Наш тумен Джебэ-нойона
голодает и ест своих коней. Пора бы двинуться дальше..
Чингиз-хан начал сильно сопеть и отдуваться: это был плохой признак.
- Нет, сперва скажи мне, кузнец Хори: что, если весь тумен Джебэ-нойона
ушел вперед и его уже двенадцать дней здесь нет? Так ты поедешь по степи
его догонять и спрашивать у встречных бродяг, не видел ли кто из них
Джебэ-нойона? Если все нукеры начнут бродить вокруг лагеря, у меня тогда
разбредется все войско! Кузнец затрясся и упал ничком на землю.
- Приказываем: этого кузнеца Хори отвести в мою тысячу и посреди куреня
дать ему двадцать палок по пяткам, чтоб они у него зачесались. Послать
немедленно разъезды вокруг лагеря, выловить тех нукеров, которые шатаются,
отбившись от своих сотен, а имена их сотников и тысячников сообщать мне, я
им всем назначу наказание.
Чингиз-хан оттолкнул кузнеца, который хватал руками его большую косолапую
ногу, и медленно стал подыматься по каменистой тропинке. Он остановился.
- Я буду здесь беседовать с небом об удачном походе. Поставить кругом
горы стражу, чтобы никто моей беседе не помешал! - Затем каган направился
дальше к вершинз горы.
Глава двенадцатая
КАК НАДО ПИСАТЬ ПИСЬМА
Чингиз-хан не знал другого языка,
кроме монгольского, и не умел
писать.
(Акад. В. Бартольд)
К вечеру каган вернулся в свой шатер и созвал старших военачальников. Тут
были и покрытые славой побед товарищи юных дней Чингиз-хана, сгорбленные,
седые, высохшие, с отвислыми щеками, и молодые, выдвинутые проницательным
каганом бойцы, горящие жаждой подвигов. Каждый имел под своим знаменем
десять тысяч всадников, вполне готовых к походу.
Все сидели тесным полукругом на коврах. Один Чингизхан сидел выше других
на золотом троне. Спинка трона была искусно сделана китайскими мастерами в
виде сплетающихся "счастливых драконов", играющих с "жемчужиной", похожей
на морскую медузу с длинными лапками, а ручки трона изображали двух
разъяренных тигров. Это кресло, чеканенное из золота, каган захватил во
дворце китайского императора и в походах возил с собой.
С правой стороны от трона находились два брата Чингизхана и его два
младших сына: Угедэй и Тули, слева сидела последняя жена кагана, юная
Кулан-Хатун, вся сверкавшая драгоценными ожерельями и золотыми браслетами,
нанизанными на руки от кисти до плеча. Слуги-китайцы бесшумно скользили
позади сидевших и разносили золотые блюда с едой и золотые чашки с кумысом
и красным хмельным вином.
По левую руку кагана, рядом с его молодой женой, сидели два посла: один -
Ашаганьбу, прибывший от могущественного тангутского царя Бурханя, другой -
китайский полководец Мен-Хун, посланный сунским императором Южного Китая,
который ненавидел цзиньского императора Северного Китая и поэтому искал
дружбы и союза с монголами.
На этом пиршестве Чингиз-хан поразил гостей роскошью золотой посуды,
обилием и разнообразием угощений и напитков. На больших золотых блюдах
подавалось жаркое: мясо молодой кобылицы, дикого оленя и степных дудаков.
Это чередовалось с необычайными сладостями, приготовленными китайским
поваром. Кумыс, айран, красное персидское вино и китайская водка из
арбузных семечек, редкие южные фрукты, привезенные гонцами, скакавшими
много дней на сменных лошадях,- все это казалось особенно необычайным в
этой пустынной долине, куда заходили табуны диких лошадей и за ними шли
следом гигры.
Из-за шелковой занавески шатра слышались пронзительные песни китайских
певиц, звуки флейт и тростниковых свирелей. Несколько причудливо одетых
танцовщиц исполняли пляски, изображая, как в степи беззаботно пасется лань,
как к ней подкрадывается рысь, бросается на нее, но сама погибает от стрелы
притаившегося охотника.
Чингиз-хан, довольный удачным пиром, сидел на троне, подобрав ноги, и,
громко чавкая, брал куски жареного мяса с особого блюда; его держал перед
ним, стоя на коленях, китайский слуга. Лучшие куски мяса каган совал в рот
тем из гостей, которым хотел выказать милость.
Во время пира Чингиз-хан ревниво косился на тангутского посла: тот сидел
рядом с женой кагана, Кулан-Хатун, и смешил ее рассказом, как он, никогда
не терявший дороги в степях, первый раз попав в Китай, заблудился среди
запутанных узких переулков столицы. Кулан беззаботно смеялась.
Чингиз-хан, грызя баранью лопатку, сказал тангутскому послу:
- Твой владыка, царь Бурхань, обещал в предстоящем новом походе быть моей
правой рукой. Теперь народ мусульман убил моих послов, и я отправляюсь за
это наказать шаха Хорезма. Пора царю Бурханю явиться сюда со своими
всадниками и занять место на правом крыле моего войска.
Тангутский посол, занятый разговором с красавицей Кулан-Хатун, небрежно
ответил Чингиз-хану:
- Если у тебя не хватает войск для похода, так не будь каганом.
Чингиз-хан отбросил в сторону баранью лопатку, вытер жирные пальцы о
белые замшевые сапоги и провел по усам полой собольей шубы. Все затихли.
Задыхаясь, он захрипел, обращаясь к тангутскому послу:
- Ты говоришь от имени твоего государя. Как же ты посмел мне так дерзко
отвечать? Разве мне трудно сейчас же двинуть мои могучие войска на
тангутское царство? Но у меня сейчас другие заботы, и я не стану громить
теперь вас, подлых, коварных, как ты, тангутов. Однако, если вечное небо
сохранит меня от вражьей стрелы, то клянусь, когда я вернусь обратно,
разгромив Хорезм-шаха, я пойду войной на твоего неверного царя. Тогда я
припомню твои слова и вам покажу, умею ли я быть каганом!.. Елю-Чу-Цай,
прикажи сейчас же подать лошадей, и пусть этот тангутский щенок уползает из
моего шатра.
Тангутский посол Ашаганьбу, заикаясь, ответил:
- Разве я сказал что-нибудь обидное?
Но китайские слуги подхватили его под руки и выволокли из шатра.
Чингиз-хан, нахмурившись, строго указал китайскому послу Мен-Хуну, что
тот очень мало пил, и в наказание заставил его выпить подряд шесть больших
чаш вина. Посол покорно пил, и все гости в это время пели в честь китайца
хвалебную песню. После шестой чаши посол упл и сразу гаснул. Чингиз-хан
снова стал веселым, приветливым и сказал:
- Вот мой гость напился! Значит, он мой друг и думает со мной одним
сердцем. Осторожно отнесите моего друга в его шатер. Утром он также может
возвращаться к себе на родину. Пусть начальники городов повсюду его
задерживают подальше, дают ему вина, чаю и угощений, каких только он ни
пожелает. Приказываем, чтобы в пути хорошие музыканты ему играли на флейте
и бряцали на струнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
голодает и ест своих коней. Пора бы двинуться дальше..
Чингиз-хан начал сильно сопеть и отдуваться: это был плохой признак.
- Нет, сперва скажи мне, кузнец Хори: что, если весь тумен Джебэ-нойона
ушел вперед и его уже двенадцать дней здесь нет? Так ты поедешь по степи
его догонять и спрашивать у встречных бродяг, не видел ли кто из них
Джебэ-нойона? Если все нукеры начнут бродить вокруг лагеря, у меня тогда
разбредется все войско! Кузнец затрясся и упал ничком на землю.
- Приказываем: этого кузнеца Хори отвести в мою тысячу и посреди куреня
дать ему двадцать палок по пяткам, чтоб они у него зачесались. Послать
немедленно разъезды вокруг лагеря, выловить тех нукеров, которые шатаются,
отбившись от своих сотен, а имена их сотников и тысячников сообщать мне, я
им всем назначу наказание.
Чингиз-хан оттолкнул кузнеца, который хватал руками его большую косолапую
ногу, и медленно стал подыматься по каменистой тропинке. Он остановился.
- Я буду здесь беседовать с небом об удачном походе. Поставить кругом
горы стражу, чтобы никто моей беседе не помешал! - Затем каган направился
дальше к вершинз горы.
Глава двенадцатая
КАК НАДО ПИСАТЬ ПИСЬМА
Чингиз-хан не знал другого языка,
кроме монгольского, и не умел
писать.
(Акад. В. Бартольд)
К вечеру каган вернулся в свой шатер и созвал старших военачальников. Тут
были и покрытые славой побед товарищи юных дней Чингиз-хана, сгорбленные,
седые, высохшие, с отвислыми щеками, и молодые, выдвинутые проницательным
каганом бойцы, горящие жаждой подвигов. Каждый имел под своим знаменем
десять тысяч всадников, вполне готовых к походу.
Все сидели тесным полукругом на коврах. Один Чингизхан сидел выше других
на золотом троне. Спинка трона была искусно сделана китайскими мастерами в
виде сплетающихся "счастливых драконов", играющих с "жемчужиной", похожей
на морскую медузу с длинными лапками, а ручки трона изображали двух
разъяренных тигров. Это кресло, чеканенное из золота, каган захватил во
дворце китайского императора и в походах возил с собой.
С правой стороны от трона находились два брата Чингизхана и его два
младших сына: Угедэй и Тули, слева сидела последняя жена кагана, юная
Кулан-Хатун, вся сверкавшая драгоценными ожерельями и золотыми браслетами,
нанизанными на руки от кисти до плеча. Слуги-китайцы бесшумно скользили
позади сидевших и разносили золотые блюда с едой и золотые чашки с кумысом
и красным хмельным вином.
По левую руку кагана, рядом с его молодой женой, сидели два посла: один -
Ашаганьбу, прибывший от могущественного тангутского царя Бурханя, другой -
китайский полководец Мен-Хун, посланный сунским императором Южного Китая,
который ненавидел цзиньского императора Северного Китая и поэтому искал
дружбы и союза с монголами.
На этом пиршестве Чингиз-хан поразил гостей роскошью золотой посуды,
обилием и разнообразием угощений и напитков. На больших золотых блюдах
подавалось жаркое: мясо молодой кобылицы, дикого оленя и степных дудаков.
Это чередовалось с необычайными сладостями, приготовленными китайским
поваром. Кумыс, айран, красное персидское вино и китайская водка из
арбузных семечек, редкие южные фрукты, привезенные гонцами, скакавшими
много дней на сменных лошадях,- все это казалось особенно необычайным в
этой пустынной долине, куда заходили табуны диких лошадей и за ними шли
следом гигры.
Из-за шелковой занавески шатра слышались пронзительные песни китайских
певиц, звуки флейт и тростниковых свирелей. Несколько причудливо одетых
танцовщиц исполняли пляски, изображая, как в степи беззаботно пасется лань,
как к ней подкрадывается рысь, бросается на нее, но сама погибает от стрелы
притаившегося охотника.
Чингиз-хан, довольный удачным пиром, сидел на троне, подобрав ноги, и,
громко чавкая, брал куски жареного мяса с особого блюда; его держал перед
ним, стоя на коленях, китайский слуга. Лучшие куски мяса каган совал в рот
тем из гостей, которым хотел выказать милость.
Во время пира Чингиз-хан ревниво косился на тангутского посла: тот сидел
рядом с женой кагана, Кулан-Хатун, и смешил ее рассказом, как он, никогда
не терявший дороги в степях, первый раз попав в Китай, заблудился среди
запутанных узких переулков столицы. Кулан беззаботно смеялась.
Чингиз-хан, грызя баранью лопатку, сказал тангутскому послу:
- Твой владыка, царь Бурхань, обещал в предстоящем новом походе быть моей
правой рукой. Теперь народ мусульман убил моих послов, и я отправляюсь за
это наказать шаха Хорезма. Пора царю Бурханю явиться сюда со своими
всадниками и занять место на правом крыле моего войска.
Тангутский посол, занятый разговором с красавицей Кулан-Хатун, небрежно
ответил Чингиз-хану:
- Если у тебя не хватает войск для похода, так не будь каганом.
Чингиз-хан отбросил в сторону баранью лопатку, вытер жирные пальцы о
белые замшевые сапоги и провел по усам полой собольей шубы. Все затихли.
Задыхаясь, он захрипел, обращаясь к тангутскому послу:
- Ты говоришь от имени твоего государя. Как же ты посмел мне так дерзко
отвечать? Разве мне трудно сейчас же двинуть мои могучие войска на
тангутское царство? Но у меня сейчас другие заботы, и я не стану громить
теперь вас, подлых, коварных, как ты, тангутов. Однако, если вечное небо
сохранит меня от вражьей стрелы, то клянусь, когда я вернусь обратно,
разгромив Хорезм-шаха, я пойду войной на твоего неверного царя. Тогда я
припомню твои слова и вам покажу, умею ли я быть каганом!.. Елю-Чу-Цай,
прикажи сейчас же подать лошадей, и пусть этот тангутский щенок уползает из
моего шатра.
Тангутский посол Ашаганьбу, заикаясь, ответил:
- Разве я сказал что-нибудь обидное?
Но китайские слуги подхватили его под руки и выволокли из шатра.
Чингиз-хан, нахмурившись, строго указал китайскому послу Мен-Хуну, что
тот очень мало пил, и в наказание заставил его выпить подряд шесть больших
чаш вина. Посол покорно пил, и все гости в это время пели в честь китайца
хвалебную песню. После шестой чаши посол упл и сразу гаснул. Чингиз-хан
снова стал веселым, приветливым и сказал:
- Вот мой гость напился! Значит, он мой друг и думает со мной одним
сердцем. Осторожно отнесите моего друга в его шатер. Утром он также может
возвращаться к себе на родину. Пусть начальники городов повсюду его
задерживают подальше, дают ему вина, чаю и угощений, каких только он ни
пожелает. Приказываем, чтобы в пути хорошие музыканты ему играли на флейте
и бряцали на струнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46