Нужен был постельный режим. Сначала 19-го века о Моцарте нагорожено такого, что узнай он все это, то пошел бы работать таможенником или углекопом, лишь бы не писать музыки", - заключает граф Шустов, - спасибо ему за сведения.
Так что Моцарта убила карета. И она же подарила ему гениальные ритмы и мелодии.
О масонстве вспоминаю вот что. В Париже в 3-ем арондисмане, недалеко от музея Пикассо, есть улица Язычников (rue Payenne), тихая и короткая. На ней расположен зеленый, тихий сквер между двумя павильонами непонятного значения. В сквере здесь и там возлежат архитектурные фрагменты: остатки колонн, фризы колонн, красивые, но банальные в таком городе, как Париж. В сквере я однажды обнаружил это в конце дня, с наступлением сумерек пел соловей! Чарующее его пение очень вязалось, гармонировало и с нежилой улочкой (кажется только пара ворот обнаруживали внутри жилые дворики и запаркованные в них автомобили) и с остатками колонн. И еще загадочным домом, всегда глухим, на фасаде его были высечены пирамиды, циркуль, мастерок и еще что-то. Это было здание некоей масонской ложи. По предназначению он и было выстроено еще в 18 веке, если не ошибаюсь. Здание расположено напротив сквера, чуть наискосок.
Это все не о Моцарте, конечно, это о масонах. Но вот в чем дело. Однажды, слушая чарующее пение соловья я обратил внимание на небольшую белую табличку, привинченную к ограде сквера. На табличке было сказано следующее: "В этом сквере установлено устройство под названием "соловей", при особом падении солнечных лучей устройство включает фотоэлемент, а тот в свою очередь включает пение лучшего соловья департамента Вобезов". Вот так. Почему-то я думаю, что все это: масонский дом, сквер и устройство "соловей" связаны с Моцартом.
Джон Леннон: жучило
Помню, о том, что его убили, сообщила мне в Париже моя бывшая жена из Рима. "Ты спишь? Вставай, Джона Леннона убили!" - заявила она. "Меня это не колышет", - заявил я. "Целое поколение потеряло своего лидера", - сказала она. Тут я рассвирепел: "Терпеть не могу "Битлз", жадных рабочих подростков из Ливерпуля, дорвавшихся до "money". Убили и хорошо, избавили его от гнусной старости. Не будет коптить небо еще один пенсионер-песенник. Тому парню, что его пришил, спасибо сказать надо". "Ты злобный, Лимонов, и завидуешь Джону", - сказала Елена. И повесила трубку. Было это в декабре 1980 года.
В 1981 году я полетел в Нью-Йорк. Среди прочих ностальгических прогулок по городу, я совершил одну - к месту моего обитания - на Бродвее и 69 стрит, к отелю "Эмбасси". Отель купили японцы, выпотрошили его внутри, оставив каркас нетронутым, оклеили вишневыми обоями и получился дорогостоящий апартмент-билдинг под названием "Эмбасси Тауэр". Я вошел в вестибюль и тотчас вышел, так было противно. Пройдя несколько улиц к северу, я свернул к Централ-парку, там на углу и помещалась знаменитая резиденция "Дакота", где жил Леннон со своей мамой-любовницей Йоко. Именно там у выхода из резиденции на углу 72-й стрит и Централ-Парк-Вестовой авеню его убил Марк Чапмэн. Марк Чапмэн путешествует с работы охранника на работу спасателя лодочной станции. Чапмэн любил Леннона и относился к нему как к своему близнецу-двойнику.. Чапмэн остановил Леннона, выходящего из дома "Дакота", попросил у него автограф, переговорил с ним, а потом застрелил его из дешевого револьвера, вот не помню, какого калибра, но из тех, что все же стреляют прямо, а не под мышку человеку, нажимающему курок. Убить из этого куска металлолома, да еще среди бела дня, на глазах охраны - крайне затруднительно. Однако, Леннон скончался от полученных ран.
Местность вокруг была мне знакома. Я жил в "Эмбасси" в 1977 году и ходил на пятак у входа в Централ Парк с 72 улицы вместе с нашими черными из отеля, слушать барабаны наших черных, изготовленные из бензиновых бочек. Пятак этот, скамейки, фонари, мусорные баки между ними - помещался как раз напротив дома "Дакота", через поток автомобилей, прущий вдоль Централ-Парки безостановочно. В 1981 я погулял там, на асфальте мелом была начертана фигура Леннона и лежали цветы. Я пересек поток автомобилей, посидел на скамейке, вспомнил с теплым чувством 1977-й год и своих соседей по отелю. Потом я ушел, а продолжение истории можно найти в моем документальном рассказе "Night sauper".
Еще в конце 1960-х в Харькове матрос Павел Шемметов показал мне обложку пластинки "Битлз". Там Маккартни босиком, они один за другим пересекают улицу, Леннон в белом костюме, Джордж, кажется, в джинсах, все расклешенные. Обложка мне понравилась, красочная. А вот их музыка на виниловой пластинке оставила меня равнодушным. Павел, он же Поль, обожал "битлов" и даже сшил себе у харьковского армянина "битловские", как он называл их, сапожки.
История "битлз" вульгарна. Они на самом деле та усредненная формула, которую шоу-бизнес предпочел извлечь из всего многообразия музыкального ассортимента того времени. Это безопасная формула. Улыбчивыми девочками, сладкоголосыми очаровашками высыпали на сцену эти рабочие ребятки. "Вокальный квартет" назвали бы их на советской сцене. Вокальный квартет щебетал, резвился, встряхивал пушистыми челками и гривками, кланялся, производил звуки и движения в усредненном диапазоне. Заметьте, "битлз" никогда не позволяли себе ни истерики, ни экстаза. Средний диапазон. Они всех устраивали. И поклонников современности - песенки были незатейливы и музыкально просты, и левых - рабочие ведь парни, истинно "пролетарское искусство", и консерваторов - ведь нет экстаза, нет истерики, все приличненько. И поехали ребятки по миру, под простые припевчики, под дважды два - четыре. Счастливо закалачивая деньгу. Record business был тоже доволен - деньги эти середнячки принесли огромные.
Я не присоединился к толпам, рукоплескавшим "битлз". Я ждал своего часа, пробавляясь Элвисом Пресли и ансамблем Советской Армии до того времени, когда появились "Sex Pistols" и "Clash". Вот тут я сказал себе: "Это моя музыка! Мне нужна от музыки (и от искусства вообще) трагедия, социальный протест, истерика бунта. У "Битлз" всего этого нет. Их мир веселеньких цветов: голубого и розового, как спаленка богатого ребенка. Потому я за Чапмэна, против Джона. Его японка - дряблая, глупая старуха, еще более отвратительна, чем сам плоский носатый Джон. Судя по воспоминаниям друзей и знакомых Йоко принесла Джону удовольствие секса. По всей вероятности, у него был особенный вкус, тот который парижские юные гурманы ходят удовлетворять в самом начале улицы Сан-Дени, вблизи от ее пересечения с рю де Риволи. Я говорю о любви к мамочкам. Там мне показывали одну старушку, якобы, даже с протезом вместо ноги. Джон и Йоко счастливо позволили сфотографировать свои маслянистые голые тела, бросая вызов рабочим семьям Ливерпуля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Так что Моцарта убила карета. И она же подарила ему гениальные ритмы и мелодии.
О масонстве вспоминаю вот что. В Париже в 3-ем арондисмане, недалеко от музея Пикассо, есть улица Язычников (rue Payenne), тихая и короткая. На ней расположен зеленый, тихий сквер между двумя павильонами непонятного значения. В сквере здесь и там возлежат архитектурные фрагменты: остатки колонн, фризы колонн, красивые, но банальные в таком городе, как Париж. В сквере я однажды обнаружил это в конце дня, с наступлением сумерек пел соловей! Чарующее его пение очень вязалось, гармонировало и с нежилой улочкой (кажется только пара ворот обнаруживали внутри жилые дворики и запаркованные в них автомобили) и с остатками колонн. И еще загадочным домом, всегда глухим, на фасаде его были высечены пирамиды, циркуль, мастерок и еще что-то. Это было здание некоей масонской ложи. По предназначению он и было выстроено еще в 18 веке, если не ошибаюсь. Здание расположено напротив сквера, чуть наискосок.
Это все не о Моцарте, конечно, это о масонах. Но вот в чем дело. Однажды, слушая чарующее пение соловья я обратил внимание на небольшую белую табличку, привинченную к ограде сквера. На табличке было сказано следующее: "В этом сквере установлено устройство под названием "соловей", при особом падении солнечных лучей устройство включает фотоэлемент, а тот в свою очередь включает пение лучшего соловья департамента Вобезов". Вот так. Почему-то я думаю, что все это: масонский дом, сквер и устройство "соловей" связаны с Моцартом.
Джон Леннон: жучило
Помню, о том, что его убили, сообщила мне в Париже моя бывшая жена из Рима. "Ты спишь? Вставай, Джона Леннона убили!" - заявила она. "Меня это не колышет", - заявил я. "Целое поколение потеряло своего лидера", - сказала она. Тут я рассвирепел: "Терпеть не могу "Битлз", жадных рабочих подростков из Ливерпуля, дорвавшихся до "money". Убили и хорошо, избавили его от гнусной старости. Не будет коптить небо еще один пенсионер-песенник. Тому парню, что его пришил, спасибо сказать надо". "Ты злобный, Лимонов, и завидуешь Джону", - сказала Елена. И повесила трубку. Было это в декабре 1980 года.
В 1981 году я полетел в Нью-Йорк. Среди прочих ностальгических прогулок по городу, я совершил одну - к месту моего обитания - на Бродвее и 69 стрит, к отелю "Эмбасси". Отель купили японцы, выпотрошили его внутри, оставив каркас нетронутым, оклеили вишневыми обоями и получился дорогостоящий апартмент-билдинг под названием "Эмбасси Тауэр". Я вошел в вестибюль и тотчас вышел, так было противно. Пройдя несколько улиц к северу, я свернул к Централ-парку, там на углу и помещалась знаменитая резиденция "Дакота", где жил Леннон со своей мамой-любовницей Йоко. Именно там у выхода из резиденции на углу 72-й стрит и Централ-Парк-Вестовой авеню его убил Марк Чапмэн. Марк Чапмэн путешествует с работы охранника на работу спасателя лодочной станции. Чапмэн любил Леннона и относился к нему как к своему близнецу-двойнику.. Чапмэн остановил Леннона, выходящего из дома "Дакота", попросил у него автограф, переговорил с ним, а потом застрелил его из дешевого револьвера, вот не помню, какого калибра, но из тех, что все же стреляют прямо, а не под мышку человеку, нажимающему курок. Убить из этого куска металлолома, да еще среди бела дня, на глазах охраны - крайне затруднительно. Однако, Леннон скончался от полученных ран.
Местность вокруг была мне знакома. Я жил в "Эмбасси" в 1977 году и ходил на пятак у входа в Централ Парк с 72 улицы вместе с нашими черными из отеля, слушать барабаны наших черных, изготовленные из бензиновых бочек. Пятак этот, скамейки, фонари, мусорные баки между ними - помещался как раз напротив дома "Дакота", через поток автомобилей, прущий вдоль Централ-Парки безостановочно. В 1981 я погулял там, на асфальте мелом была начертана фигура Леннона и лежали цветы. Я пересек поток автомобилей, посидел на скамейке, вспомнил с теплым чувством 1977-й год и своих соседей по отелю. Потом я ушел, а продолжение истории можно найти в моем документальном рассказе "Night sauper".
Еще в конце 1960-х в Харькове матрос Павел Шемметов показал мне обложку пластинки "Битлз". Там Маккартни босиком, они один за другим пересекают улицу, Леннон в белом костюме, Джордж, кажется, в джинсах, все расклешенные. Обложка мне понравилась, красочная. А вот их музыка на виниловой пластинке оставила меня равнодушным. Павел, он же Поль, обожал "битлов" и даже сшил себе у харьковского армянина "битловские", как он называл их, сапожки.
История "битлз" вульгарна. Они на самом деле та усредненная формула, которую шоу-бизнес предпочел извлечь из всего многообразия музыкального ассортимента того времени. Это безопасная формула. Улыбчивыми девочками, сладкоголосыми очаровашками высыпали на сцену эти рабочие ребятки. "Вокальный квартет" назвали бы их на советской сцене. Вокальный квартет щебетал, резвился, встряхивал пушистыми челками и гривками, кланялся, производил звуки и движения в усредненном диапазоне. Заметьте, "битлз" никогда не позволяли себе ни истерики, ни экстаза. Средний диапазон. Они всех устраивали. И поклонников современности - песенки были незатейливы и музыкально просты, и левых - рабочие ведь парни, истинно "пролетарское искусство", и консерваторов - ведь нет экстаза, нет истерики, все приличненько. И поехали ребятки по миру, под простые припевчики, под дважды два - четыре. Счастливо закалачивая деньгу. Record business был тоже доволен - деньги эти середнячки принесли огромные.
Я не присоединился к толпам, рукоплескавшим "битлз". Я ждал своего часа, пробавляясь Элвисом Пресли и ансамблем Советской Армии до того времени, когда появились "Sex Pistols" и "Clash". Вот тут я сказал себе: "Это моя музыка! Мне нужна от музыки (и от искусства вообще) трагедия, социальный протест, истерика бунта. У "Битлз" всего этого нет. Их мир веселеньких цветов: голубого и розового, как спаленка богатого ребенка. Потому я за Чапмэна, против Джона. Его японка - дряблая, глупая старуха, еще более отвратительна, чем сам плоский носатый Джон. Судя по воспоминаниям друзей и знакомых Йоко принесла Джону удовольствие секса. По всей вероятности, у него был особенный вкус, тот который парижские юные гурманы ходят удовлетворять в самом начале улицы Сан-Дени, вблизи от ее пересечения с рю де Риволи. Я говорю о любви к мамочкам. Там мне показывали одну старушку, якобы, даже с протезом вместо ноги. Джон и Йоко счастливо позволили сфотографировать свои маслянистые голые тела, бросая вызов рабочим семьям Ливерпуля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62