Запомнил?
— Омнил.
— Так и передай. А теперь, — милостиво разрешила, родившая Лешу женщина, — можешь продолжить занятия, — и с наслаждением напоследок расписалась красивым носом потомка. Крестик поставила на сортирной мазне художника Басырова.
И все равно он собирался выстоять. Нет, он не будет, не станет, как отец в своем чистеньком закуточке с каталогами и кляссерами, тихонько радоваться, умиляться только тому, что все уголки в порядке и зубчики на месте. Он вырвется, он справится, он только… он только должен это сделать без свидетелей и жертв. Да, сам, один. Конечно, ведь тому, кто свободен, раба и пленника не понять. Да и не надо. Зачем? Просто скоро, очень скоро они действительно станут равными, и тогда… тогда…
— Знаешь, — в тот вечер Леша сказал своей единственной, когда в мастерской-мансарде Вострякова среди холстов и гипсовых слепцов они сидели. Молчали, румяные от скудости еды и тяжести напитков, — тебе, наверное, придется уехать на какое-то время. Месяца на два, может быть, до января, февраля.
— Ты ее боишься?
— Я ее ненавижу! Я устал партизанить, я просто пойду и возьму свое.
— Но разве, разве ты уже не взял?
— Валерка, — хрусталики его синих глаз стали мутнеть и таять, терять форму, ох… — иногда… иногда мне кажется, что ты марсианка.
— Я просто из леса, дикая, дура. Ну, хочешь, милый, хороший, хочешь ударь меня да и все.
Не захотел, ткнулся носом в леркино плечо, и она долго гладила его голову, отогревала уши и детскую нежную шею.
Ну, а потом начались письма. Только теперь вместо художественного картона использовалась обыкновенная бумага в клетку. Став потрошителем конспектов, он писал много и обо всем. "Здравствуй, Лерочка, сегодня пятница, вечером опять прикатит крыса и будет стращать армией". Кстати, вознаграждение за примерное поведение и послушание предлагалось ничем не лучше — перевод. Отправка по окончании года в закрытое учебное заведение при вездесущем комитете. "Дядя Коля ей сказал, что все устроит, главное, чтобы у меня было чистое лицо и биография, представляешь?"
Понятно, собак резать можно, а хлебать из корыта ни-ни.
"Верно только одно, — повторял он, потерявшись. Запутавшись в нежных обращениях заинька, лапонька и солнышко, — надо закончить этот курс, обмануть весенний призыв, получить документы, и тогда можно действительно рвать когти. А место, место я уже знаю, только ты не смейся…"
Да Валера и не думала. Хотя со стороны, на первый взгляд, казалось, только этим и занималась. Понятное дело. Плутовка, бестия, такая-сякая, бессовестные губки бантиком.
"Конечно," — верила она, входя в подъезд. "Обязательно," — говорила сама себе и вылавливала письмо прямо из щелки жестяного ящика своей прекрасной, тонкой и красивой дланью. Как птичка клювом. Ну, а если день, другой, неделю, две оставалась без добычи, тогда, случалось, выпивала немного отцовского рубина и набирала номер подруги Ирки:
— Алло, это зоопарк?
Да, кстати, девушки снова были вместе. После подзатянувшегося, почти годового периода тщательно маскируемой, но, все равно, всеми замеченной взаимной неприязни сошлись. Ходили парой. А это значит, в минуты вдохновения посещали заведение. Пользующееся нехорошей славой, но очень веселое и шумное кафе «Льдинка». Три этажа. Нормальный бар поставлен боком, на попа. Втиснут между домами и оснащен дивными лестницами. Такими крутыми и ажурными, что стоит только голову задрать, и ты готов. Парашютист. И купол над тобой, и кипяток в коленках. Ух!
Именно там, на третьем этаже и накрыли вчера наших красавиц три исключительных мерзавца в импортных ботинках — скотина Симка Швец-Царев и братья Ивановы, Павлуха и Юрец.
— А-га-га!
— Ы-гы-гы!
— Попались, курочки! Держитесь, телочки!
— Всем по полтинничку для разгона!
И что же? После разгона, взлета и набора высоты посадка, елы-палы, опять не состоялась. Валерия Николаевна Додд продинамила, по своему обыкновению красиво и непринужденно, кинула всю гоп-компанию. Попросту исчезла.
То есть в подъезд дома на Притомской набережной вошла, а вот в квартире Ирки Малюты не оказалась. Не появилась в фатере, словно специально созданной для бурных, пьяных дебошей. Но если братишки не заметили потери одного бойца, то Симка штыки считал. Прямо под носом сидела на полу живая и теплая хозяйка, ругалась страшными словами, сучила ножками. Просилась на ручки, но Сима не протягивал. Не торопился предъявить права сожителя и жениха.
— Как так, — икал он, мокрыми шарами обозревая до тошноты знакомые чертоги. Немытую переднюю своей зазнобы, — она ж, того, она же с вами вроде поднималась?
— С нами, — согласно кивали братья, не отрывая взглядов. Любуясь бухим существом женского пола. Малютой. Упитая коза пыталась разоблачиться. В чулках и волосах потешно путаясь, сопела. Елозила. Не знала, как стянуть, отстегнуть прикипевшие к ее копытцам французские замшевые туфельки. Грязь вытирала задом. Круговыми движениями по линолеуму пола.
— Ну, е-мое, — был безутешен Сима.
Смылась. Пока он возился с дверцей своих чумных «Жигулей», открывал, закрывал, замочком клацал, девица дала деру. Хитрая шишига, чума, Валерка Додд непостижимым образом сумела сделать ноги.
Ну, извини, на то и дар, чтоб поражать воображение.
А впрочем, тоже мне проблема, объегорить двух с половиной идиотов. Все просто, даже элементарно. Не задумываясь. В момент, когда братаны тушку подруги сгружали на пол в неприбранной прихожей, Валера поднялась этажом выше. С неподражаемым хладнокровием застыла. Гномик. Дождалась шумного явления Симки-Командора. Прошмыгнула мимо прикрытой буквально на мгновение двери. Сбежала вниз, нырнула во тьму неосвещенного двора, просочилась сквозь прутья ограды, проехала по травке детского садика и… И раз, два, три, четыре, пять, через десять минут уже стояла босыми пятками на кафеле собственной ванной. Выполняла гигиенические процедуры. Пыталась зубной щеткой попасть не в нос, а в рот.
— Ща я ее привезу, ща я ее доставлю, — между тем, горячился придурок Сима. Мотал башкой и в ажитации хлестал себя по ляжке связкой ключей. Но, лишенный собачьего нюха, по свежему следу не побежал. Запрыгнул в свою тележку, дернулся в темноте, ткнулся бампером в какой-то столбик, ругнулся. Понесся под кирпич, неизвестно что надеясь выгадать. Едва передним колесом не угодил в открытый колодец, проскочил нужный поворот, пять минут искал въезд в Валеркин двор. Много пыли поднял, но в результате всех своих молодецких подвигов оказался не там. Не в том подъезде, и не у той двери.
Полчаса жал кнопку звонка, но в пустой квартире не откликалось даже радио. Сны на природе. Дачная пора. Впрочем, мысль о возможной ошибке в голову дупелю не пришла. Самоуверенный баран в конце концов вообразил, что обогнал, обставил на вираже голубку нашу, сделал, сейчас она появится, а он, герой, уже тут как тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Омнил.
— Так и передай. А теперь, — милостиво разрешила, родившая Лешу женщина, — можешь продолжить занятия, — и с наслаждением напоследок расписалась красивым носом потомка. Крестик поставила на сортирной мазне художника Басырова.
И все равно он собирался выстоять. Нет, он не будет, не станет, как отец в своем чистеньком закуточке с каталогами и кляссерами, тихонько радоваться, умиляться только тому, что все уголки в порядке и зубчики на месте. Он вырвется, он справится, он только… он только должен это сделать без свидетелей и жертв. Да, сам, один. Конечно, ведь тому, кто свободен, раба и пленника не понять. Да и не надо. Зачем? Просто скоро, очень скоро они действительно станут равными, и тогда… тогда…
— Знаешь, — в тот вечер Леша сказал своей единственной, когда в мастерской-мансарде Вострякова среди холстов и гипсовых слепцов они сидели. Молчали, румяные от скудости еды и тяжести напитков, — тебе, наверное, придется уехать на какое-то время. Месяца на два, может быть, до января, февраля.
— Ты ее боишься?
— Я ее ненавижу! Я устал партизанить, я просто пойду и возьму свое.
— Но разве, разве ты уже не взял?
— Валерка, — хрусталики его синих глаз стали мутнеть и таять, терять форму, ох… — иногда… иногда мне кажется, что ты марсианка.
— Я просто из леса, дикая, дура. Ну, хочешь, милый, хороший, хочешь ударь меня да и все.
Не захотел, ткнулся носом в леркино плечо, и она долго гладила его голову, отогревала уши и детскую нежную шею.
Ну, а потом начались письма. Только теперь вместо художественного картона использовалась обыкновенная бумага в клетку. Став потрошителем конспектов, он писал много и обо всем. "Здравствуй, Лерочка, сегодня пятница, вечером опять прикатит крыса и будет стращать армией". Кстати, вознаграждение за примерное поведение и послушание предлагалось ничем не лучше — перевод. Отправка по окончании года в закрытое учебное заведение при вездесущем комитете. "Дядя Коля ей сказал, что все устроит, главное, чтобы у меня было чистое лицо и биография, представляешь?"
Понятно, собак резать можно, а хлебать из корыта ни-ни.
"Верно только одно, — повторял он, потерявшись. Запутавшись в нежных обращениях заинька, лапонька и солнышко, — надо закончить этот курс, обмануть весенний призыв, получить документы, и тогда можно действительно рвать когти. А место, место я уже знаю, только ты не смейся…"
Да Валера и не думала. Хотя со стороны, на первый взгляд, казалось, только этим и занималась. Понятное дело. Плутовка, бестия, такая-сякая, бессовестные губки бантиком.
"Конечно," — верила она, входя в подъезд. "Обязательно," — говорила сама себе и вылавливала письмо прямо из щелки жестяного ящика своей прекрасной, тонкой и красивой дланью. Как птичка клювом. Ну, а если день, другой, неделю, две оставалась без добычи, тогда, случалось, выпивала немного отцовского рубина и набирала номер подруги Ирки:
— Алло, это зоопарк?
Да, кстати, девушки снова были вместе. После подзатянувшегося, почти годового периода тщательно маскируемой, но, все равно, всеми замеченной взаимной неприязни сошлись. Ходили парой. А это значит, в минуты вдохновения посещали заведение. Пользующееся нехорошей славой, но очень веселое и шумное кафе «Льдинка». Три этажа. Нормальный бар поставлен боком, на попа. Втиснут между домами и оснащен дивными лестницами. Такими крутыми и ажурными, что стоит только голову задрать, и ты готов. Парашютист. И купол над тобой, и кипяток в коленках. Ух!
Именно там, на третьем этаже и накрыли вчера наших красавиц три исключительных мерзавца в импортных ботинках — скотина Симка Швец-Царев и братья Ивановы, Павлуха и Юрец.
— А-га-га!
— Ы-гы-гы!
— Попались, курочки! Держитесь, телочки!
— Всем по полтинничку для разгона!
И что же? После разгона, взлета и набора высоты посадка, елы-палы, опять не состоялась. Валерия Николаевна Додд продинамила, по своему обыкновению красиво и непринужденно, кинула всю гоп-компанию. Попросту исчезла.
То есть в подъезд дома на Притомской набережной вошла, а вот в квартире Ирки Малюты не оказалась. Не появилась в фатере, словно специально созданной для бурных, пьяных дебошей. Но если братишки не заметили потери одного бойца, то Симка штыки считал. Прямо под носом сидела на полу живая и теплая хозяйка, ругалась страшными словами, сучила ножками. Просилась на ручки, но Сима не протягивал. Не торопился предъявить права сожителя и жениха.
— Как так, — икал он, мокрыми шарами обозревая до тошноты знакомые чертоги. Немытую переднюю своей зазнобы, — она ж, того, она же с вами вроде поднималась?
— С нами, — согласно кивали братья, не отрывая взглядов. Любуясь бухим существом женского пола. Малютой. Упитая коза пыталась разоблачиться. В чулках и волосах потешно путаясь, сопела. Елозила. Не знала, как стянуть, отстегнуть прикипевшие к ее копытцам французские замшевые туфельки. Грязь вытирала задом. Круговыми движениями по линолеуму пола.
— Ну, е-мое, — был безутешен Сима.
Смылась. Пока он возился с дверцей своих чумных «Жигулей», открывал, закрывал, замочком клацал, девица дала деру. Хитрая шишига, чума, Валерка Додд непостижимым образом сумела сделать ноги.
Ну, извини, на то и дар, чтоб поражать воображение.
А впрочем, тоже мне проблема, объегорить двух с половиной идиотов. Все просто, даже элементарно. Не задумываясь. В момент, когда братаны тушку подруги сгружали на пол в неприбранной прихожей, Валера поднялась этажом выше. С неподражаемым хладнокровием застыла. Гномик. Дождалась шумного явления Симки-Командора. Прошмыгнула мимо прикрытой буквально на мгновение двери. Сбежала вниз, нырнула во тьму неосвещенного двора, просочилась сквозь прутья ограды, проехала по травке детского садика и… И раз, два, три, четыре, пять, через десять минут уже стояла босыми пятками на кафеле собственной ванной. Выполняла гигиенические процедуры. Пыталась зубной щеткой попасть не в нос, а в рот.
— Ща я ее привезу, ща я ее доставлю, — между тем, горячился придурок Сима. Мотал башкой и в ажитации хлестал себя по ляжке связкой ключей. Но, лишенный собачьего нюха, по свежему следу не побежал. Запрыгнул в свою тележку, дернулся в темноте, ткнулся бампером в какой-то столбик, ругнулся. Понесся под кирпич, неизвестно что надеясь выгадать. Едва передним колесом не угодил в открытый колодец, проскочил нужный поворот, пять минут искал въезд в Валеркин двор. Много пыли поднял, но в результате всех своих молодецких подвигов оказался не там. Не в том подъезде, и не у той двери.
Полчаса жал кнопку звонка, но в пустой квартире не откликалось даже радио. Сны на природе. Дачная пора. Впрочем, мысль о возможной ошибке в голову дупелю не пришла. Самоуверенный баран в конце концов вообразил, что обогнал, обставил на вираже голубку нашу, сделал, сейчас она появится, а он, герой, уже тут как тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57