– Мне очень…
– Пожалуй, там побольше, чем только это, – сказал Кевин и допил пиво. Ему совсем не хотелось вдаваться в детали.
Разговор о любви между американскими мужчинами – дело нечастое и тягостное, даже если беседуют они не об одной и той же женщине. А уж в таком случае, как сейчас… Короче, Кевин ощутил настоятельную потребность заказать целый кувшин Маргариты – сгладить шершавость общения.
– Я понимаю, – вздохнул Альфредо, подавшись вперед. – Поверь, я не пытался отобрать что-то у тебя. Рамона совершенно расстроена тем, что… ну, тем, что наше… воссоединение, что ли, означает для тебя… и для нее.
– О… – нечленораздельно выдавил Кевин, полный ненависти к лепету, который издает любой влюбленный.
Прибыл кувшин с Маргаритой. Мужчины стали озабоченно наполнять и опорожнять стаканы. Встречаться глазами они избегали.
– Я был просто дурак! – воскликнул Альфредо. – Заносчивая тупая дубина.
Снова, будто с расстояния соседнего столика, Кевин услышал свой голос:
– Мы все иногда теряем чутье – перестаем разбирать, что важно, а что нет. – Ему вспомнилось, что говорила однажды Дорис. – Мы делаем то, что чувствуем.
– Мне просто очень жаль, что так получилось. Кевин шевельнул плечом:
– В этом нет ничьей вины.
Неужели он сам, а не кто-то другой произнес эти слова? Он совсем не был уверен в справедливости тех вещей, которые говорит кто-то его голосом, а он сам будто стоит рядом; но этот кто-то не желал прекращать и молол несуразицу. «А я здорово пьян», – подумалось Кевину.
Альфредо опорожнил стакан, налил снова и тут же выпил.
– Прости также за то столкновение на третьей базе. Кевин отмахнулся:
– Мало ли что случается.
– Понимаешь, я должен был проскользнуть, но не рассчитал, когда вошел и обнаружил, что ты стоишь там…
– Это спорт.
Они молча выпили.
– Что…
– Я…
Неловкий смех.
– Я вот что собирался сказать. – Альфредо, похоже, стал обретать дар связной речи. – Ты меня прости, пожалуйста, за то, что наши личные дела переплелись таким скверным образом. Прости также, что налетел на тебя на площадке. Это все так. Но вот чего я совершенно понять не могу – это твоей позиции по отношению к созданию первоклассного технического центра на Рэттлснейк-Хилле.
– Я как раз собирался задать тебе такой же вопрос, только чуть-чуть наоборот, – ответил Кевин. – Почему ты столь определенно решил строить свой центр на холме?
Альфредо замолк, и надолго. Кевин с интересом смотрел на него. Любопытно было видеть противника в новом свете, зная о его фирме, ААМТ и их взаимоотношениях.
– Не вижу здравого смысла, – увеличил нажим Кевин. – Если этот центр – такой, как ты говоришь, его лучше строить в черте города. А холм у нас – единственный с совершенно нетронутой природой. Это же просто чудо – холм оставался диким все годы, а тут вдруг стройка, нашествие людей… Я просто не понимаю.
Альфредо навалился на стол, чертя непонятные кривые на нем посреди испарины, просыпанной соли и пролитой жидкости:
– Я всего лишь хочу выполнить дело наилучшим образом. Люблю делать хорошо – такой уж я человек. Чем лучше будет созданный мною центр, тем лучше для меня. Может, это недостаток – лучшее враг хорошего, но не понимаю, почему я должен думать иначе. Подытожу: холм выбран мною из желания сделать дело как можно лучше.
До чего забавно было смотреть, как Альфредо, оправдываясь, философски шевелит красиво подстриженными усами, и видеть на дне его выразительных глаз, насколько он весь напрягся.
– Кое в чем я с тобой солидарен, – произнес Кевин. – Я тоже люблю быть первым из сотни, и мне нравится, когда работа сделана отлично. Но прекрасная работа предполагает также и ненанесение вреда городу, в котором ты живешь.
– Ты что же, хочешь сказать, что моя работа будет во вред городу? Построить центр, где передовое научно-техническое предприятие соседствует с рестораном, смотровой площадкой и концертным залом, – такая вещь планируется обычно на годы и годы. С холмом познакомится небывало большое число людей.
– Больше не значит лучше. Наш округ уже хорошо доказал это. После определенной точки больше – хуже. А мы миновали такую точку давным-давно. Потребовались годы, чтобы наш жизненный размах уменьшился настолько, что количество населения и уровень нагрузки на природу стали соответствовать возможностям здешнего бассейна. Ты считаешь подобного рода ограничительные меры само собой разумеющимися; однако система твоих ценностей – также результат этих ограничений. Сегодня ты, довольный собой и своей работой, говоришь, что неплохо бы снова запустить машину роста. Но хорошо от этого не будет. Холм является открытой землей, он останется глушью, даже будучи частью наших задних дворов. Он – один из ничтожных клочков дикой природы, оставленной нами, людьми, в покое. Именно поэтому гораздо полезнее для людей будет сохранить его в диком состоянии, а не строить там деловой центр.
Кевин остановился перевести дух и посмотреть, как Альфредо станет отбиваться. Тот качал головой:
– У нас огромная неурбанизированная зона в глубь материка – от водохранилища в каньоне Питера и до каньона Черная звезда, не считая Ирвинского парка. Между прочим, твой холм находится по другую сторону города, между ним и прибрежной равниной. Создание моего детища на вершине холма сделает город первым из малых центров Южной Калифорнии, а это принесет неисчислимые блага!
Кевин слушал в уверенности, что точно те же слова говорили Блэру деятели из ААМТ, крепко держа его за галстук.
А ведь забирает, аргументация-то! Кевин смог лишь покрутить отрицательно головой. Альфредо, хороший психолог и оратор, стучал кулаком по столу, пытаясь вбить свое мнение в мозги Кевина. Он даже громкости прибавил:
– Это должно сработать! Наш город перейдет в совершенно новый статус!
– Мне все равно, – отвечал Кевин. – Пусть мой город останется в старом статусе.
– Безумство! – воскликнул Альфредо. – Ему все равно, видите ли.
– Мне наплевать на эти твои идеи и разработки. Они выглядят сошедшими со страниц делового журнала. Или еще откуда-то. – Последние слова Кевин произнес очень многозначительным тоном.
У Альфредо прервалось дыхание, брови съехались вместе, и он впился глазами в Кевина; тот спокойно выдержал взгляд.
– Ну хорошо, черт, – выговорил Альфредо. – В этом мы и различаемся. Я хочу, чтобы Эль-Модена стала заметным городом. Я и сам хочу быть заметным. И хочу что-то сделать для этого.
– Нетрудно видеть. – Где-то глубоко внутри себя, позади беспристрастного, почти академического интереса наблюдать за оправданиями Альфредо, Кевин почувствовал всплеск странным образом смешавшихся эмоций: ненависть, отвращение и непонятная какая-то симпатия, а может быть, сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Пожалуй, там побольше, чем только это, – сказал Кевин и допил пиво. Ему совсем не хотелось вдаваться в детали.
Разговор о любви между американскими мужчинами – дело нечастое и тягостное, даже если беседуют они не об одной и той же женщине. А уж в таком случае, как сейчас… Короче, Кевин ощутил настоятельную потребность заказать целый кувшин Маргариты – сгладить шершавость общения.
– Я понимаю, – вздохнул Альфредо, подавшись вперед. – Поверь, я не пытался отобрать что-то у тебя. Рамона совершенно расстроена тем, что… ну, тем, что наше… воссоединение, что ли, означает для тебя… и для нее.
– О… – нечленораздельно выдавил Кевин, полный ненависти к лепету, который издает любой влюбленный.
Прибыл кувшин с Маргаритой. Мужчины стали озабоченно наполнять и опорожнять стаканы. Встречаться глазами они избегали.
– Я был просто дурак! – воскликнул Альфредо. – Заносчивая тупая дубина.
Снова, будто с расстояния соседнего столика, Кевин услышал свой голос:
– Мы все иногда теряем чутье – перестаем разбирать, что важно, а что нет. – Ему вспомнилось, что говорила однажды Дорис. – Мы делаем то, что чувствуем.
– Мне просто очень жаль, что так получилось. Кевин шевельнул плечом:
– В этом нет ничьей вины.
Неужели он сам, а не кто-то другой произнес эти слова? Он совсем не был уверен в справедливости тех вещей, которые говорит кто-то его голосом, а он сам будто стоит рядом; но этот кто-то не желал прекращать и молол несуразицу. «А я здорово пьян», – подумалось Кевину.
Альфредо опорожнил стакан, налил снова и тут же выпил.
– Прости также за то столкновение на третьей базе. Кевин отмахнулся:
– Мало ли что случается.
– Понимаешь, я должен был проскользнуть, но не рассчитал, когда вошел и обнаружил, что ты стоишь там…
– Это спорт.
Они молча выпили.
– Что…
– Я…
Неловкий смех.
– Я вот что собирался сказать. – Альфредо, похоже, стал обретать дар связной речи. – Ты меня прости, пожалуйста, за то, что наши личные дела переплелись таким скверным образом. Прости также, что налетел на тебя на площадке. Это все так. Но вот чего я совершенно понять не могу – это твоей позиции по отношению к созданию первоклассного технического центра на Рэттлснейк-Хилле.
– Я как раз собирался задать тебе такой же вопрос, только чуть-чуть наоборот, – ответил Кевин. – Почему ты столь определенно решил строить свой центр на холме?
Альфредо замолк, и надолго. Кевин с интересом смотрел на него. Любопытно было видеть противника в новом свете, зная о его фирме, ААМТ и их взаимоотношениях.
– Не вижу здравого смысла, – увеличил нажим Кевин. – Если этот центр – такой, как ты говоришь, его лучше строить в черте города. А холм у нас – единственный с совершенно нетронутой природой. Это же просто чудо – холм оставался диким все годы, а тут вдруг стройка, нашествие людей… Я просто не понимаю.
Альфредо навалился на стол, чертя непонятные кривые на нем посреди испарины, просыпанной соли и пролитой жидкости:
– Я всего лишь хочу выполнить дело наилучшим образом. Люблю делать хорошо – такой уж я человек. Чем лучше будет созданный мною центр, тем лучше для меня. Может, это недостаток – лучшее враг хорошего, но не понимаю, почему я должен думать иначе. Подытожу: холм выбран мною из желания сделать дело как можно лучше.
До чего забавно было смотреть, как Альфредо, оправдываясь, философски шевелит красиво подстриженными усами, и видеть на дне его выразительных глаз, насколько он весь напрягся.
– Кое в чем я с тобой солидарен, – произнес Кевин. – Я тоже люблю быть первым из сотни, и мне нравится, когда работа сделана отлично. Но прекрасная работа предполагает также и ненанесение вреда городу, в котором ты живешь.
– Ты что же, хочешь сказать, что моя работа будет во вред городу? Построить центр, где передовое научно-техническое предприятие соседствует с рестораном, смотровой площадкой и концертным залом, – такая вещь планируется обычно на годы и годы. С холмом познакомится небывало большое число людей.
– Больше не значит лучше. Наш округ уже хорошо доказал это. После определенной точки больше – хуже. А мы миновали такую точку давным-давно. Потребовались годы, чтобы наш жизненный размах уменьшился настолько, что количество населения и уровень нагрузки на природу стали соответствовать возможностям здешнего бассейна. Ты считаешь подобного рода ограничительные меры само собой разумеющимися; однако система твоих ценностей – также результат этих ограничений. Сегодня ты, довольный собой и своей работой, говоришь, что неплохо бы снова запустить машину роста. Но хорошо от этого не будет. Холм является открытой землей, он останется глушью, даже будучи частью наших задних дворов. Он – один из ничтожных клочков дикой природы, оставленной нами, людьми, в покое. Именно поэтому гораздо полезнее для людей будет сохранить его в диком состоянии, а не строить там деловой центр.
Кевин остановился перевести дух и посмотреть, как Альфредо станет отбиваться. Тот качал головой:
– У нас огромная неурбанизированная зона в глубь материка – от водохранилища в каньоне Питера и до каньона Черная звезда, не считая Ирвинского парка. Между прочим, твой холм находится по другую сторону города, между ним и прибрежной равниной. Создание моего детища на вершине холма сделает город первым из малых центров Южной Калифорнии, а это принесет неисчислимые блага!
Кевин слушал в уверенности, что точно те же слова говорили Блэру деятели из ААМТ, крепко держа его за галстук.
А ведь забирает, аргументация-то! Кевин смог лишь покрутить отрицательно головой. Альфредо, хороший психолог и оратор, стучал кулаком по столу, пытаясь вбить свое мнение в мозги Кевина. Он даже громкости прибавил:
– Это должно сработать! Наш город перейдет в совершенно новый статус!
– Мне все равно, – отвечал Кевин. – Пусть мой город останется в старом статусе.
– Безумство! – воскликнул Альфредо. – Ему все равно, видите ли.
– Мне наплевать на эти твои идеи и разработки. Они выглядят сошедшими со страниц делового журнала. Или еще откуда-то. – Последние слова Кевин произнес очень многозначительным тоном.
У Альфредо прервалось дыхание, брови съехались вместе, и он впился глазами в Кевина; тот спокойно выдержал взгляд.
– Ну хорошо, черт, – выговорил Альфредо. – В этом мы и различаемся. Я хочу, чтобы Эль-Модена стала заметным городом. Я и сам хочу быть заметным. И хочу что-то сделать для этого.
– Нетрудно видеть. – Где-то глубоко внутри себя, позади беспристрастного, почти академического интереса наблюдать за оправданиями Альфредо, Кевин почувствовал всплеск странным образом смешавшихся эмоций: ненависть, отвращение и непонятная какая-то симпатия, а может быть, сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97