С советской стороны шел слух про этих бобылей, что из смирных становятся они - ой, какие бойкие.
Подходящего человека нашли бабы, - одна надоумила другую, и защебетали по всему селу, что старостой сам бог велел выбирать деда Афанасия. Этот дед жил на покое при двух своих снохах (сыновей его убили в германскую войну), в поле не работал, смотрел за птицей да вокруг дома и покрикивал на снох. Старик был мелочный, придирчивый. В незапамятные времена служил при генерале Скобелеве.
Дед Афанасий сразу согласился быть старостой: "Спасибо, почтили меня, но уж не отступайтесь - слухать себя заставлю". С седой бородой, расчесанной по-скобелевски на две стороны, в подпоясанном низко кожухе, с высокой ореховой палкой ходил он по селу и высматривал - к чему бы придраться.
Алексей, встречая его, каждый раз снимал шапку и почтительно кланялся. Дед Афанасий, навалив на глаза страшенные брови, спрашивал:
- Ну, что тебе?
- Ничего, спасибо, Афанасий Афанасьевич, все на том же месте горюю.
- С мужиками все не можешь поладить?
- Одна надежда на вас, Афанасий Афанасьевич... Зашли бы когда-нибудь...
- Не много ли тебе чести будет, а?
Алексей все же заманил Афанасия Афанасьевича: послал Матрену к его снохам - купить гуся пожирнее да сказать, что завтра, мол, справляем именины, звать никого не зовем, - тесно, а добрым людям рады. Дед Афанасий был к тому же любопытен. Едва зимние сумерки заволокли село, он пришел на именины в жарко натопленную хату, с половичком от порога до богато накрытого стола. Повсюду жгли лучину или сальные фитили в консервных жестянках, - здесь над столом горела керосиновая лампа.
Дед Афанасий вошел суров, как и подобает власти, и, снимая шапку, увидел красавицу Матрену, - с поджатыми губами, с черными недобрыми глазами, и - эту, другую, про которую в селе ходили всякие разговоры, именинницу, тоже красивую женщину. Обе, и Матрена и Катя, были одеты в городские платья, одна - в красное, другая - в черное. Дед Афанасий размотал шарф, стащил кожух и быстро сбил бороду на обе стороны.
- Ну, - сказал он польщенно, - приятному обществу мое почтение.
Вчетвером сели за стол. Алексей из-под лавки достал бутылку николаевской водки. Начался приятный разговор.
- Афанасий Афанасьевич, именинница наша, будьте знакомы - моя невеста, любите и жалуйте.
- Вот как? Будем, будем жаловать, женщины ласку любят. А из каких она?
Алексей ответил:
- Офицерская вдова. У ее покойного мужа служил я вестовым...
- Вот как!.. - Дед все удивлялся, - было чего потом рассказать бабам. Ему и самому захотелось хвастнуть. - Когда я "георгия" получил под Плевной, генерал Скобелев меня определил при себе - вестовым... Под ядра, пули посылал... Скажет, бывало: "Скачи, Афонька..." Ах, любил меня!.. Значит, невеста ваша благородного звания. Трудновато ей будет на деревенской работе...
- Деревенская работа не по ней, Афанасий Афанасьевич. Слава богу, достатка у нас найдется на рабочие руки...
- Само собой... Ну что ж, выпьем за здоровье невесты, горьким за сладкое. - Выпив, дед крякал, шибко ладонью ерошил желтоватые усы. - Вот мои снохи пятипудовые мешки таскают. А в первое время, как мужьев угнали на войну, пришлось, дурам, взяться за мужицкую работу: "Ой, спинушку развалило, - стонут, - ой, рученьки, ноженьки!" Умора! - Дед вдруг засмеялся глупым смехом. - А я с бабами лажу... Меня генерал Скобелев так и прозвал: Афонька - бабий король...
Матрена порывисто встала, скрывая смех, пошла за занавеску к печи доставать жареного гуся. Катя, не поднимая глаз, сидела - тихая, скромная. Алексей, наливая, сказал душевно:
- Не то нам горько и обидно, Афанасий Афанасьевич. Я бы хоть завтра свадьбу сыграл, да разве могу я устроить молодую жену в такой конуре? Она с Матреной на коечке теснится, я на голом полу сплю... Обидно - сельский мир к нам, как к чужим... Чего они уперлись? Этот флигель без толку стоит на отшибе. Случаем только его ведь и не сожгли. Кому он нужен? Ждут, что князь сюда опять вернется да их поблагодарит?
- Есть такое соображение, - сказал дед Афанасий, разламывая гусячью ногу.
- Черт сюда скорее вернется, чем помещик... Ну, ладно... Этот флигель я покупаю у общества, я за все отвечаю... (Матрена зыркнула глазами на Алексея, он стукнул по столу.) Покупаю! Я - человек нетерпеливый... Эх, да что там... Ради такой встречи, - Матрена, достань у меня под подушкой в тряпице одна вещь завернута. (Матрена, сдвинув брови, затрясла головой.) Подай, подай, не жалей. Жальчее жизни ничего нет.
Матрена подала. Алексей развернул тряпочку, вынул вороненые часы с боем и со стальной цепочкой. Потряс их, приложил к уху.
- Случаем достались, как будто знал - для кого доставал. Носите их на здоровье, Афанасий Афанасьевич.
- Что же, ты мне взятку даешь? - сурово спросил дед Афанасий, и все-таки рука у него задрожала, когда Алексей положил ему часы на ладонь.
- Не обижайте нас, Афанасий Афанасьевич, дарим от сердца... У меня десятка два этой чепухи, Матрена все на спирт выменивала. А эти, - в них то дорого, что с боем. Чем вам под утро слушать петухов, пружинку эту нажали, - бьют; валенки надевайте, идите смотреть скотину...
- Ах, - сказал дед Афанасий и разинул рот с редкими зубами, - ах, бабенок моих будить!.. Теперь они у меня не проспят, толстомясые.
Дед замотал шарфом жилистую шею, пошатываясь, надел кожух и ушел. Матрена, подвернув огонь в лампе, вместе с Катей убирала за занавеской посуду. Алексей сидел у стола.
- Николаевская это, что ли, крепка, или не пил я давно, - проговорил он глухим голосом. - Матрена, пошла бы ты скотину взглянуть.
Ода не ответила, будто не слыхала. Немного спустя взглянула на Катю, усмехнулась.
- Не пойму, не разберу... То ли вы гнушаетесь нами, - опять сказал Алексей, - то ли совсем блаженная...
Матрена огненным взором приказала Кате не отвечать, - щеки ее пылали.
- Да хоть заплачьте, что ли... В первый раз таких вижу, ей-богу. Ее аттестуешь, - хоть поперхнулась бы... Сидит, опустила глаза... Ни рыба ни мясо... русалка, честное слово... Матрена? - позвал он. - А этого она не понимает, что малые дети на нее пальцами показывают. Алексей на возу привез, в карты ее у Махны выиграл... Это ей ничего... А мне чего! бешено крикнул он. - Пускай теперь знают - моя невеста!
Катя побледнела, с полотенцем и тарелкой пошла было за занавеску. Матрена сильно дернула ее за плечо.
- Мы знаем теперь - с какого конца за жизнь хвататься... Я первого человека убил в четырнадцатом году. - Алексей коротко засмеялся. - Сижу, немец ползет, нос поднял, я - щелк, он и свалился на бок. А я жду вылетит у него душа али нет? Я много людей убил, ни у одного души не видел... Ну и довольно, спасибо за науку... На угольках дом будем ставить: первый - деревянный, второй - каменный, третий - под золотой крышей... Напрасно, напрасно, Екатерина Дмитриевна, ведете со мной такую политику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111