"Я вам еще покажу, - твердил я про себя,
размазывая по щекам брызнувшие от теткиных подзатыльников
сопли. - Вы меня еще узнаете!" На второй год я с грехом пополам
не остался, а начиная с третьего класса и вовсе стал проявлять
математические способности, даже был призером межрайонной
алгебраической олимпиады. Классная математичка часто хвалила
меня, но тут же добавляла свое неизменное:
- Из тебя, Сизов, мог бы получиться толк, если бы ты не
решал задачки шиворот-навыворот.
- Но с ответом-то сходится, Инесса Ивановна, - виновато
оправдывался я.
Что верно то верно: я бы действительно мог преуспеть в
математике, если бы относился к этой науке менее предвзято.
Помню, когда в девятом классе я узнал о существовании "первого
замечательного предела", меня аж затрясло: первый, да еще и
замечательный! "Хер вам замечательный!" - сказал я про себя с
юношеским задором и взялся за опровержение. И опроверг!
Оказалось, что этот предел равен вовсе не единице, как до сих
пор принято считать, а Пi/180. Два дня я проверял свою формулу
по тригонометрическим таблицам Браддиса: все сходилось! Весь
третий день я думал, что мне делать со своим "великим
открытием", а на четвертый показал вышеприведенную формулу
преподавателю, который вел школьный математический кружок. Пока
преподаватель изучал у меня на глазах доказательство вновь
открытой формулы, призванной произвести переворот в
математической науке и сопредельной ей физике (я уже явственно
слышал треск рвущихся по швам "пифагоровых штанов" и хруст
пожираемого моей формулой "ньютонового яблока"!), я сильно
боялся, что этот вечно хмурый ипохондрик вдруг прыснет смехом и
спросит, брызжа мне в лицо слюной: "Сколько будет дважды два?",
- но к моему счастью - и к несчастью математической теории =
преподаватель отнесся к представленному доказательству излишне
серьезно и, найдя в нем формальную, как оказалось в
последствии, ошибку, пообещал мне поверить вто, что я "гений
калибра Лобачевского", если я эту ошибку исправлю. Ошибку я
исправил в тот же вечер, несмотря, кстати, на то, что тетка не
в шутку пыталась разбить об мою голову настольную лампу,
мешавшую ей спать, и, исправив ее, почувствовал себя гением...
на чем и успокоился.
- Ну как, исправил? - поинтересовался через несколько дней
тот самый преподаватель.
- Почти, - загадочно ответил я, чувствуя себя в глубине
души мэтром, которого бестолковый ученик просит объяснить, что
такое синус.
- Ну-ну, - к моему пущему удовольствию он отечески похлопал
меня по плечу.
Но довольно о скучной математике, давайте лучше "про
баб-с". Хотел было сказать "про женщин", но разве назовешь
женщиной Лариску, в которую я влюбился в шестом классе?!
Теперь-то она, конечно, женщина, но тогда нам было по 12 лет, и
все девчонки были для меня "бабами", тем более, что в этом
возрасте девочки гораздо крупнее мальчиков. Так что это для
взрослых они "девочки", но как прикажете мальчишке называть
свою сверстницу, которая выше его на целую голову?! Моя первая
любовь была вполне трагической: я вздыхал по Лариске, а она =
по моему закадычному приятелю Мишке Палкину и, узнав от него
же, что он ведет дневник, предложила мне этот дневник у Мишки
спереть, потому что была уверена, что он в нем что-то про нее
пишет. Ох уж, эти бабские интриги! Вероломно стащив у Мишки
дневник, я принес его Лариске и заявил, что отдам ей
интересующую ее вещь только после того, как она меня поцелует.
И она меня поцеловала... учебником по голове. В общем, вышел
трехсторонний скандал, разрешившийся договором "дружить всем
вместе".
Помните школьные дискуссии на тему "Возможна ли дружба
между мальчиком и девочкой"? Мы вот дружили, и очень даже
хорошо. Сначала мы играли по вечерам в жмурки в ларискиной
квартире: пока один "водил" с завязанными глазами, другой лапал
Лариску, спрятавшись с ней в гардеробе или где-нибудь под
письменным столом. Потом жмурки нам наскучили и мы стали играть
в "допрос партизана": кто-то один загадывал пароль, а остальные
двое при помощи "пыток" (как правило, щекотки) должны были этот
пароль выведать. При этом как-то само собой получалось так, что
роль партизанки почти бессменно играла Лариска. Кончилось все
тем, что во время очередного допроса бдительная соседка за
стенкой позвонила ларискиной маме на работу и сообщила ей, что
ее дочь вот уже десять минут к ряду заливается истерическим
хохотом. Взволнованная мамаша тут же примчалась с работы на
такси и влетела в комнату в тот самый момент, когда мы с Мишкой
стягивали с расхристанной Лариски колготки, чтобы пощекотать ей
пятки... Комментарии, как говорится, излишни. На следующий день
был другой допрос, на этот раз - в кабинете у директора школы.
В присутствии школьной пионервожатой и ларискиной мамы
директорша пытала нас с Мишкой, почему мы "проявляем к девочкам
нездоровый интерес". В отличие от Лариски-партизанки, мы с
Мишкой не смеялись, а тихо плакали, потому что при всем своем
желании не могли выдать своей "страшной военной тайны". И
действительно, почему мальчики проявляют к девочкам интерес, да
еще и "нездоровый"? Думаю, если бы мы с Мишкой и знали такой
термин, как "половое влечение", он бы все равно не послужил в
глазах наших мучителей оправданием, скорее - наоборот.
После того случая за мной прочно закрепилась в школе слава
"полового разбойника". Мне даже дали кличку "Жора" по мотивам
детского стишка "Вот крадется вдоль забора половой разбойник
Жора..." Вскоре слава эта переросла в репутацию, а репутацию,
как известно, нужно поддерживать на уровне... Как бы то ни
было, в 15 лет я уже окончательно разуверился в возможности
дружбы между мальчиком и девочкой. К тому времени тетка,
которая устала со мной бороться, сказала: "Чем ширкаться по
подъездам, приводи лучше своих подружек домой, только чтобы я
их не видела". Бедная тетя, конечно, полагала, что это будет
воспринято как большое одолжение с ее стороны, но я все больше
наглел, и вскоре перестал выпроваживать своих подружек до ее
прихода с работы, а одним прекрасным вечером не моргнув глазом
заявил, что "моя знакомая заночует у нас". В ответ на это
рассвирепевшая тетка вышибла мою "знакомую" из нашей клетушки
пинком под зад, а меня порывалась выпороть ремнем. Ремень я у
нее отобрал, сгоряча пообещав прирезать ее ночью, если она меня
хоть раз ударит.
В ту самую "ночь длинных ножей" случился эпизод, который
мне не хочется вспоминать, но и окончательно забыть его я не
могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44