Я не стал настаивать.
— А как он тебе разрешил идти в Сардар? — спросил я.
— Он не разрешал, — ответила Вика. — Пытался помешать мне, но я обратилась к посвященным и предложила себя в качестве дара царям-жрецам. Конечно, я им не говорила о подлинных причинах. — Она помолчала. — Интересно, знали ли они?
— Возможно, — сказал я.
— Отец, конечно, и слышать не хотел. — Она рассмеялась. — Он закрыл меня в моих комнатах, но верховный посвященный города пришел с воинами, они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и я с радостью ушла с ними. — Она снова рассмеялась. — О, как я радовалась, когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он не был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания ларла.
Я знал, что кастовая принадлежность в Горе обычно передается по наследству, но это правило не обязательное, и человек, который не хотел оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение высшего совета своего города; такое одобрение давалось, если он подходил для другой касты и если члены этой касты не возражали принять его в свое братство.
— Может быть, — предположил я, — он оставался врачом, потому что не мог выдержать боль.
— Может быть, — согласилась Вика. — Он всегда хотел прекратить страдания, даже если речь шла о животном или рабе.
Я улыбнулся.
— Видишь, как он был слаб, — сказала Вика.
— Вижу.
Вика снова легла на меха и шелка.
— Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.
Я не ответил.
— Я люблю тебя, Тарл Кабот, — сказала она.
— Думаю, нет, — мягко ответил я.
— Люблю! — настаивала она.
— Когда-нибудь ты полюбишь… но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.
— Думаешь, я не могу любить? — вызывающе спросила она.
— Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.
— А ты сам можешь любить?
— Не знаю, — я улыбнулся. — Когда-то… давно… я думал, что люблю.
— Кто она была? — не очень приятным голосом спросила Вика.
— Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.
— Она была красива?
— Да.
— Как я?
— Вы обе очень красивы.
— Она была рабыня?
— Нет, — ответил я, — она была дочерью убара.
Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и подошла к стене, схватившись руками за ошейник, как будто хотела сорвать его с горла.
— Понятно! — сказала она. — А я, Вика, всего лишь рабыня!
— Не сердись, — сказал я.
— Где она?
— Не знаю.
— И давно ты ее не видел?
— Больше семи лет.
Вика жестоко рассмеялась.
— Тогда она в городах праха, — насмехалась она.
— Может быть, — согласился я.
— А я, Вика, здесь.
— Знаю.
Я отвернулся.
Услышал ее голос за собой.
— Я заставлю тебя забыть ее.
В ее голосе звучала жестокая, ледяная, уверенная, страстная угроза женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины, которой нельзя отказать.
Я снова повернулся к ней лицом. Это теперь была не девушка, с которой я разговаривал, а женщина из высшей касты разбойничьего города Трева, высокомерная и властная, хотя и в рабском ошейнике.
Вика расстегнула пряжку на левом плече, и платье упало к ее ногам.
Она была заклеймена.
— Ты думал, я рабыня для удовольствий, — сказала она.
Я рассматривал стоявшую передо мной женщину, ее мрачные глаза, надутые губы, ошейник, клеймо.
— Разве я недостаточно красива, — спросила она, — чтобы быть дочерью убара?
— Да, ты красива.
Она насмешливо смотрела на меня.
— А ты знаешь, что такое рабыня для удовольствий?
— Да.
— Это самка человеческого рода, но выращенная как животное, ради своей красоты и страстности.
— Знаю.
— Это животное, выведенное для удовольствия мужчины, выращенное для удовольствия своего хозяина.
Я ничего не ответил.
— В моих жилах, — сказала она, — течет кровь такого животного. В моих жилах кровь рабыни для удовольствий. — Она засмеялась. — А ты, Тарл Кабот, хозяин. Мой хозяин.
— Нет, — сказал я.
Она насмешливо приблизилась ко мне.
— Я буду служить тебе как рабыня для удовольствий.
— Нет.
— Да. Я буду послушной рабыней для удовольствий. — И она подняла ко мне свои губы.
Я удерживал ее руками на расстоянии.
— Попробуй меня, — сказала она.
— Нет.
Она засмеялась.
— Ты не сможешь отказаться от меня.
— Почему? — спросил я.
— Я тебе этого не позволю. Видишь ли, Тарл Кабот, я решила, что ты будешь моим рабом.
Я оттолкнул ее от себя.
— Ну, хорошо! — воскликнула она. Глаза ее сверкали. — Хорошо, Кабот, тогда я завоюю тебя!
И в этот момент я снова ощутил тот запах, который чувствовал в коридоре за пределами комнаты; я прижался губами к губам Вики, впился в ее губы зубами, откинул ее назад, так что только моя рука не давала ей упасть на каменный пол, услышал ее удивленный болезненный крик, а потом гневно отбросил ее на соломенный рабский матрац, лежавший в ногах спального возвышения.
Теперь мне казалось, что я понял их замысел, но они пришли слишком быстро! У нее не было возможности выполнить свое задание. Но если бы я не сосредоточился, могло бы быть труднее.
Я по-прежнему не поворачивался к входу.
Запах усилился.
Вика в страхе скорчилась на рабском матраце, в тени рабского кольца.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
— Значит ты должна завоевать меня?
— Не понимаю, — она запиналась.
— Ты негодное орудие царей-жрецов.
— Нет, — сказала она, — нет!
— Сколько мужчин ты завоевала для царей-жрецов? — Я схватил ее за волосы и повернул к себе лицом. — Сколько?
— Не нужно! — Она заплакала.
Мне хотелось разбить ее голову о каменную платформу, потому что она предательская, соблазнительная, злая женщина, достойная только ошейника, наручников и хлыста!
Она качала головой, как бы отрицая не высказанные мною обвинения.
— Ты не понимаешь, — сказала она. — Я люблю тебя!
Я с отвращением отбросил ее от себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74