С возрастом черты лица изменяются только в одну сторону — они становятся более рельефными, выступающими. Нарисуйте карикатуру на человека, и через десять — двадцать лет она отнюдь не будет казаться преувеличением. Моя учительница любила повторять, что с возрастом мы становимся похожи на собственные карикатуры. Что касается нашего рисунка, то мы слегка увеличим нос, немного утопим глаза под бровями... — Рассказ сопровождался короткими, быстрыми движениями карандаша и резинки по бумаге, слегка затемнявшими рисунок в одних местах и чуть-чуть уточнявшими линии — в других; демонстрация была вполне убедительной.
— Кроме того, давит груз возраста, — продолжил он, — изменяя черты лица здесь и там. — Еще одно легкое движение резинкой, незаметный штришок карандашом. — И еще — линия волос; в этом вопросе у нас полная неясность. Сохранил ли он свою шевелюру? Может, сейчас он лысый, как яйцо? Мы ничего не знаем об этом. Разумно предположить, что у него, как и у большинства мужчин в его возрасте, появились залысины. Это отнюдь не означает, что он сколько-нибудь заметно облысел — просто эта линия слегка изменилась и отступила назад... Примерно вот так.
Затем он коснулся уголков глаз, слегка загнул книзу кончики губ, чуть резче обозначил скулы; подержал рисунок на вытянутой руке, потом еще несколько раз тронул его карандашом и резинкой.
— Ну что? — спросил наконец он. — Можно в рамку — и на стену?
Закончив работу, Галиндес не стал отказываться от предложенного Элейн «Хайнекена», а мы с ней выпили пополам бутылку «Перрьера». Гость немного рассказал о себе — сначала неохотно, но Элейн мастерски сумела разговорить его, сказывался профессиональный талант. Галиндес рассказал, что с детства умел неплохо рисовать и настолько свыкся с этим, что никогда и не думал зарабатывать этим деньги. Ему всегда хотелось стать полицейским: в департаменте служил его любимый дядюшка, так что он смог пройти вступительные экзамены сразу же по окончании двухлетних курсов в колледже Кингсборо.
На службе он развлекался, рисуя карикатуры на сослуживцев, пока однажды не пришлось подменить отсутствовавшего штатного художника и составить со слов жертвы портрет насильника. Теперь он был завален подобной работой, она нравилась ему, но вместе с тем у него появилось ощущение, что рано или поздно работу в полиции придется бросить — возможности для самовыражения, которые она предоставляла, были не слишком велики, а он чувствовал в себе силы на большее. Окончательный выбор Галиндес еще не сделал и сейчас находился на распутье.
Элейн предложила ему второй бокал пива, но он отказался, поблагодарил меня за две полусотенные купюры, которые я ему вручил, и попросил нас поставить его в известность о том, как будут идти дела.
— Хотелось бы взглянуть на него, — объяснил он, — или хотя бы на фотографию. Интересно, насколько я оказался прав. Иногда бывает, что пойманный преступник ничего общего с моим портретом не имеет, а иногда любой признает, что я будто с натуры его рисовал.
Галиндес попрощался и ушел; Элейн закрыла за ним дверь и методично заперла все замки и засовы.
— Я чувствую себя дурочкой, когда делаю это, — призналась она, — но все равно ничего не могу с собой поделать.
— Некоторые ставят по полдюжины замков на каждую дверь, устанавливают сигнализацию и все такое, хотя никто не угрожает им расправой.
— Приятно думать. А он славный парень, этот Рэй. Интересно, уйдет он из полиции или нет?..
— Трудно сказать.
— А кем бы ты хотел стать, кроме как полицейским?
— Я даже полицейским стать не собирался. Это как-то само собой получилось: я еще во время учебы в Академии понял, что рожден именно для этой работы, но раньше ни о чем подобном и не подозревал. Ребенком я мечтал стать Джо Ди-Маджио, но об этом тогда мечтал каждый мальчишка. Я ничего не предпринимал в этом направлении.
— Ты мог бы жениться на Мерилин Монро.
— И рекламировать кофеварки по телевизору. Не приведи Господь.
Элейн собрала пустые стаканы и понесла их на кухню, а я пошел следом за ней. Прополоскав их в струе воды, она поставила стаканы в сушилку.
— Я теперь боюсь каждого шороха, — сказала она. — Что ты делаешь вечером? У тебя есть какие-нибудь дела?
Я взглянул на часы. Обычно по пятницам в восемь тридцать у нас проводились собрания в Соборе Святого Павла, но туда я опоздал — собрание уже началось. Кроме того, на дневной встрече в Даунтауне я успел побывать. Я ответил Элейн, что никаких дел у меня нет.
— Как насчет того, чтобы сходить в кино?
Я согласился. Мы пошли в кинотеатр «1 и 2» на углу Шестидесятой улицы и Третьей авеню. Был уик-энд, и там шла целая серия фильмов; последним шло неплохое, веселое и динамичное кино с Кевином Кестнером и Мишель Пфайффер.
— Она совсем не красавица, — сказала мне Элейн, когда мы вышли из кинотеатра, — но что-то в ней есть такое... Будь я мужиком, обязательно захотела бы ее трахнуть.
— И неоднократно, — вставил я.
— О, она и тебе понравилась?
— Она великолепна! — сказал я.
— Неоднократно, — повторила Элейн и усмехнулась.
Третья авеню постепенно заполнялась молодыми людьми, выглядевшими так, как будто в стране и в самом деле наступило долгожданное процветание, в реальности которого всех безуспешно убеждают республиканцы.
— Я проголодалась, — неожиданно объявила Элейн. — Ты как? Я угощаю.
— Я тоже не прочь, — сказал я, — но с какой это стати ты угощаешь?
— Потому что за кино ты платил. Куда пойдем? В пятницу вечером, когда вокруг столько яппи, что яблоку некуда упасть?..
— Есть одно местечко, неподалеку от меня. Отличные гамбургеры, жаркое по-сельски... А, подожди-ка, ты ведь не ешь гамбургеров! Там неплохо готовят рыбу, впрочем, ты и ее не ешь.
— Не ем. Как там у них насчет салатов?
— Салаты неплохие, но разве лишь ими можно наесться?
Элейн объяснила, что вполне, особенно если ей удастся стащить у меня несколько кусочков жаркого.
Ни одного пустого такси не попадалось, а желающих их поймать становилось все больше. Мы двинулись пешком, на Пятьдесят седьмой улице сели в автобус и доехали до Девятой авеню. Отсюда, чтобы дойти до ресторанчика «Пари Грин», нужно было пройти пять кварталов к Даунтауну. Его владелец, долговязый парень с рыжеватой бородой, свисавшей вниз, как гнездо скворца, приветливо помахал нам, как только мы переступили через порог. Звали его Гэри, и это он помог мне несколько месяцев назад, когда я должен был разыскать девушку, изредка пропускавшую здесь стаканчик. Брюс, менеджер, был тогда менее предупредителен, однако теперь он любезно поприветствовал нас широкой улыбкой и отвел к лучшему столику. Длинноногая официантка в короткой юбке взяла у нас заказ и вскоре вернулась с «Перрьером» для меня и «Вирджин Мэри» — для Элейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Кроме того, давит груз возраста, — продолжил он, — изменяя черты лица здесь и там. — Еще одно легкое движение резинкой, незаметный штришок карандашом. — И еще — линия волос; в этом вопросе у нас полная неясность. Сохранил ли он свою шевелюру? Может, сейчас он лысый, как яйцо? Мы ничего не знаем об этом. Разумно предположить, что у него, как и у большинства мужчин в его возрасте, появились залысины. Это отнюдь не означает, что он сколько-нибудь заметно облысел — просто эта линия слегка изменилась и отступила назад... Примерно вот так.
Затем он коснулся уголков глаз, слегка загнул книзу кончики губ, чуть резче обозначил скулы; подержал рисунок на вытянутой руке, потом еще несколько раз тронул его карандашом и резинкой.
— Ну что? — спросил наконец он. — Можно в рамку — и на стену?
Закончив работу, Галиндес не стал отказываться от предложенного Элейн «Хайнекена», а мы с ней выпили пополам бутылку «Перрьера». Гость немного рассказал о себе — сначала неохотно, но Элейн мастерски сумела разговорить его, сказывался профессиональный талант. Галиндес рассказал, что с детства умел неплохо рисовать и настолько свыкся с этим, что никогда и не думал зарабатывать этим деньги. Ему всегда хотелось стать полицейским: в департаменте служил его любимый дядюшка, так что он смог пройти вступительные экзамены сразу же по окончании двухлетних курсов в колледже Кингсборо.
На службе он развлекался, рисуя карикатуры на сослуживцев, пока однажды не пришлось подменить отсутствовавшего штатного художника и составить со слов жертвы портрет насильника. Теперь он был завален подобной работой, она нравилась ему, но вместе с тем у него появилось ощущение, что рано или поздно работу в полиции придется бросить — возможности для самовыражения, которые она предоставляла, были не слишком велики, а он чувствовал в себе силы на большее. Окончательный выбор Галиндес еще не сделал и сейчас находился на распутье.
Элейн предложила ему второй бокал пива, но он отказался, поблагодарил меня за две полусотенные купюры, которые я ему вручил, и попросил нас поставить его в известность о том, как будут идти дела.
— Хотелось бы взглянуть на него, — объяснил он, — или хотя бы на фотографию. Интересно, насколько я оказался прав. Иногда бывает, что пойманный преступник ничего общего с моим портретом не имеет, а иногда любой признает, что я будто с натуры его рисовал.
Галиндес попрощался и ушел; Элейн закрыла за ним дверь и методично заперла все замки и засовы.
— Я чувствую себя дурочкой, когда делаю это, — призналась она, — но все равно ничего не могу с собой поделать.
— Некоторые ставят по полдюжины замков на каждую дверь, устанавливают сигнализацию и все такое, хотя никто не угрожает им расправой.
— Приятно думать. А он славный парень, этот Рэй. Интересно, уйдет он из полиции или нет?..
— Трудно сказать.
— А кем бы ты хотел стать, кроме как полицейским?
— Я даже полицейским стать не собирался. Это как-то само собой получилось: я еще во время учебы в Академии понял, что рожден именно для этой работы, но раньше ни о чем подобном и не подозревал. Ребенком я мечтал стать Джо Ди-Маджио, но об этом тогда мечтал каждый мальчишка. Я ничего не предпринимал в этом направлении.
— Ты мог бы жениться на Мерилин Монро.
— И рекламировать кофеварки по телевизору. Не приведи Господь.
Элейн собрала пустые стаканы и понесла их на кухню, а я пошел следом за ней. Прополоскав их в струе воды, она поставила стаканы в сушилку.
— Я теперь боюсь каждого шороха, — сказала она. — Что ты делаешь вечером? У тебя есть какие-нибудь дела?
Я взглянул на часы. Обычно по пятницам в восемь тридцать у нас проводились собрания в Соборе Святого Павла, но туда я опоздал — собрание уже началось. Кроме того, на дневной встрече в Даунтауне я успел побывать. Я ответил Элейн, что никаких дел у меня нет.
— Как насчет того, чтобы сходить в кино?
Я согласился. Мы пошли в кинотеатр «1 и 2» на углу Шестидесятой улицы и Третьей авеню. Был уик-энд, и там шла целая серия фильмов; последним шло неплохое, веселое и динамичное кино с Кевином Кестнером и Мишель Пфайффер.
— Она совсем не красавица, — сказала мне Элейн, когда мы вышли из кинотеатра, — но что-то в ней есть такое... Будь я мужиком, обязательно захотела бы ее трахнуть.
— И неоднократно, — вставил я.
— О, она и тебе понравилась?
— Она великолепна! — сказал я.
— Неоднократно, — повторила Элейн и усмехнулась.
Третья авеню постепенно заполнялась молодыми людьми, выглядевшими так, как будто в стране и в самом деле наступило долгожданное процветание, в реальности которого всех безуспешно убеждают республиканцы.
— Я проголодалась, — неожиданно объявила Элейн. — Ты как? Я угощаю.
— Я тоже не прочь, — сказал я, — но с какой это стати ты угощаешь?
— Потому что за кино ты платил. Куда пойдем? В пятницу вечером, когда вокруг столько яппи, что яблоку некуда упасть?..
— Есть одно местечко, неподалеку от меня. Отличные гамбургеры, жаркое по-сельски... А, подожди-ка, ты ведь не ешь гамбургеров! Там неплохо готовят рыбу, впрочем, ты и ее не ешь.
— Не ем. Как там у них насчет салатов?
— Салаты неплохие, но разве лишь ими можно наесться?
Элейн объяснила, что вполне, особенно если ей удастся стащить у меня несколько кусочков жаркого.
Ни одного пустого такси не попадалось, а желающих их поймать становилось все больше. Мы двинулись пешком, на Пятьдесят седьмой улице сели в автобус и доехали до Девятой авеню. Отсюда, чтобы дойти до ресторанчика «Пари Грин», нужно было пройти пять кварталов к Даунтауну. Его владелец, долговязый парень с рыжеватой бородой, свисавшей вниз, как гнездо скворца, приветливо помахал нам, как только мы переступили через порог. Звали его Гэри, и это он помог мне несколько месяцев назад, когда я должен был разыскать девушку, изредка пропускавшую здесь стаканчик. Брюс, менеджер, был тогда менее предупредителен, однако теперь он любезно поприветствовал нас широкой улыбкой и отвел к лучшему столику. Длинноногая официантка в короткой юбке взяла у нас заказ и вскоре вернулась с «Перрьером» для меня и «Вирджин Мэри» — для Элейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70