Чтобы обеспечить исполнение приказа, у выходов поставили военных полицейских.
Большинство людей Штайнера оставались в вагонах, но сам он вышел размяться. Риттер Нойманн присоединился к нему. Сапоги Штайнера прохудились до дыр, его кожаная куртка решительно видела лучшие дни. На нем было грязное белое кашне и пилотка такого образца, который можно было встретить среди унтер-офицеров, но отнюдь не офицеров.
Военный полицейский, охранявший главный вход, преградил им винтовкой путь и грубо сказал:
– Приказ слышали? Назад!
– Похоже, они держат нас под присмотром по какой-то причине, господин полковник, – сказал Нойманн.
У военного полицейского отвалилась челюсть, и он быстро встал по стойке «смирно».
– Прошу прощения у господина полковника. Я не разобрался.
Сразу раздались быстрые шаги, и грубый голос потребовал:
– Шульц, что тут происходит?
Штайнер и Нойманн не обратили на него внимания и пошли дальше. Над городом висел черный дым, вдалеке гремела артиллерия и раздавались звуки стрельбы. Рука на плече Штайнера крутанула его, и он оказался лицом к лицу с майором безукоризненно сидящей форме. На шее у него висела на цепи медная табличка военной полиции. Штайнер вздохнул и сдвинул белый шарф, выставив не только петлицы, по которым был виден его чин, но и «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями».
– Штайнер, – представился он. – Парашютный полк.
Майор вежливо взял под козырек, но только потому, что пришлось это сделать.
– Прошу прощения, господин полковник, но приказ есть приказ.
– Ваша фамилия? – потребовал Штайнер.
Несмотря на ленивую улыбку, в его голосе зазвучал металл, который намекал на возможность неприятностей.
– Отто Франк, господин полковник.
– Хорошо, теперь, когда мы познакомились, не будете ли вы так добры точно объяснить, что здесь происходит? Я-то думал, что польская армия сдалась в тридцать девятом году.
– Сметают с лица земли варшавское гетто, – сказал Франк.
– Кто?
– Войска специального назначения, СС и различные другие группы под командованием бригадефюрера Юргена Штроопа. Еврейские бандиты, господин полковник, дерутся за каждый дом, в подвалах, в канализационных трубах вот уже тринадцать дней. Пришлось выкуривать их огнем. Лучший способ уничтожения вшей.
Получив отпуск после ранения под Ленинградом, Штайнер навестил своего отца во Франции и нашел его сильно изменившимся. У генерала давно возникли сомнения в отношений нового порядка. Шесть месяцев назад он посетил концентрационный лагерь Освенцим в Польше.
– Командовал лагерем боров по имени Рудольф Гесс, Курт. Не поверишь, убийца, отбывавший пожизненное заключение и выпущенный с каторги по амнистии в 1928 г. Он тысячами убивал евреев в специально построенных газовых камерах, уничтожал тела в огромных печах. Но после того, как из тела выдернут такие мелочи, как золотые зубы и тому подобное.
Рассказывая, старый генерал напился и все же не был пьян.
– Неужели мы за это боремся, Курт? Чтобы защитить свиней вроде Гесса? А что скажет весь мир, когда наступит время расплаты? Что мы все виноваты? Что Германия виновата, потому что мы при этом присутствовали? Порядочные и благородные люди присутствовали и ничего не делали? Но не я, клянусь богом. Я не мог бы жить с собой в мире.
Воспоминания отразились на лице Курта Штайнера, и, видя выражение его лица, майор отошел в сторону.
– Так-то лучше, – сказал Штайнер, – и если бы вы могли при этом улетучиться, я был бы премного обязан.
Удивление в глазах майора Франка быстро сменилось гневом, когда Штайнер в сопровождении Нойманна прошел мимо него.
– Полегче, господин полковник, полегче, – сказал Нойманн.
На платформе по другую сторону линии эсэсовцы ставили к стене группу оборванных и грязных людей. Невозможно было разобрать, мужчины это или женщины. По приказу они начали раздеваться.
На краю платформы за ними наблюдал военный полицейский. Штайнер спросил:
– Что там происходит?
– Евреи, господин полковник, – ответил тот. – Урожай сегодняшнего утра из гетто. Их отправят в Треблинку, чтобы прикончить сегодня же, попозже. Их заставляют раздеваться перед обыском главным образом из-за женщин. У некоторых в трусах заряженные пистолеты.
Раздался грубый смех эсэсовцев, и кто-то закричал от боли. Штайнер с отвращением повернулся к Нойманну и увидел, что лейтенант смотрит в конец воинского эшелона. Молоденькая девушка лет четырнадцати или пятнадцати с растрепанными волосами и черным от сажи лицом, в подрезанном мужском пальто, подпоясанном веревкой, скрючилась под вагоном. Она, по-видимому, выскользнула из группы задержанных и намеревалась вырваться на свободу, пристроившись под вагоном санитарного поезда.
Военный полицейский тоже заметил ее. Он поднял тревогу, спрыгнул на рельсы и схватил девушку. Она завизжала, вырвалась из его рук, взобралась на платформу и побежала к выходу, прямо в руки майора полиции Франка.
Он схватил ее за волосы и встряхнул, как крысу:
– Грязная еврейская сучка. Я научу тебя, как себя вести.
Штайнер бросился вперед.
– Не надо, господин полковник! – воскликнул Нойманн, но было уже поздно.
Штайнер крепко ухватил Франка за воротник, дернув так что майор едва не упал, схватил девушку за руку и спрятал за спиной.
Майор Франк встал, лицо его дергалось от ярости. Рука потянулась к «вальтеру» в кобуре на поясе, но Штайнер выхватил из кармана своего кожаного пальто автоматический пистолет и ткнул им в переносицу майора.
– Одно движение, и я размозжу вам голову, – сказал он. – Если вдуматься, так я облагодетельствую человечество.
Подбежало не меньше дюжины полицейских – у одних в руках автоматические пистолеты, у других – винтовки. Встали полукругом в трех-четырех ярдах. Высокий унтер-офицер направил на Штайнера автомат, но Штайнер крепко держал Франка за шиворот, вдавив в него дуло пистолета.
– Я бы не советовал.
В это время через станцию проходил со скоростью пять-шесть миль в час паровоз с открытыми платформами, груженными углем. Штайнер спросил у девушки, не оборачиваясь:
– Как тебя зовут, детка?
– Брана, – ответила она. – Брана Леземникова.
– Ну, Брана, – сказал он, – если ты хоть наполовину такая девчонка, как я о тебе думаю, ты ухватишься за одну из этих угольных платформ и не отпустишь, пока не выберешься отсюда. Вот все, что я могу для тебя сделать. – Брана мгновенно вскочила, а Штайнер повысил голос: – Тот, кто выстрелит в девчонку, выстрелит и в майора.
Девушка подскочила к платформе, уцепилась и подтянулась. Поезд все дальше уходил от станции. Стало тихо.
Франк процедил:
– Ее снимут на первой же станции. Я об этом лично позабочусь.
Штайнер оттолкнул его и спрятал в карман пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Большинство людей Штайнера оставались в вагонах, но сам он вышел размяться. Риттер Нойманн присоединился к нему. Сапоги Штайнера прохудились до дыр, его кожаная куртка решительно видела лучшие дни. На нем было грязное белое кашне и пилотка такого образца, который можно было встретить среди унтер-офицеров, но отнюдь не офицеров.
Военный полицейский, охранявший главный вход, преградил им винтовкой путь и грубо сказал:
– Приказ слышали? Назад!
– Похоже, они держат нас под присмотром по какой-то причине, господин полковник, – сказал Нойманн.
У военного полицейского отвалилась челюсть, и он быстро встал по стойке «смирно».
– Прошу прощения у господина полковника. Я не разобрался.
Сразу раздались быстрые шаги, и грубый голос потребовал:
– Шульц, что тут происходит?
Штайнер и Нойманн не обратили на него внимания и пошли дальше. Над городом висел черный дым, вдалеке гремела артиллерия и раздавались звуки стрельбы. Рука на плече Штайнера крутанула его, и он оказался лицом к лицу с майором безукоризненно сидящей форме. На шее у него висела на цепи медная табличка военной полиции. Штайнер вздохнул и сдвинул белый шарф, выставив не только петлицы, по которым был виден его чин, но и «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями».
– Штайнер, – представился он. – Парашютный полк.
Майор вежливо взял под козырек, но только потому, что пришлось это сделать.
– Прошу прощения, господин полковник, но приказ есть приказ.
– Ваша фамилия? – потребовал Штайнер.
Несмотря на ленивую улыбку, в его голосе зазвучал металл, который намекал на возможность неприятностей.
– Отто Франк, господин полковник.
– Хорошо, теперь, когда мы познакомились, не будете ли вы так добры точно объяснить, что здесь происходит? Я-то думал, что польская армия сдалась в тридцать девятом году.
– Сметают с лица земли варшавское гетто, – сказал Франк.
– Кто?
– Войска специального назначения, СС и различные другие группы под командованием бригадефюрера Юргена Штроопа. Еврейские бандиты, господин полковник, дерутся за каждый дом, в подвалах, в канализационных трубах вот уже тринадцать дней. Пришлось выкуривать их огнем. Лучший способ уничтожения вшей.
Получив отпуск после ранения под Ленинградом, Штайнер навестил своего отца во Франции и нашел его сильно изменившимся. У генерала давно возникли сомнения в отношений нового порядка. Шесть месяцев назад он посетил концентрационный лагерь Освенцим в Польше.
– Командовал лагерем боров по имени Рудольф Гесс, Курт. Не поверишь, убийца, отбывавший пожизненное заключение и выпущенный с каторги по амнистии в 1928 г. Он тысячами убивал евреев в специально построенных газовых камерах, уничтожал тела в огромных печах. Но после того, как из тела выдернут такие мелочи, как золотые зубы и тому подобное.
Рассказывая, старый генерал напился и все же не был пьян.
– Неужели мы за это боремся, Курт? Чтобы защитить свиней вроде Гесса? А что скажет весь мир, когда наступит время расплаты? Что мы все виноваты? Что Германия виновата, потому что мы при этом присутствовали? Порядочные и благородные люди присутствовали и ничего не делали? Но не я, клянусь богом. Я не мог бы жить с собой в мире.
Воспоминания отразились на лице Курта Штайнера, и, видя выражение его лица, майор отошел в сторону.
– Так-то лучше, – сказал Штайнер, – и если бы вы могли при этом улетучиться, я был бы премного обязан.
Удивление в глазах майора Франка быстро сменилось гневом, когда Штайнер в сопровождении Нойманна прошел мимо него.
– Полегче, господин полковник, полегче, – сказал Нойманн.
На платформе по другую сторону линии эсэсовцы ставили к стене группу оборванных и грязных людей. Невозможно было разобрать, мужчины это или женщины. По приказу они начали раздеваться.
На краю платформы за ними наблюдал военный полицейский. Штайнер спросил:
– Что там происходит?
– Евреи, господин полковник, – ответил тот. – Урожай сегодняшнего утра из гетто. Их отправят в Треблинку, чтобы прикончить сегодня же, попозже. Их заставляют раздеваться перед обыском главным образом из-за женщин. У некоторых в трусах заряженные пистолеты.
Раздался грубый смех эсэсовцев, и кто-то закричал от боли. Штайнер с отвращением повернулся к Нойманну и увидел, что лейтенант смотрит в конец воинского эшелона. Молоденькая девушка лет четырнадцати или пятнадцати с растрепанными волосами и черным от сажи лицом, в подрезанном мужском пальто, подпоясанном веревкой, скрючилась под вагоном. Она, по-видимому, выскользнула из группы задержанных и намеревалась вырваться на свободу, пристроившись под вагоном санитарного поезда.
Военный полицейский тоже заметил ее. Он поднял тревогу, спрыгнул на рельсы и схватил девушку. Она завизжала, вырвалась из его рук, взобралась на платформу и побежала к выходу, прямо в руки майора полиции Франка.
Он схватил ее за волосы и встряхнул, как крысу:
– Грязная еврейская сучка. Я научу тебя, как себя вести.
Штайнер бросился вперед.
– Не надо, господин полковник! – воскликнул Нойманн, но было уже поздно.
Штайнер крепко ухватил Франка за воротник, дернув так что майор едва не упал, схватил девушку за руку и спрятал за спиной.
Майор Франк встал, лицо его дергалось от ярости. Рука потянулась к «вальтеру» в кобуре на поясе, но Штайнер выхватил из кармана своего кожаного пальто автоматический пистолет и ткнул им в переносицу майора.
– Одно движение, и я размозжу вам голову, – сказал он. – Если вдуматься, так я облагодетельствую человечество.
Подбежало не меньше дюжины полицейских – у одних в руках автоматические пистолеты, у других – винтовки. Встали полукругом в трех-четырех ярдах. Высокий унтер-офицер направил на Штайнера автомат, но Штайнер крепко держал Франка за шиворот, вдавив в него дуло пистолета.
– Я бы не советовал.
В это время через станцию проходил со скоростью пять-шесть миль в час паровоз с открытыми платформами, груженными углем. Штайнер спросил у девушки, не оборачиваясь:
– Как тебя зовут, детка?
– Брана, – ответила она. – Брана Леземникова.
– Ну, Брана, – сказал он, – если ты хоть наполовину такая девчонка, как я о тебе думаю, ты ухватишься за одну из этих угольных платформ и не отпустишь, пока не выберешься отсюда. Вот все, что я могу для тебя сделать. – Брана мгновенно вскочила, а Штайнер повысил голос: – Тот, кто выстрелит в девчонку, выстрелит и в майора.
Девушка подскочила к платформе, уцепилась и подтянулась. Поезд все дальше уходил от станции. Стало тихо.
Франк процедил:
– Ее снимут на первой же станции. Я об этом лично позабочусь.
Штайнер оттолкнул его и спрятал в карман пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95