-- предложил Тибо, который
опять укрыл его на заводе-крепости, и которому Ромуальд поведал
о своих несчастьях, не посвящая в тайну загадочного жемчуга,
морские ванны и так далее. Он рассказал о неприятностях из-за
этих жемчужин и о том, что пока он не мог подарить их Ирен.
Идея о том, чтоб купить ей бусы в магазине никуда не годилась,
так как она прониклась жемчужинами Джифаргатара, и здесь ее не
проведешь. Впрочем, мозг Тибо продолжал постоянно работать в
направлении его научно-технических изобретений, и он плохо
понимал, откровенно говоря, что ему рассказывал Ромуальд,--
просто терял нить.
Инженер смотрел на своего кузена с мягкой улыбкой, как
смотрит врач на душевнобольного.
-- Ну, ты даришь ей дешевые бусы и все довольны, раз она
не очень разбирается. Ну, как амулеты в племени зулу, пока они
не научились читать и писать. Нет? Ты знаешь, Ромуальд, я не
хотел бы тебя обидеть, но вся эта история, я что-то не очень
тебя понимаю. Надеюсь, ты не наделал глупостей... Ты что, украл
это ожерелье?
-- Мне казалось, я тебе все объяснил. Я был на арабском
Востоке, ну, не знаю, как еще объяснить...
-- Успокойся. Вот, выпей сливовой. (Он налил ему рюмку
водки, которую сам гнал в перегонном кубе, стоявшем у него в
лаборатории).
-- Я не знаю, что делать, Тибо,-- сказал подавленно
Ромуальд, сидя на табурете и вытирая пот со лба. Чтоб со всем
этим разобраться, надо, чтоб Ирен оставила меня дня на два-три
в покое, не торчала у меня за спиной...
-- Ты ее хотел -- ты ее получил, приятель!
-- И эти убийцы, боже мой! Они во что бы то ни стало хотят
меня прикончить, никак не могут успокоиться... А этой дурехе
надо устроить свадьбу только здесь и больше нигде!
В дверь два раза постучали. Это Ирен была легка на помине.
Ромуальд испустил вздох, полный страдания, который искренне
тронул Тибо. Минуту поколебавшись, он проворчал, однако:
-- Я бы хотел, чтоб меня меньше беспокоили в то время,
когда моя работа требует полной сосредоточенности и внимания.
Из лаборатории послышались скрежет, позвякивание,
равномерные удары молота и другие странные звуки. Потом резкий
скрип, как звук тормозов, затем пронзительный звон.
Бывшая пастушка все стучала в дверь.
-- Открой ей,-- вздохнул Ромуальд,-- иначе она здесь такое
устроит.
Тибо ушел, волоча ноги и чертыхаясь.
x x x
Прошла неделя, в течение которой в Кьефране произошло
много событий. Во-первых, из-эа рекламного щита, похищенного
Ромуальдом, муниципальный совет заседал без перерыва.
Мэр и депутат, будучи на парламентских каникулах,
переоделся в деревенское платье и в перерывах между косьбой
люцерны на своих лугах вещал в совете:
-- Кьефран не может оставаться в стороне и плестись в
хвосте! Это стыд и позор!
Он называл места в округе, имеющие что-то особенное,
интересное или познавательное, которые привлекали все больше и
больше иностранных туристов. А в их родной коммуне ничего
такого не было.
-- Ну, не можем же мы ради них памятники поставить! --
завопил сельский страж порядка.
x x x
Головорезы уехали не солоно хлебавши, и Ромуальд смог
выйти из своего укрытия и вернуться в лачугу.
Ирен решила отправиться к ювелиру в Везуль, чтобы выяснить
настоящую цену ожерелья. Ромуальд сказал, что отвезет ее. К
счастью, с учетом того, что жемчужины купали последний раз
всего две недели назад, следов разрушения не было заметно, они
все еще стоили целое состояние, что ювелир и подтвердил Ирен.
Хотя он слегка нахмурился, заметив крошечные темные пятнышки,
появившиеся на блестящих бусинках.
Ирен вернулась в Кьефран удовлетворенной. Ромуальд
прекрасно понимал, что он не мог лишить ее жемчужин из
Аравийского моря... и заменить их вульгарными бусами,
купленными на базаре. Ирен -- тонкая бестия, ее не проведешь.
В старом почтовом ящике, который Ромуальд прикрутил
проволокой к шаткой двери их хижины, похожей на цыганскую
кибитку, безработную пастушку ждала телеграмма:
"Сюзон в тяжелом состоянии вследствии автокатастрофы.
Приезжай немедленно. Целую. Люси".
Ирен машинально сжала в кулаке голубой клочок бумаги,
страдание исказило ее лиио, сделав его почти некрасивым:
-- Боже мой,-- прошептала она,-- бедняжка Сюзон...
-- Кто это -- Сюзон? -- спросил Ромуальд.
-- Моя лучшая подруга детства. Сирота, как и я. Она пасла
коров у Криспенов двенадцать лет. Потом вышла замуж за аптекаря
в Грее и уехала из Кьефрана. Бедная Сюзон... (Она вытерла слезу
указательным пальцем).
-- Ты поедешь?
-- Конечно. Если бы дело не обстояло так серьезно, ее
свекровь не дала бы мне телеграмму.
-- Она живет в Грей?
-- Да нет же, на другом конце Франции, в Перпиньяне. В 23
часа 17 минут Ирен села в Везуле на поезд, идущий на Перпиньян
через Лимож.
"Наконец я один и могу действовать",-- подумал Ромуальд,
потирая руки и потягивая лимонную настойку, которую он заказал
себе в буфете на вокзале, когда поезд тронулся и увез Ирен -- в
первый раз одну в такое дальнее путешествие. Суженую он
проводил, а вскоре и сам сел в свою микролитражку и поехал по
дороге на Ламанш, к ближайшей бухте. Он проехал Шампань,
пересек Сомму -- гнал без остановок -- и совершенно
обессиленный добрался к утру до Кот д'Опаль. И сразу же пошел
купать ожерелье в морской воде. Ранние сборщики крабов
провожали его удивленными взглядами, более чем заинтригованные.
С ожерельем, с которого стекала вода, в бледных и
похудевших руках. Ромуальд, как вор, поспешил с пляжа, сел в
машину, оставленную у какой-то стены, положил жемчужины обратно
в сумку и уехал.
Живя один в хижине в Фальгонкуле, Ромуальд очень скоро
потерял покой. Испытывая постоянный страх, опасаясь
неожиданного приезда убийц, он не мог сомкнуть глаз по ночам и,
забрав зубную щетку и пижаму, вернулся в дом Тибо. Тот начал
нервничать. Что значила вся эта безумная история, все эти
бесконечные приходы и уходы? В довершение всего, Ирен не
возвращалась. Видимо, ее подруга никак не могла решиться
переселиться в мир иной, и Ирен, добрая душа, оставалась подле
ее постели.
Как затравленный зверь, Ромуальд выходил из дома только по
ночам. С наступлением темноты, проглотив суп, он покидал свое
убежище и шел прогуляться по лесу. Именно там его стала
охмурять, обхаживать, покачивая бедрами и всячески провоцируя,
Раймонда Смирговски, старшая дочь поляка -- красавица-блондинка
с великолепной кожей. Она работала на фабрике домашней обуви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
опять укрыл его на заводе-крепости, и которому Ромуальд поведал
о своих несчастьях, не посвящая в тайну загадочного жемчуга,
морские ванны и так далее. Он рассказал о неприятностях из-за
этих жемчужин и о том, что пока он не мог подарить их Ирен.
Идея о том, чтоб купить ей бусы в магазине никуда не годилась,
так как она прониклась жемчужинами Джифаргатара, и здесь ее не
проведешь. Впрочем, мозг Тибо продолжал постоянно работать в
направлении его научно-технических изобретений, и он плохо
понимал, откровенно говоря, что ему рассказывал Ромуальд,--
просто терял нить.
Инженер смотрел на своего кузена с мягкой улыбкой, как
смотрит врач на душевнобольного.
-- Ну, ты даришь ей дешевые бусы и все довольны, раз она
не очень разбирается. Ну, как амулеты в племени зулу, пока они
не научились читать и писать. Нет? Ты знаешь, Ромуальд, я не
хотел бы тебя обидеть, но вся эта история, я что-то не очень
тебя понимаю. Надеюсь, ты не наделал глупостей... Ты что, украл
это ожерелье?
-- Мне казалось, я тебе все объяснил. Я был на арабском
Востоке, ну, не знаю, как еще объяснить...
-- Успокойся. Вот, выпей сливовой. (Он налил ему рюмку
водки, которую сам гнал в перегонном кубе, стоявшем у него в
лаборатории).
-- Я не знаю, что делать, Тибо,-- сказал подавленно
Ромуальд, сидя на табурете и вытирая пот со лба. Чтоб со всем
этим разобраться, надо, чтоб Ирен оставила меня дня на два-три
в покое, не торчала у меня за спиной...
-- Ты ее хотел -- ты ее получил, приятель!
-- И эти убийцы, боже мой! Они во что бы то ни стало хотят
меня прикончить, никак не могут успокоиться... А этой дурехе
надо устроить свадьбу только здесь и больше нигде!
В дверь два раза постучали. Это Ирен была легка на помине.
Ромуальд испустил вздох, полный страдания, который искренне
тронул Тибо. Минуту поколебавшись, он проворчал, однако:
-- Я бы хотел, чтоб меня меньше беспокоили в то время,
когда моя работа требует полной сосредоточенности и внимания.
Из лаборатории послышались скрежет, позвякивание,
равномерные удары молота и другие странные звуки. Потом резкий
скрип, как звук тормозов, затем пронзительный звон.
Бывшая пастушка все стучала в дверь.
-- Открой ей,-- вздохнул Ромуальд,-- иначе она здесь такое
устроит.
Тибо ушел, волоча ноги и чертыхаясь.
x x x
Прошла неделя, в течение которой в Кьефране произошло
много событий. Во-первых, из-эа рекламного щита, похищенного
Ромуальдом, муниципальный совет заседал без перерыва.
Мэр и депутат, будучи на парламентских каникулах,
переоделся в деревенское платье и в перерывах между косьбой
люцерны на своих лугах вещал в совете:
-- Кьефран не может оставаться в стороне и плестись в
хвосте! Это стыд и позор!
Он называл места в округе, имеющие что-то особенное,
интересное или познавательное, которые привлекали все больше и
больше иностранных туристов. А в их родной коммуне ничего
такого не было.
-- Ну, не можем же мы ради них памятники поставить! --
завопил сельский страж порядка.
x x x
Головорезы уехали не солоно хлебавши, и Ромуальд смог
выйти из своего укрытия и вернуться в лачугу.
Ирен решила отправиться к ювелиру в Везуль, чтобы выяснить
настоящую цену ожерелья. Ромуальд сказал, что отвезет ее. К
счастью, с учетом того, что жемчужины купали последний раз
всего две недели назад, следов разрушения не было заметно, они
все еще стоили целое состояние, что ювелир и подтвердил Ирен.
Хотя он слегка нахмурился, заметив крошечные темные пятнышки,
появившиеся на блестящих бусинках.
Ирен вернулась в Кьефран удовлетворенной. Ромуальд
прекрасно понимал, что он не мог лишить ее жемчужин из
Аравийского моря... и заменить их вульгарными бусами,
купленными на базаре. Ирен -- тонкая бестия, ее не проведешь.
В старом почтовом ящике, который Ромуальд прикрутил
проволокой к шаткой двери их хижины, похожей на цыганскую
кибитку, безработную пастушку ждала телеграмма:
"Сюзон в тяжелом состоянии вследствии автокатастрофы.
Приезжай немедленно. Целую. Люси".
Ирен машинально сжала в кулаке голубой клочок бумаги,
страдание исказило ее лиио, сделав его почти некрасивым:
-- Боже мой,-- прошептала она,-- бедняжка Сюзон...
-- Кто это -- Сюзон? -- спросил Ромуальд.
-- Моя лучшая подруга детства. Сирота, как и я. Она пасла
коров у Криспенов двенадцать лет. Потом вышла замуж за аптекаря
в Грее и уехала из Кьефрана. Бедная Сюзон... (Она вытерла слезу
указательным пальцем).
-- Ты поедешь?
-- Конечно. Если бы дело не обстояло так серьезно, ее
свекровь не дала бы мне телеграмму.
-- Она живет в Грей?
-- Да нет же, на другом конце Франции, в Перпиньяне. В 23
часа 17 минут Ирен села в Везуле на поезд, идущий на Перпиньян
через Лимож.
"Наконец я один и могу действовать",-- подумал Ромуальд,
потирая руки и потягивая лимонную настойку, которую он заказал
себе в буфете на вокзале, когда поезд тронулся и увез Ирен -- в
первый раз одну в такое дальнее путешествие. Суженую он
проводил, а вскоре и сам сел в свою микролитражку и поехал по
дороге на Ламанш, к ближайшей бухте. Он проехал Шампань,
пересек Сомму -- гнал без остановок -- и совершенно
обессиленный добрался к утру до Кот д'Опаль. И сразу же пошел
купать ожерелье в морской воде. Ранние сборщики крабов
провожали его удивленными взглядами, более чем заинтригованные.
С ожерельем, с которого стекала вода, в бледных и
похудевших руках. Ромуальд, как вор, поспешил с пляжа, сел в
машину, оставленную у какой-то стены, положил жемчужины обратно
в сумку и уехал.
Живя один в хижине в Фальгонкуле, Ромуальд очень скоро
потерял покой. Испытывая постоянный страх, опасаясь
неожиданного приезда убийц, он не мог сомкнуть глаз по ночам и,
забрав зубную щетку и пижаму, вернулся в дом Тибо. Тот начал
нервничать. Что значила вся эта безумная история, все эти
бесконечные приходы и уходы? В довершение всего, Ирен не
возвращалась. Видимо, ее подруга никак не могла решиться
переселиться в мир иной, и Ирен, добрая душа, оставалась подле
ее постели.
Как затравленный зверь, Ромуальд выходил из дома только по
ночам. С наступлением темноты, проглотив суп, он покидал свое
убежище и шел прогуляться по лесу. Именно там его стала
охмурять, обхаживать, покачивая бедрами и всячески провоцируя,
Раймонда Смирговски, старшая дочь поляка -- красавица-блондинка
с великолепной кожей. Она работала на фабрике домашней обуви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36