Орудие - это средство для того, чтобы я мог более свободно
вести себя, а уж буду я себя вести этично, или нет -
орудия это не касается.
И уже тогда, вероятно, человек ощутил вопиющую несправедливость
и неправильность устройства мира, в силу которых "мое"
безропотное орудие именно по своей безропотности могло быть
использовано не "для меня" или даже "против
меня". Моей мотыгой раскроили мне череп. Моим топором
срубили не для меня дерево. Нестерпимо хотелось, чтобы эта
неправильность могла быть как-то устранена; чтобы меня и не
против меня мотыга слушалась, а у того, кто против меня, сама
собой вырывалась из рук. В самом общем виде фольклор
сформулировал это так: хорошего человека слушается,
плохого - нет. Упрощающей модификацией этого принципа
является "кому я подарил - того слушается, кто у меня
отнял или украл - того не слушается"; упрощающей и в
то же время указывающей на самозащитные корни этой мечты:
слушается того, кому подарил, кто, следовательно, является моим
ближним и морально не в состоянии применить полученное против
меня. Элементарная этика давала определенную защиту от произвола
окружающих, то есть являлась способом косвенного управления
ближними в сфере обеспечения личной безопасности - но эту
задачу она в состоянии была выполнять только благодаря тому, что
другие люди способны сами формировать свое поведение, а
управлять ими жестко и однозначно, как мотыгами или топорами, не
может никто. Человек грезил о дистанционном управлении вещами с
помощью человеческих норм морали, желая обезопасить себя в
ситуациях, когда прямое управление этими вещами невозможно, как
невозможно прямое управление людьми. Сам создавая для своего
удобства мертвые и потому абсолютно покорные предметы, человек
вскоре начал тосковать среди их мертвенно бессовестной
покорности; он мечтал, чтобы и они соблюдали правила этики, но
сам уже понимал, что этика и покорность далеко не всегда
совместимы. Орудие, имеющее моральную блокировку, то есть
выполняющее только этические команды, по определению не должно
было повиноваться командам, нарушающим правила этики. Причем,
согласно первому этическому принципу, не только когда кто-то
отдает такую команду против меня, но и когда такую команду
против кого-то отдаю я.
4.
Концентрированным и предельным выражением идеи этического
орудия является идея бога.
Она развилась из идеи отвечающих за те или иные силы природы
божеств или духов, отношения с которыми поначалу строились по
обычному внутри племени принципу заимообразности: я тебе
жертву - ты мне погоду; я тебе другую жертву - ты
мне удачу на охоте; я тебе еще жертву - ты мне погибель
врагов моих. Дух, сколь бы он ни был грозен, мыслился лишь
орудием, на котором, при соблюдении выраженных в донельзя
уважительном ритуале правил техники безопасности, можно работать
посредством отдельных актов управления.
Однако многотысячелетний опыт постепенно убедил, что
отношения с высшим миром не столь просты и что попытки управлять
им, как миром мотыг и топоров, то и дело терпят крах. Одни и те
же действия, предпринимаемые в отношении богов, приводили к
совершенно различным результатам - точно так же, как в
мире людей. Да и мир людей усложнялся, меняя стереотипы -
заимообразность уступила место классовой неравномерности.
Но для мира людей путь к косвенному управлению друг другом был
уже нащупан - этика. И единственный путь к преодолению
аморальности орудий тоже ощущался: хорошего человека слушается,
плохого - нет. Управление богом, очевидно, требовало не
отдельных, предпринимаемых лишь в случае необходимости
актов - оно могло быть достигнуто только путем этической
организации всего поведения и, поскольку бог наблюдает постоянно
и контакт с ним непрерывен, даже поведения наедине с собой, даже
поведения внутри себя. А успех или неуспех управления богом, то
есть осуществление или неосуществление желаний, стал знаком
успеха или неуспеха этической организации поступков и движений
души. Неуспех стал означать недостаточную этичность поведения;
стремление к успеху требовало этического совершенствования.
Но желаемая точность управления не достигалась никогда. И
отчаянная погоня за полным подчинением бога вела к развитию и
усложнению этических конструкций и их поведенческой реализации.
Можно сказать, что отсутствие жестких связей между поступками и
реакцией свыше - то есть между поведением и его
результатом - явилось толчком к развитию всей духовности
человечества.
А когда стало ясно, что конкретному человеку до самой смерти
не дано узнать, эффективным ли было его управление богом и что
жизнь - это игра вероятностей, и бог, следовательно,
вероятностная машина, успешность работы которой не может быть
точно измерена и интерпретирована; когда, как следствие,
возникла упрощающая идея о том, что воздаяние за ориентированное
на бога поведение достанется другому "я" ("я" за
гробом, "я" в перевоплощении, "я" в детях),
начала складываться другая великая матрица сознания -
матрица цели, более высокой, нежели личное существование,
матрица жизни для. Биологически она опиралась как на инстинкт
самосохранения, так и на инстинкт продолжения рода, и духовно
как бы сплавляла их воедино. Жизнь для - это
благороднейшая из методик управления. По сути, высокая цель тоже
есть лишь орудие, этичное срабатывание которого ожидается в
форме неопределенной благодарности, в форме признания целью
грандиозной важности для себя жившего для нее человека. Но
установка на благодарность, именно в силу неопределенности этой
благодарности, практически не осознается и не влияет на
поведение; благо цели постепенно занимает все помыслы и при
конфликте блага цели с благодарностью человек нередко отдает
цели приоритет, в том числе самым решительным образом -
жертвуя своей жизнью для. Всякая же попытка наладить наконец
жесткое управление, потребовав благодарности впрямую,
свидетельствует о том, что "жизнь для" была корыстным
лицемерием или недолгим детским заблуждением, и обязательно
кончается крахом: цель либо наказывает неблагодарностью, либо
становится управляемой и теряет свою высокую функцию обогатителя
души.
Отношение человека ко всем без исключения явлениям мира
колеблется между двумя пределами: отношением, как к средству для
себя (животная матрица употребления) и отношением как к цели
себя (человеческая матрица жизни для, подъема к). За первой
стоит поддержание статус-кво, за второй - развитие. Язык
запечатлел эту альтернативу: по сей день мы склонны называть
"своим" то, что более менее бездумно употребляем, и
"божественным", или, мягче, "священным" то, с
чем связываем самые существенные перспективы бытия, но отнюдь не
уверены в прочности связей и потому все более строим свое
поведение с ориентацией на божественный объект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46