— Конечно, арестую. Но боюсь, он вскоре вновь окажется на свободе.
— Ты шутишь? После всего этого?
— Доказать обвинение будет непростой задачей, — пояснил я. — Ты проститутка, а присяжных мало заботит насилие в отношении проституток. Кроме тех случаев, когда девчонка гибнет.
— Он говорил, что когда-то убил одну.
— Может, он просто пугал тебя. Даже если это и правда — мне лично кажется, что он не врал, — мы с тобой не имеем ни малейшего представления, как ее звали, когда и где это случилось, а без этого обвинить его в убийстве невозможно. Что мы имеем? Сопротивление при задержании и нападение на офицера полиции, но защита может заинтересоваться нашими с тобой отношениями.
— Как это?
— Могут представить дело таким образом, что я твой сутенер, а тогда оправдательный вердикт ему обеспечен. Но даже при самом благосклонном взгляде на наши отношения мы столкнемся с проблемами. Женатый полицейский дружит с проституткой — представь, как это прозвучит в зале суда. И в газетах.
— Ты говорил, что его арестовывали и раньше.
— Да, и обвиняли в том же самом. Но присяжные этого не узнают.
— Почему? Что, обвинения рассыпались?
— Они не могут даже знать, был ли он осужден прежде. Уголовное прошлое обвиняемого не должно влиять на решение суда присяжных.
— Да почему, черт побери?
— Не знаю, — честно ответил я. — Никогда не понимал этого. Предполагается, что это не имеет отношения к рассматриваемому преступлению, но разве прошлое человека не помогает восстановить полную картину? Почему же присяжные не должны ничего знать об этом?.. — Я пожал плечами. — В принципе Конни может поддержать обвинение. Он истязал ее и угрожал тебе. Но согласится ли она?
— Не знаю.
— Мне кажется, нет.
— Вполне возможно.
— Хочу еще кое-что проверить, — сказал я и склонился над Мотли, который по-прежнему не подавал признаков жизни. Возможно, у него была так называемая «стеклянная челюсть» — в свое время у одного известного бойца, Боба Саттерфилда, была такая. Он мог на равных сражаться с самыми сильными противниками, но при первом же прямом ударе в челюсть падал лицом вниз и уже не вставал.
Я ощупал карман его куртки, нашел там то, что искал, и продемонстрировал находку Элейн.
— Вот и решение проблемы, — объяснил я. — Автоматический пистолет, похоже, двадцать пятого калибра. Наверняка незарегистрированный, так что теперь от тюрьмы ему не отвертеться. Незаконное хранение особо опасного огнестрельного оружия — это уголовное преступление третьего класса.
— Это хорошо?
— Оно никому не причинило вреда. Нужно, чтобы он ни в коем случае не смог собрать сумму, необходимую для освобождения под залог. Обвинение должно быть очень серьезным — в противном случае адвокаты в конечном счете сведут его к какому-нибудь пустяку. Этот сукин сын должен сесть надолго. — Я внимательно посмотрел на нее. — Элейн, ты сможешь выступить?
— Что ты имеешь в виду?
— Дашь показания на суде?
— Конечно.
— Это уже кое-что. А солгать под присягой сможешь?
— Что я должна буду сказать?
Я некоторое время молча смотрел на нее.
— Похоже, ты в самом деле сможешь выступить, — сказал я ей наконец. — Я хочу использовать этот шанс.
— Что ты имеешь в виду?
Носовым платком я стер отпечатки своих пальцев с его пистолета, затем немного приподнял Мотли. Он был тяжелее, чем казался на вид, и я смог ощутить, насколько он крепко сложен. Несмотря на то, что он находился в бессознательном состоянии, его мускулы до конца не расслабились.
Вложив пистолет в правую руку Мотли, я положил указательный палец его руки на спусковой курок и перебросил предохранитель. Затем, крепко зажав его руку своей, я придал Мотли чуть более вертикальное положение и посмотрел, куда направлен ствол. Я метил в одну из картин, ту самую, которая, по заверениям Элейн, стоит теперь полсотни тысяч долларов, однако в последний момент немного дернулся и проделал отверстие в голой стене у рамки. Второе отверстие я проделал немного выше первого, а третье — в потолке. Затем я отпустил тело Мотли, и оно с глухим стуком опустилось на пол; пистолет выскользнул из его руки и упал рядом. Потом я повернулся к Элейн:
— Он направил пистолет на меня. Я швырнул в него кофейный столик. Удар оказался сильным, и он упал, однако успел выстрелить трижды во время падения. После этого я налетел на него, и он потерял сознание.
Элейн с сосредоточенным видом кивнула. Если прозвучавшие выстрелы и ошеломили ее, она очень быстро овладела собой. Разумеется, звуки выстрелов были не очень громкими, а маленькие пули не могли причинить большого ущерба — разве что проделали небольшие дырочки в штукатурке.
— Он стрелял из револьвера, — продолжил я свою мысль, — пытаясь убить полицейского. После такого обвинения на волю он долго не выберется.
— На суде я расскажу именно это.
— Я знаю, что ты сможешь, — ответил я. — У тебя хватит на это мужества. — Я подошел к ней и крепко обнял за плечи; мы молча постояли пару минут. Затем я отправился в спальню и взял бутылку, в которой еще оставался коньяк. Первый глоток я сделал перед тем, как позвонил в полицию, а остальное мы с Элейн прикончили, пока дожидались дежурной бригады.
Глава 4
...Элейн первый раз в жизни оказалась в суде. Она дала присягу, поставила свою подпись под текстом, а затем рассказала абсолютную правду о происшедшем — вплоть до того момента, когда речь зашла об оружии. Здесь Элейн солгала так, как я ее об этом и попросил; мой рассказ был точно таким же, а вещественные доказательства подтвердили нашу правоту. На рукоятке пистолета обнаружили отпечатки пальцев Мотли, а парафиновый тест показал наличие вкраплений нитратов в кожу его правой руки — это доказывало, что стрелял именно он. Пистолет и в самом деле оказался незарегистрированным, лицензии на ношение огнестрельного оружия и его применение у него также не оказалось.
Мотли клялся, что в глаза не видел пистолета прежде, не говоря уж о стрельбе из него. По его рассказу выходило, что он предварительно договорился с проституткой о встрече, а затем появился в здании на Пятьдесят первой улице. Он утверждал, что никогда не видел ее до этой ночи, что собирался заняться с ней любовью, как вдруг в ее квартиру вломился я и попытался шантажировать его, требуя денег, а когда это не удалось, напал на него. Конечно, ему никто не поверил. Если он и в самом деле увидел Элейн впервые только в ту ночь, почему же первое заявление, в котором она обвиняла его в нападении, было написано неделей ранее? Присяжные ничего не знали об уголовном прошлом Мотли, но районный прокурор, как и судьи, был прекрасно осведомлен о нем, и залог за освобождение был им установлен в четверть миллиона долларов. Его адвокат пытался протестовать, утверждая, что подзащитный ни разу не был признан виновным, но суд принял во внимание, что Мотли каждый раз обвинялся в насилии по отношению к женщинам — к тому же мы с Элейн смогли уговорить Конни Куперман явиться в суд, — и отказал в снижении суммы залога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70