.. Это - они... Ответь: что же такое родина? Что она для тебя? Молчишь... Я знаю, что скажешь... Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают - когда потеряли... Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру... Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, - стреляй, если хоть в одном моем слове смущен... Серые шинели распорядились по-своему... Что мне оставалось? Возненавидел! Свинцовые обручи набило на мозг... В Добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы... "Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура..." И - на цыганской тройке за расстегаями к Яру...
- Готов, браток, прямо - на лопате в печь, - сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел. - Что за оказия разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас - такая мозговая путаница? Ведь все-таки русские же люди, умные как будто... Значит буржуазное воспитание. Сам себя потерял! Есть он, нет его, - и этого не знает. Ах, деникинцы! Ну, ну, развеселил ты меня... Как же мы теперь с тобой договоримся? Хочешь работать не за жизнь, а за совесть?..
- Если так ставишь - буду работать.
- Без охоты?
- Сказал - буду, значит - буду.
Чугай опять взял пустую бутылку, тряхнул; посмотрел под откидной столик, взглянул на багажную сетку.
- Давай уж твоего сукиного кота позовем. - Он открыл дверь и позвал: Комиссар, куда спирт спрятал? - И значительно подмигнул Рощину: - Ты с ним покороче, чуть что, - его на мушку. Самый у батьки вредный человек.
Рощин, Чугай и обрюзгший за ночь Левка вылезли на последней остановке перед мостом. Туман, поднимавшийся с Днепра, застилал Екатеринослав на том берегу. Все трое, помалкивая, поеживались от сырого холода. Поезд наконец загромыхал буферами и пополз через мост. Тогда на дощатой платформе появилась женщина, закутанная в шерстяной платок, видны были только ее быстрые глаза. Прошла мимо стоящих, прошла в другой раз, и когда все медленнее проходила в третий, Чугай сказал не ей, а вообще:
- Где бы чайку попить?
Она сейчас же остановилась.
- Можно провести, - ответила, - только у нас сахару нет.
- Сахар свой.
Тогда она отгребла с лица шерстяной платок, - лицо у нее оказалось до удивления миловидное, юное, с ямочкой на круглой щеке, с маленьким припухлым ртом.
- Откуда, товарищи?
- Ну, оттуда же, оттуда, будет тебе, - конспирация! - веди, - сердито ответил Левка.
Девушка удивленно подняла брови, но Чугай сказал ей, что "они те самые, кого она встречает". Она спрыгнула с платформы и повела их по путям, где стояло много искалеченных составов. Ни одна живая душа не попалась им, когда они, то перелезая через тормозные площадки, то проныривая под вагонами, подошли к товарной теплушке. Девушка постучала:
- Это я, Маруся, - привела.
Створы вагона осторожно прираздвинулись, взглянуло худое, суровое, бледное лицо с антрацитовыми глазами.
- Лезьте скорее, - тихо сказал этот человек, - холоду напустите.
Все трое - за ними Маруся - влезли в вагон. Человек задвинул створы. Здесь было тепло от раскаленной железной печурки; огонек, плавающий в банке из-под гуталина, слабо освещал непроницаемое лицо председателя военревкома и две неясные фигуры в глубине.
Чугай предъявил мандат. Левка тоже вытащил бумажку. Председатель, присев на корточки у огонька, читал долго.
- Добре, - сказал, поднявшись, - мы вас третью ночь ждем. Седайте. - Он покосился на Левкины лакированные голенища. - Не торопится что-то батько Махно.
Левка сел первым на единственный табурет у дощатого столика. Чугай примостился на чурбане. Рощин отошел к вагонной стенке. Так вот он каков, штаб большевиков... Голый вагон и суровые лица, - по обличью железнодорожных рабочих, молчаливых и настороженных.
Председатель говорил ровным голосом:
- Мы готовы. Народ горит. Начинать надо вот-вот... Есть сведения: петлюровцы что-то уже пронюхали, вчера в городе выгрузилась тяжелая батарея. Ждут войск из Киева. У нас предателей нет, - значит, сведения могут поступать только из Гуляй-Поля.
Левка - угрожающе:
- Но, но, легче на поворотах!
Тотчас две фигуры из темноты придвинулись. Председатель продолжал так же ровно:
- У вас все нараспашку. Так нельзя, товарищи... В Екатеринославе начались аресты... Пока что хватают беспорядочно, но уже взяли одного нашего товарища...
- Мишку Кривомаза, комсомольца, - звонко, слегка по-девичьему ломая голос, сказала Маруся. Отбросив на плечи платок, она стояла рядом с Вадимом Петровичем.
- Допрашивал его сам Нарегородцев, начальник сыскного. Значит, у них тревога...
- Мишку Кривомаза били резиной по лбу, глаза вылезли у бедного, быстро сказала Маруся и вдруг всхлипнула носом. - Отрубили ему два пальца, распороли живот, он ничего не выдал.
Левка, поставив шашку между ног, сказал презрительно:
- Дешевая работа. Нарегородцев, говоришь? Запомним. А кто здесь прокурор? Кто начальник варты?
- Фамилии и адреса мы вам скажем...
Председатель остановил Марусю:
- Давайте организованно, товарищи. Федюк нам сделает доклад о силах противника. (Он указал на плотного человека с пустым рукавом засаленной куртки, засунутым за кушак.) О работе ревкома доклад сделаю я. О Махно предоставлю слово вам. Четвертый вопрос - о меньшевиках, анархистах и левых эсерах. Сволочь эта чувствует, что пахнет жареным, как чумные готовятся драться за места в Совете. Начинай, Федюк.
Твердым голосом Федюк начал издалека, - о кровавых планах мировой буржуазии, - председатель сейчас же перебил его "Ты не на митинге, давай голые факты". Голые факты оказались очень серьезны: в Екатеринославе стояло петлюровцев около двух тысяч штыков и шестнадцать орудий, из них четыре тяжелых. Кроме того, имелись добровольческие дружины из буржуазных элементов и офицеров, с большим количеством пулеметов. Да еще Киев готовился подбросить подкрепления.
Из второго доклада выяснилось, что военревком может рассчитывать на три с половиной тысячи рабочих, которые без колебаний пойдут за большевистской организацией, и на приток крестьянской молодежи из окружных сел, где проведена агитация. Но оружия мало: "можно сказать, десятую часть вооружим, а остальные - с голыми руками".
Видя, как завертелся Чугай, как Левка отвалил нижнюю губу, председатель, антрацитово блеснув глазами, повысил голос:
- Мы не настаиваем, если батько побоится сам идти на город, пускай сидит в Гуляй-Поле, только даст нам оружие и огнеприпасы.
Левка побагровел, стукнул в пол шашкой.
- Не дурите мне голову, товарищ... Мы не торгуем оружием... Батько выметет петлюровскую сволочь, как мух, одним мановением...
Тогда сказал Чугай:
- Товарищ Лева, не горячись, помолчи минутку. Так вот, товарищи, с батькой Махно мы договорились. Батько подчиняется Главковерху Украинской. Народная армия батьки, теперь - Пятая дивизия, выступает на Екатеринослав немедленно по приказу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
- Готов, браток, прямо - на лопате в печь, - сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел. - Что за оказия разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас - такая мозговая путаница? Ведь все-таки русские же люди, умные как будто... Значит буржуазное воспитание. Сам себя потерял! Есть он, нет его, - и этого не знает. Ах, деникинцы! Ну, ну, развеселил ты меня... Как же мы теперь с тобой договоримся? Хочешь работать не за жизнь, а за совесть?..
- Если так ставишь - буду работать.
- Без охоты?
- Сказал - буду, значит - буду.
Чугай опять взял пустую бутылку, тряхнул; посмотрел под откидной столик, взглянул на багажную сетку.
- Давай уж твоего сукиного кота позовем. - Он открыл дверь и позвал: Комиссар, куда спирт спрятал? - И значительно подмигнул Рощину: - Ты с ним покороче, чуть что, - его на мушку. Самый у батьки вредный человек.
Рощин, Чугай и обрюзгший за ночь Левка вылезли на последней остановке перед мостом. Туман, поднимавшийся с Днепра, застилал Екатеринослав на том берегу. Все трое, помалкивая, поеживались от сырого холода. Поезд наконец загромыхал буферами и пополз через мост. Тогда на дощатой платформе появилась женщина, закутанная в шерстяной платок, видны были только ее быстрые глаза. Прошла мимо стоящих, прошла в другой раз, и когда все медленнее проходила в третий, Чугай сказал не ей, а вообще:
- Где бы чайку попить?
Она сейчас же остановилась.
- Можно провести, - ответила, - только у нас сахару нет.
- Сахар свой.
Тогда она отгребла с лица шерстяной платок, - лицо у нее оказалось до удивления миловидное, юное, с ямочкой на круглой щеке, с маленьким припухлым ртом.
- Откуда, товарищи?
- Ну, оттуда же, оттуда, будет тебе, - конспирация! - веди, - сердито ответил Левка.
Девушка удивленно подняла брови, но Чугай сказал ей, что "они те самые, кого она встречает". Она спрыгнула с платформы и повела их по путям, где стояло много искалеченных составов. Ни одна живая душа не попалась им, когда они, то перелезая через тормозные площадки, то проныривая под вагонами, подошли к товарной теплушке. Девушка постучала:
- Это я, Маруся, - привела.
Створы вагона осторожно прираздвинулись, взглянуло худое, суровое, бледное лицо с антрацитовыми глазами.
- Лезьте скорее, - тихо сказал этот человек, - холоду напустите.
Все трое - за ними Маруся - влезли в вагон. Человек задвинул створы. Здесь было тепло от раскаленной железной печурки; огонек, плавающий в банке из-под гуталина, слабо освещал непроницаемое лицо председателя военревкома и две неясные фигуры в глубине.
Чугай предъявил мандат. Левка тоже вытащил бумажку. Председатель, присев на корточки у огонька, читал долго.
- Добре, - сказал, поднявшись, - мы вас третью ночь ждем. Седайте. - Он покосился на Левкины лакированные голенища. - Не торопится что-то батько Махно.
Левка сел первым на единственный табурет у дощатого столика. Чугай примостился на чурбане. Рощин отошел к вагонной стенке. Так вот он каков, штаб большевиков... Голый вагон и суровые лица, - по обличью железнодорожных рабочих, молчаливых и настороженных.
Председатель говорил ровным голосом:
- Мы готовы. Народ горит. Начинать надо вот-вот... Есть сведения: петлюровцы что-то уже пронюхали, вчера в городе выгрузилась тяжелая батарея. Ждут войск из Киева. У нас предателей нет, - значит, сведения могут поступать только из Гуляй-Поля.
Левка - угрожающе:
- Но, но, легче на поворотах!
Тотчас две фигуры из темноты придвинулись. Председатель продолжал так же ровно:
- У вас все нараспашку. Так нельзя, товарищи... В Екатеринославе начались аресты... Пока что хватают беспорядочно, но уже взяли одного нашего товарища...
- Мишку Кривомаза, комсомольца, - звонко, слегка по-девичьему ломая голос, сказала Маруся. Отбросив на плечи платок, она стояла рядом с Вадимом Петровичем.
- Допрашивал его сам Нарегородцев, начальник сыскного. Значит, у них тревога...
- Мишку Кривомаза били резиной по лбу, глаза вылезли у бедного, быстро сказала Маруся и вдруг всхлипнула носом. - Отрубили ему два пальца, распороли живот, он ничего не выдал.
Левка, поставив шашку между ног, сказал презрительно:
- Дешевая работа. Нарегородцев, говоришь? Запомним. А кто здесь прокурор? Кто начальник варты?
- Фамилии и адреса мы вам скажем...
Председатель остановил Марусю:
- Давайте организованно, товарищи. Федюк нам сделает доклад о силах противника. (Он указал на плотного человека с пустым рукавом засаленной куртки, засунутым за кушак.) О работе ревкома доклад сделаю я. О Махно предоставлю слово вам. Четвертый вопрос - о меньшевиках, анархистах и левых эсерах. Сволочь эта чувствует, что пахнет жареным, как чумные готовятся драться за места в Совете. Начинай, Федюк.
Твердым голосом Федюк начал издалека, - о кровавых планах мировой буржуазии, - председатель сейчас же перебил его "Ты не на митинге, давай голые факты". Голые факты оказались очень серьезны: в Екатеринославе стояло петлюровцев около двух тысяч штыков и шестнадцать орудий, из них четыре тяжелых. Кроме того, имелись добровольческие дружины из буржуазных элементов и офицеров, с большим количеством пулеметов. Да еще Киев готовился подбросить подкрепления.
Из второго доклада выяснилось, что военревком может рассчитывать на три с половиной тысячи рабочих, которые без колебаний пойдут за большевистской организацией, и на приток крестьянской молодежи из окружных сел, где проведена агитация. Но оружия мало: "можно сказать, десятую часть вооружим, а остальные - с голыми руками".
Видя, как завертелся Чугай, как Левка отвалил нижнюю губу, председатель, антрацитово блеснув глазами, повысил голос:
- Мы не настаиваем, если батько побоится сам идти на город, пускай сидит в Гуляй-Поле, только даст нам оружие и огнеприпасы.
Левка побагровел, стукнул в пол шашкой.
- Не дурите мне голову, товарищ... Мы не торгуем оружием... Батько выметет петлюровскую сволочь, как мух, одним мановением...
Тогда сказал Чугай:
- Товарищ Лева, не горячись, помолчи минутку. Так вот, товарищи, с батькой Махно мы договорились. Батько подчиняется Главковерху Украинской. Народная армия батьки, теперь - Пятая дивизия, выступает на Екатеринослав немедленно по приказу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111