толстая веревка, привязанная к ветке на достаточном удалении от могучего ствола. Дно каньона шло под уклон, и можно было схватить веревку за узел на конце, разбежаться и прыгнуть, а там, если будет желание, встать на деревянную поперечину, что располагалась чуть выше узла. А потом – взмыть по дуге над землей, над деревьями и кустарником…
Они качались по очереди. Кевин наслаждался полетом, вкусом поцелуев на губах, прикосновениями – в те моменты, когда они останавливали качели и помогали друг другу слезть. Ветер, призрачный свет, длинные тени… Он будто утрачивал вес, сбрасывал с себя некое бремя, давившее прежде на плечи, мало-помалу преодолевал притяжение Земли. Ветер дул в спину, словно подгоняя, помогая достичь звезд; когда же качели начинали двигаться обратно, до чего же здорово было раскинуть руки, прыгнуть, не ощущая в теле никакого веса, и очутиться, приземлившись, в крепких руках Рамоны.
Они словно присоединились к тем, кто высадился на Марсе, и летали сейчас при силе тяжести в две пятых той, к которой привыкли с детства.
– Кевин, – выдохнула Рамона после очередного полета, – мы можем качаться вместе. Нужно всего-навсего встать с разных сторон доски. – Они снова поцеловались; руки жадно ласкали тела. – Как думаешь, получится?
– Наверняка! Давай попробуем.
Кевин схватился за веревку, Рамона взялась немного выше. Они разбежались, а когда оторвались от земли, взобрались на доску, которая так и норовила вырваться из-под ног. Наконец им удалось обрести равновесие. Стоя лицом к лицу на доске, летящей сквозь ночь, обдуваемой сухим, горячим ветром, они поцеловались. Языки говорили между собой на, если допустимо такое выражение, наречии прикосновений, куда более выразительном, нежели обыкновенные слова; Кевину показалось, он рискует навсегда забыть речь. Рамона засмеялась, плотнее прижалась к нему. Доска медленно вращалась. «Ты помнишь, как мы с тобой целовались в третьем классе на заднем дворе школы?» – прошептала она. Кевин изумленно помотал головой. Неужели это было на самом деле? Рамона поцеловала его в ухо, пощекотала языком. По телу Кевина словно пробежал электрический разряд, и он едва не свалился с доски. Положил руки ей на ягодицы; Рамона прижималась все сильнее. «Я хочу расцеловать тебя всего!» Она расстегнула ширинку на брюках Кевина, сунула руку внутрь, крепко сжала; Кевин даже задохнулся от неожиданности и боли. Рамона скинула с себя белье, которое улетело в ночь. Лишенные веса, они целовались на вращающейся доске, парили, точно пух одуванчика…
– С возвращением, – сказал Кевин. Они соскользнули с качелей, выпустили из рук веревку, повалились наземь. Внезапно Кевин обнаружил, что белье Рамоны на месте, как, впрочем, и его собственное. Что за шутки? Мысли опережают действия… Зато какое наслаждение погладить ее по упругому бедру, оттянуть резинку… Раздевание по второму кругу? А что, неплохая идея. В конце концов, мало что сравнится с удовольствием, какое любовники получают, раздевая друг друга: расстегивают пуговицы, срывают одежды, освобождают естество. Обнаженные, внутри мы по-прежнему одеты, однако буйство плоти, что вибрирует под твоими ладонями, жажда близости, магия прикосновения (кожа к коже, тело к телу) уничтожают покровы без следа. Проникнуть в нее, стать мужской частью нового существа, что возникло из двоих людей, ощутить себя поглощенным женской половиной…
Кевин поднял голову. Веревка лениво раскачивалась на ветру, время от времени задевая барвинок, которым порос ствол платана. Лепестки и целые цветки взмывали в воздух и мягко планировали на землю, падали вокруг, опускались на лицо Рамоны (глаза зажмурены, рот приоткрыт, словно она чему-то удивляется), щекотали ему спину, накрывали их волшебным одеялом. Он увидел возле дерева черную пуму, которая прыгнула на нижнюю ветку, улеглась, свесив лапы, и уставилась на них громадными, как плошки, глазами; животное негромко урчало, звук напоминал шорох прибоя. Это урчание окутывало ночь заодно с шелестом ветра, пронизывало насквозь тело, увлекало в забвение, в вечное «сейчас». Мир поплыл перед глазами Кевина…
* * *
Оскар почти сразу сбился с тропинки, чуть было не свалился в источник, но отделался тем, что обжег колено. По лицу хлестнули ветки. Он зачарованно уставился на бурлящую поверхность озера: казалось, на дне лежит шланг, из которого бьет струя воды. Так странно…. Пустынное побережье, кругом сплошные скалы, и на тебе – столько воды. Причем жутко горячей. Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, чему учили в колледже – сколько, оказывается, надо всего знать, чтобы разбираться в законах! Прошло много лет, а то, что говорила на занятиях насчет подземных вод Салли, до сих пор сидит в памяти. У него под ногами древние холмы, сквозь пористый камень которых вода проникает без малейшего труда. Таким образом, почва здесь достаточно влажная – на глубину в несколько футов (или несколько сот – зависит от рельефа местности). Вода течет под землей по многочисленным тайным руслам, иногда поднимаясь к поверхности. К примеру, тут, где она выходит через трещину в скале. Водопад наоборот. А горячая она потому, что недра планеты согревают ее своим теплом. Господи Боже, неужели под землей и впрямь так жарко? Ну да, толщина земной коры составляет от силы десяток километров, а расстояние между ней и ядром – сотни миль. Получается, он стоит на кипящей лаве, от которой его отделяет нечто вроде тонкого слоя алюминиевой фольги.
Оскар опустил в источник ладонь; вода обожгла пальцы, и он торопливо отдернул руку, а затем, опасливо поглядывая на струйки пара, которые вдруг начали слабо светиться розовым, побрел вверх по каньону, размышляя о Пеллюсидаре [[19 - Мир внутри Земли, созданный воображением американского писателя Э. Берроуза (1875-1950).]], что бурлил под ногами: перед мысленным взором прокурора возникали призрачные видения – ярко-желтые потоки расплавленного металла… Правда, если рассуждать по-научному, в действительности он шагал по камням, которые с точки зрения геологии не были ни жидкими, ни твердыми. Ничтожное изменение гравитационного или магнитного поля – и ночь взорвется заодно с планетой. Каково жить на свете тому, кто осведомлен о возможности подобного исхода?
В лесу было темным-темно. Оскар то и дело натыкался на ветки, которые так и норовили его исцарапать. Интересно, как ориентируются в такой темноте остальные? Он постоянно наступал на что-то мягкое, отчего к горлу всякий раз подкатывала тошнота. До чего же плохо без фонаря. Однажды он гостил у приятеля в Виргинии, и тот повел Оскара на экскурсию в одну из пещер горы Шенандоа; в один прекрасный момент ему вздумалось выключить фонарик, чтобы гость на собственном опыте убедился, что означает полное отсутствие света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Они качались по очереди. Кевин наслаждался полетом, вкусом поцелуев на губах, прикосновениями – в те моменты, когда они останавливали качели и помогали друг другу слезть. Ветер, призрачный свет, длинные тени… Он будто утрачивал вес, сбрасывал с себя некое бремя, давившее прежде на плечи, мало-помалу преодолевал притяжение Земли. Ветер дул в спину, словно подгоняя, помогая достичь звезд; когда же качели начинали двигаться обратно, до чего же здорово было раскинуть руки, прыгнуть, не ощущая в теле никакого веса, и очутиться, приземлившись, в крепких руках Рамоны.
Они словно присоединились к тем, кто высадился на Марсе, и летали сейчас при силе тяжести в две пятых той, к которой привыкли с детства.
– Кевин, – выдохнула Рамона после очередного полета, – мы можем качаться вместе. Нужно всего-навсего встать с разных сторон доски. – Они снова поцеловались; руки жадно ласкали тела. – Как думаешь, получится?
– Наверняка! Давай попробуем.
Кевин схватился за веревку, Рамона взялась немного выше. Они разбежались, а когда оторвались от земли, взобрались на доску, которая так и норовила вырваться из-под ног. Наконец им удалось обрести равновесие. Стоя лицом к лицу на доске, летящей сквозь ночь, обдуваемой сухим, горячим ветром, они поцеловались. Языки говорили между собой на, если допустимо такое выражение, наречии прикосновений, куда более выразительном, нежели обыкновенные слова; Кевину показалось, он рискует навсегда забыть речь. Рамона засмеялась, плотнее прижалась к нему. Доска медленно вращалась. «Ты помнишь, как мы с тобой целовались в третьем классе на заднем дворе школы?» – прошептала она. Кевин изумленно помотал головой. Неужели это было на самом деле? Рамона поцеловала его в ухо, пощекотала языком. По телу Кевина словно пробежал электрический разряд, и он едва не свалился с доски. Положил руки ей на ягодицы; Рамона прижималась все сильнее. «Я хочу расцеловать тебя всего!» Она расстегнула ширинку на брюках Кевина, сунула руку внутрь, крепко сжала; Кевин даже задохнулся от неожиданности и боли. Рамона скинула с себя белье, которое улетело в ночь. Лишенные веса, они целовались на вращающейся доске, парили, точно пух одуванчика…
– С возвращением, – сказал Кевин. Они соскользнули с качелей, выпустили из рук веревку, повалились наземь. Внезапно Кевин обнаружил, что белье Рамоны на месте, как, впрочем, и его собственное. Что за шутки? Мысли опережают действия… Зато какое наслаждение погладить ее по упругому бедру, оттянуть резинку… Раздевание по второму кругу? А что, неплохая идея. В конце концов, мало что сравнится с удовольствием, какое любовники получают, раздевая друг друга: расстегивают пуговицы, срывают одежды, освобождают естество. Обнаженные, внутри мы по-прежнему одеты, однако буйство плоти, что вибрирует под твоими ладонями, жажда близости, магия прикосновения (кожа к коже, тело к телу) уничтожают покровы без следа. Проникнуть в нее, стать мужской частью нового существа, что возникло из двоих людей, ощутить себя поглощенным женской половиной…
Кевин поднял голову. Веревка лениво раскачивалась на ветру, время от времени задевая барвинок, которым порос ствол платана. Лепестки и целые цветки взмывали в воздух и мягко планировали на землю, падали вокруг, опускались на лицо Рамоны (глаза зажмурены, рот приоткрыт, словно она чему-то удивляется), щекотали ему спину, накрывали их волшебным одеялом. Он увидел возле дерева черную пуму, которая прыгнула на нижнюю ветку, улеглась, свесив лапы, и уставилась на них громадными, как плошки, глазами; животное негромко урчало, звук напоминал шорох прибоя. Это урчание окутывало ночь заодно с шелестом ветра, пронизывало насквозь тело, увлекало в забвение, в вечное «сейчас». Мир поплыл перед глазами Кевина…
* * *
Оскар почти сразу сбился с тропинки, чуть было не свалился в источник, но отделался тем, что обжег колено. По лицу хлестнули ветки. Он зачарованно уставился на бурлящую поверхность озера: казалось, на дне лежит шланг, из которого бьет струя воды. Так странно…. Пустынное побережье, кругом сплошные скалы, и на тебе – столько воды. Причем жутко горячей. Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, чему учили в колледже – сколько, оказывается, надо всего знать, чтобы разбираться в законах! Прошло много лет, а то, что говорила на занятиях насчет подземных вод Салли, до сих пор сидит в памяти. У него под ногами древние холмы, сквозь пористый камень которых вода проникает без малейшего труда. Таким образом, почва здесь достаточно влажная – на глубину в несколько футов (или несколько сот – зависит от рельефа местности). Вода течет под землей по многочисленным тайным руслам, иногда поднимаясь к поверхности. К примеру, тут, где она выходит через трещину в скале. Водопад наоборот. А горячая она потому, что недра планеты согревают ее своим теплом. Господи Боже, неужели под землей и впрямь так жарко? Ну да, толщина земной коры составляет от силы десяток километров, а расстояние между ней и ядром – сотни миль. Получается, он стоит на кипящей лаве, от которой его отделяет нечто вроде тонкого слоя алюминиевой фольги.
Оскар опустил в источник ладонь; вода обожгла пальцы, и он торопливо отдернул руку, а затем, опасливо поглядывая на струйки пара, которые вдруг начали слабо светиться розовым, побрел вверх по каньону, размышляя о Пеллюсидаре [[19 - Мир внутри Земли, созданный воображением американского писателя Э. Берроуза (1875-1950).]], что бурлил под ногами: перед мысленным взором прокурора возникали призрачные видения – ярко-желтые потоки расплавленного металла… Правда, если рассуждать по-научному, в действительности он шагал по камням, которые с точки зрения геологии не были ни жидкими, ни твердыми. Ничтожное изменение гравитационного или магнитного поля – и ночь взорвется заодно с планетой. Каково жить на свете тому, кто осведомлен о возможности подобного исхода?
В лесу было темным-темно. Оскар то и дело натыкался на ветки, которые так и норовили его исцарапать. Интересно, как ориентируются в такой темноте остальные? Он постоянно наступал на что-то мягкое, отчего к горлу всякий раз подкатывала тошнота. До чего же плохо без фонаря. Однажды он гостил у приятеля в Виргинии, и тот повел Оскара на экскурсию в одну из пещер горы Шенандоа; в один прекрасный момент ему вздумалось выключить фонарик, чтобы гость на собственном опыте убедился, что означает полное отсутствие света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97