Карамон немедленно сделал шаг вперёд, заслонив телом брата:
– Дай нам глянуть внутрь, Рейст!
Силач взбежал по ступеням, на ходу освобождая меч, прижавшись к стене. Крыса прыгнул к дверям с другой стороны, с занесённым кинжалом.
– Ничего не слышу, – прошептал он через некоторое время.
– Да, и не видно тоже… – отозвался Карамон. – Темно, как в Бездне.
Он протянул руку, чтобы толкнуть створку, когда солнце поднялось выше городских стен, осветив лучами вход. Лучи ударили в золотую дверь одновременно с пальцами Карамона, создав впечатление, что рука воина погрузилась в расплавленное золото.
Вспышка ударила по глазам, и в этот миг Рейстлин увидел Храм в другом виде. Он испуганно и очарованно уставился на открывшееся ему зрелище. Трещины в мраморе исчезли, грязь и пыль испарились, стены Храма светились молочной белизной. Прекрасные барельефы вновь поражали тонкой работой, неся какой-то важный смысл в своих изображениях. Рейстлин воззрился на них, пожирая глазами; казалось, ещё несколько мгновений – и он поймёт.
Мир повернулся, и лучи солнца соскользнули с врат, закрытые тучей. Видение пропало, превратившись в ничто, Храм снова был пуст и заброшен. Рейстлин вгляделся в изуродованные барельефы, стараясь по памяти восстановить недостающие места, но картинка ускользала, как тают сны поутру.
– Я пошёл внутрь, – сказал Карамон, бросив клинок в ножны.
– Невооружённым? – вытаращил глаза Крыса.
– Здесь не нужно махать оружием, – глухо и почтительно проговорил Карамон. – Здесь так… – он замялся, подбирая нужное слово, – уважительно…
– Так ведь нет никого. Кого уважать-то? – удивился Крыса.
– Карамон прав, – к огромному удивлению брата, поддержал его Рейстлин. – Оружие нам здесь не понадобится, спрячь кинжал.
– И кто там любит говорить «безумный, как кендер»? – проворчал Крыса. – Ха! Кендерам далеко до этой парочки… – Впрочем, не имея желания спорить с магом, он сунул кинжал за пояс, хотя и не снял с него руки.
Друзья толкнули створки и вошли внутрь. После яркого сияния золотых врат тёмный зал Храма ослепил их. Несколько минут они стояли и привыкали к сумраку.
Любые опасения исчезли. Рейстлин внезапно почувствовал, как боль в груди уменьшилась и дышать стало легче. Истории и Храме Паладайна оказались правдой, и маг устыдился того, что недавно посмел сомневаться в них, – это место лучше всего подойдёт для раненых. Мягкий полумрак и чистый воздух наполняли Храм, сохранивший на себе благословенное прикосновение Богов.
– Прийти сюда было прекрасной идеей, Рейст, – сказал Карамон.
– Спасибо, брат, – кивнул Рейстлин. – Прости, что я рассердился на тебя недавно… Я знаю, ты не хотел меня обидеть.
Карамон уставился на брата со священным ужасом, он не помнил, чтобы близнец хоть раз извинялся. Не успел он раскрыть рот, как Крыса толкнул его, призывая молчать.
– Я что-то слышал из-за той двери! – прошептал он.
– Может, мыши? – предположил Карамон, решительно толкнув дверь.
Она распахнулась легко, словно за ней следили и хорошо смазывали. Из тёмного прохода на друзей пахнуло таким физически ощутимым страхом, словно их окатили холодной водой из бочки. Карамон нелепо взмахнул руками, защищаясь от невидимой волны, Рейстлин хотел крикнуть, чтобы брат скорей захлопнул дверь, но страх сжал горло, не давая вымолвить ни слова. Волна ужаса погрузила Храм в хаос ночи, Крыса мгновенно покрылся потом, испытывая невиданную доселе панику.
– Я… мне никогда… – слабым голосом произнёс полукендер, приседая на корточки. – Что происходит? Ничего не понимаю…
Рейстлин тоже никогда раньше не испытывал подобного чувства. Маг знал, что такое страх, – любой прошедший Испытание в Башне Высшего Волшебства в полной мере испытывает его: страх боли, страх смерти, страх неудачи.
Но такого всепоглощающего ужаса ему ещё переживать не приходилось. Должно быть, такой чудовищный трепет испытывал древний человек перед неизведанным миром: когда смотрел в небеса и видел кружащиеся звезды и огромный шар пламени, когда нисходила тьма, и человек боялся, что она не кончится никогда. Кости мага стали мягкими и жидкими, они больше не могли нести на себе безвольную плоть, мозг посылал панические сигналы, но ответ не приходил – руки и ноги дрожали и тряслись.
Рука Рейстлина непроизвольно стиснула спасительный посох, и юноша увидел, как навершие в форме драконьей лапы, держащей шар, взорвалось ослепительным светом.
Когда Рейстлин произносил «Ширак», оно тоже светилось, но совсем по-другому, до сих пор маг не видел такого жаркого и гневного сияния, словно забилось огромное огненное сердце.
В его руке полыхало горнило, бросая во все стороны сгустки пламени.
В дверном проёме появился рыцарь с обнажённым мечом, затянутый в серебряную броню, украшенную символом розы. Он сорвал с себя шлем, и его глаза обожгли Рейстлина, заглянув, казалось, в самую душу.
– Магиус, – произнёс он, – миру снова необходима твоя сила и помощь.
– Я не Магиус, – пробормотал Рейстлин, под пронизывающим взглядом рыцаря неспособный даже подумать о лжи.
– У тебя его посох. Легендарный посох Магиуса.
– Это подарок… – прошептал Рейстлин, низко опуская голову. Но даже сейчас пронизывающие глаза обжигали его, доставая до самых глубин его существа.
– Тогда это ценный дар, – произнёс рыцарь. – Достоин ли ты его?
– Я… я не знаю, – в замешательстве пробормотал маг.
– Честный ответ, – улыбнулся рыцарь. – Познай это и помоги мне.
– Я боюсь! – выкрикнул Рейстлин, заслоняясь в ужасе рукой. – Я не могу помочь никому и ни в чём!
– Преодолей страх, – сказал рыцарь, – или до конца жизни будешь ковылять в тени ужаса и неуверенности.
Свет навершия полыхал, как молния, Рейстлин вынужден был отвернуться, чтобы не ослепнуть. Когда он снова посмотрел вперёд, рыцарь пропал, будто его и не было. Серебряные двери стояли распахнутыми, и ужас лежал за ними.
«Ты был храбрым и прошёл Испытание», – произнёс внутренний голос. «Я был храбрым, убивая собственного брата!» – мысленно ответил Рейстлин.
Пар-Салиан и Антимодес могли презирать его за это, но презрению было далеко до того океана ненависти, которую Рейстлин сам к себе испытывал. Горькая ненависть жгла его всегда, где бы маг ни оказался, самоистязание стало второй тенью: «Я был храбрым настолько, что убил Карамона, когда он пришёл мне на помощь, убил его, безоружного, беспомощного, любящего меня… Вот мой собственный вид храбрости. Я буду ковылять всю жизнь в тени ужаса…»
– Нет! – вскричал маг. – Не буду!
Не давая себе шанса обдумать, что делает, Рейстлин поднял повыше посох Магиуса и шагнул сквозь серебряные врата во тьму.
18
Карамон тоже до сих пор не испытывал такого страха. Ни когда стрелы молотили по его щиту, ни когда камни катапульт превращали его друзей в кровавое месиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Дай нам глянуть внутрь, Рейст!
Силач взбежал по ступеням, на ходу освобождая меч, прижавшись к стене. Крыса прыгнул к дверям с другой стороны, с занесённым кинжалом.
– Ничего не слышу, – прошептал он через некоторое время.
– Да, и не видно тоже… – отозвался Карамон. – Темно, как в Бездне.
Он протянул руку, чтобы толкнуть створку, когда солнце поднялось выше городских стен, осветив лучами вход. Лучи ударили в золотую дверь одновременно с пальцами Карамона, создав впечатление, что рука воина погрузилась в расплавленное золото.
Вспышка ударила по глазам, и в этот миг Рейстлин увидел Храм в другом виде. Он испуганно и очарованно уставился на открывшееся ему зрелище. Трещины в мраморе исчезли, грязь и пыль испарились, стены Храма светились молочной белизной. Прекрасные барельефы вновь поражали тонкой работой, неся какой-то важный смысл в своих изображениях. Рейстлин воззрился на них, пожирая глазами; казалось, ещё несколько мгновений – и он поймёт.
Мир повернулся, и лучи солнца соскользнули с врат, закрытые тучей. Видение пропало, превратившись в ничто, Храм снова был пуст и заброшен. Рейстлин вгляделся в изуродованные барельефы, стараясь по памяти восстановить недостающие места, но картинка ускользала, как тают сны поутру.
– Я пошёл внутрь, – сказал Карамон, бросив клинок в ножны.
– Невооружённым? – вытаращил глаза Крыса.
– Здесь не нужно махать оружием, – глухо и почтительно проговорил Карамон. – Здесь так… – он замялся, подбирая нужное слово, – уважительно…
– Так ведь нет никого. Кого уважать-то? – удивился Крыса.
– Карамон прав, – к огромному удивлению брата, поддержал его Рейстлин. – Оружие нам здесь не понадобится, спрячь кинжал.
– И кто там любит говорить «безумный, как кендер»? – проворчал Крыса. – Ха! Кендерам далеко до этой парочки… – Впрочем, не имея желания спорить с магом, он сунул кинжал за пояс, хотя и не снял с него руки.
Друзья толкнули створки и вошли внутрь. После яркого сияния золотых врат тёмный зал Храма ослепил их. Несколько минут они стояли и привыкали к сумраку.
Любые опасения исчезли. Рейстлин внезапно почувствовал, как боль в груди уменьшилась и дышать стало легче. Истории и Храме Паладайна оказались правдой, и маг устыдился того, что недавно посмел сомневаться в них, – это место лучше всего подойдёт для раненых. Мягкий полумрак и чистый воздух наполняли Храм, сохранивший на себе благословенное прикосновение Богов.
– Прийти сюда было прекрасной идеей, Рейст, – сказал Карамон.
– Спасибо, брат, – кивнул Рейстлин. – Прости, что я рассердился на тебя недавно… Я знаю, ты не хотел меня обидеть.
Карамон уставился на брата со священным ужасом, он не помнил, чтобы близнец хоть раз извинялся. Не успел он раскрыть рот, как Крыса толкнул его, призывая молчать.
– Я что-то слышал из-за той двери! – прошептал он.
– Может, мыши? – предположил Карамон, решительно толкнув дверь.
Она распахнулась легко, словно за ней следили и хорошо смазывали. Из тёмного прохода на друзей пахнуло таким физически ощутимым страхом, словно их окатили холодной водой из бочки. Карамон нелепо взмахнул руками, защищаясь от невидимой волны, Рейстлин хотел крикнуть, чтобы брат скорей захлопнул дверь, но страх сжал горло, не давая вымолвить ни слова. Волна ужаса погрузила Храм в хаос ночи, Крыса мгновенно покрылся потом, испытывая невиданную доселе панику.
– Я… мне никогда… – слабым голосом произнёс полукендер, приседая на корточки. – Что происходит? Ничего не понимаю…
Рейстлин тоже никогда раньше не испытывал подобного чувства. Маг знал, что такое страх, – любой прошедший Испытание в Башне Высшего Волшебства в полной мере испытывает его: страх боли, страх смерти, страх неудачи.
Но такого всепоглощающего ужаса ему ещё переживать не приходилось. Должно быть, такой чудовищный трепет испытывал древний человек перед неизведанным миром: когда смотрел в небеса и видел кружащиеся звезды и огромный шар пламени, когда нисходила тьма, и человек боялся, что она не кончится никогда. Кости мага стали мягкими и жидкими, они больше не могли нести на себе безвольную плоть, мозг посылал панические сигналы, но ответ не приходил – руки и ноги дрожали и тряслись.
Рука Рейстлина непроизвольно стиснула спасительный посох, и юноша увидел, как навершие в форме драконьей лапы, держащей шар, взорвалось ослепительным светом.
Когда Рейстлин произносил «Ширак», оно тоже светилось, но совсем по-другому, до сих пор маг не видел такого жаркого и гневного сияния, словно забилось огромное огненное сердце.
В его руке полыхало горнило, бросая во все стороны сгустки пламени.
В дверном проёме появился рыцарь с обнажённым мечом, затянутый в серебряную броню, украшенную символом розы. Он сорвал с себя шлем, и его глаза обожгли Рейстлина, заглянув, казалось, в самую душу.
– Магиус, – произнёс он, – миру снова необходима твоя сила и помощь.
– Я не Магиус, – пробормотал Рейстлин, под пронизывающим взглядом рыцаря неспособный даже подумать о лжи.
– У тебя его посох. Легендарный посох Магиуса.
– Это подарок… – прошептал Рейстлин, низко опуская голову. Но даже сейчас пронизывающие глаза обжигали его, доставая до самых глубин его существа.
– Тогда это ценный дар, – произнёс рыцарь. – Достоин ли ты его?
– Я… я не знаю, – в замешательстве пробормотал маг.
– Честный ответ, – улыбнулся рыцарь. – Познай это и помоги мне.
– Я боюсь! – выкрикнул Рейстлин, заслоняясь в ужасе рукой. – Я не могу помочь никому и ни в чём!
– Преодолей страх, – сказал рыцарь, – или до конца жизни будешь ковылять в тени ужаса и неуверенности.
Свет навершия полыхал, как молния, Рейстлин вынужден был отвернуться, чтобы не ослепнуть. Когда он снова посмотрел вперёд, рыцарь пропал, будто его и не было. Серебряные двери стояли распахнутыми, и ужас лежал за ними.
«Ты был храбрым и прошёл Испытание», – произнёс внутренний голос. «Я был храбрым, убивая собственного брата!» – мысленно ответил Рейстлин.
Пар-Салиан и Антимодес могли презирать его за это, но презрению было далеко до того океана ненависти, которую Рейстлин сам к себе испытывал. Горькая ненависть жгла его всегда, где бы маг ни оказался, самоистязание стало второй тенью: «Я был храбрым настолько, что убил Карамона, когда он пришёл мне на помощь, убил его, безоружного, беспомощного, любящего меня… Вот мой собственный вид храбрости. Я буду ковылять всю жизнь в тени ужаса…»
– Нет! – вскричал маг. – Не буду!
Не давая себе шанса обдумать, что делает, Рейстлин поднял повыше посох Магиуса и шагнул сквозь серебряные врата во тьму.
18
Карамон тоже до сих пор не испытывал такого страха. Ни когда стрелы молотили по его щиту, ни когда камни катапульт превращали его друзей в кровавое месиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114