Но, насколько я понимаю, у тебя нет доказательств, Сол.
— А что сделал бы ты, Том, если бы у тебя убрали твоего лучшего теоретика, парня тридцати шести лет, во цвете сил и таланта? Я его школил в надежде, что, когда я уйду, он займет мое место. Нет доказательств. Для суда у меня нет доказательств, но я не собираюсь тащить банду О'Руркэ в суд. Виктор О'Руркэ убрал Роя Вильямса как соперника, возможно, даже не понимая, кого он убирает. Соперника в постели актрисы Шелли Смиф.
— Понятно. — Турнер задумался. — Насколько я понимаю, ты хочешь моей поддержки в этом деле. Ты хочешь, чтобы я поддержал тебя завтра на заседании Совета Внутренней Безопасности?
— Да, Том. Разумеется, я могу дать своим романтикам приказ, и завтра утром от семьи О'Руркэ останется меньшая половина, но Президент, Том? Мне стоило больших трудов успокоить его после дела Гранта. Наш милый Бакли во всем видит покушения на его Верховную президентскую власть, к тому же ты знаешь, Том, что говорит прекрасное население нашей прекрасной страны о невиданных аппетитах властолюбивого монстра Дженкинса, о его ненасытной жажде власти. Президент верит в этот вздор, потому что хочет в него верить…
— О'кей, Сол, я поддержу тебя. — Том Турнер допил коньяк и, не зная куда девать пустой бокал, поставил его на девственный стол Дженкинса. — Поддержу. Однако твоего увлечения бандой старомодных гангстеров не понимаю и не разделяю.
— Не разделяй, но поддержи. — Дженкинс удовлетворенно зажег консоль, и отец и сын О'Руркэ опять пошли на секретарей, весело беседуя.
Было 2.20 ночи, когда Сол Дженкинс добрался наконец до своей спальни, скрытой, по его желанию, в стене кабинета. В сравнении с необозримым пространством офиса спальня казалась тюремной клеткой с кроватью и книжной полкой, без окон и с одной дверью, ведущей в неожиданно скромную ванную комнату. Только душ, раковина и узкое окно, выходящее в то, что осталось от Централ-парка. Сол Дженкинс любил спать в крошечной спальне и не выносил ванных.
Дженкинс снял пиджак, и под пиджаком поверх рубашки оказался перепоясан ремнями, поддерживающими под мышкой кобуру револьвера. Не доверяя никому, по праву считая себя самым ненавидимым человеком в стране, Дженкинс предпочитал всегда иметь под рукой старый верный кольт-38. Против серьезных неприятностей кольт, конечно, не убережет, но достоинство с кольтом возможно сохранить. «Что бы сказал Том Турнер, если бы знал, что даже во время встречи с ним его друг Сол согревает собой кольт-38?..» Дженкинс снял с себя сбрую и, присев на узкую простую кровать, стал снимать башмаки. Затем Дженкинс, вздыхая, повесил свою одежду в раздвижной шкаф в стене своей «тюремной камеры» и, сняв последние остатки одежды — носки и трусы, натянул на бледное сухое тело длинную серую трикотажную рубаху, пижамы Дженкинс ненавидел. Выключив свет, Дженкинс, вздыхая, улегся в постель. Устроившись на спине, заложив, руки за голову, Дженкинс еще немного повздыхал, потом улыбнулся в темноте. Дженкинс представил себе лицо мамочки Президента — Джудиф Бакли: узкие старушкины губки сложены в жеманную улыбочку. «Ханжа Джудиф!» — с неприязнью подумал Дженкинс, вспоминая свой последний визит в семью Президента в Мэмфис, Хенесси. Джудиф Бакли пригласила Секретаря Департмента Демографии на свое восьмидесятипятилетие исключительно из ехидства и любви к сомнительного качества шуточкам. «А теперь, господа, я предлагаю тост за человека, на котором покоятся наши надежды на счастливое будущее человечества, на организатора и главного планировщика этого будущего мистера Сола Дженкинса — автора закона, согласно которому все граждане, достигшие шестидесяти пяти лет, подлежат уничтожению, а тела их сожжению за счет государства в государственных крематориях». Даже розовенький Том — Президент не выдержал. «Ну, мам!» — воскликнул он. Джудиф Бакли улыбалась, а гости и слуги с ужасом поглядели на невозмутимого Дженкинса, спокойно размешивающего в бокале свою минеральную воду.
Дженкинс вдруг встал, зажег свет в спальне, нажав кнопку, вышел в темный ангар офиса и, не зажигая там света — только с Пятой авеню сквозь гигантские окна неутомимые прожектора поделились косвенным сиянием с кабинетом Дженкинса, — прокрался за стол. Взяв пульт управления консолью в руки, Дженкинс «порылся» в досье семьи О'Руркэ и выбрал фотографию Дункана О'Руркэ. Цвет носа О'Руркэ повествует о его пристрастии к дешевым сортам ирландского виски, но эта деталь исключительно индивидуальна и не должна интересовать Дженкинса. Это можно было объяснить также тем обстоятельством, что Дункану О'Руркэ в юном еще возрасте не раз давали по носу кулаками.
— До тех пор, пока давание по носу Дункана О'Руркэ не стало занятием, наказуемым выстрелом в затылок, — пробормотал Дженкинс.
Потом он одним движением покрыл портрет калькуляционной сеткой, полюбовался еще некоторое время предметом своего исследования и потушил консоль…
Босиком, в рубашке Сол Дженкинс подошел к окну и поглядел в мир. Все так же стоял на углу 82й улицы бронированный автомобиль. Патрульные уже не курили, а шли к автомобилю легкой и скучной походкой людей, уже давно не надеющихся ни на какое происшествие. Дженкинс посмотрел, подумал, что смерть, наверное, так же скучна, как темная Пятая авеню в июльскую ночь, и вернулся в спальню. Улегшись опять в постель — колено неудачно стукнулось о колено, — Дженкинс подумал, что ноги у него сделались куда суше и тоньше. Несмотря на ежедневную напряженную гимнастику — суше и тоньше. Как у старика. Ногам моим — семьдесят три года, скучно сформулировал Дженкинс.
Лейтенант Тэйлор сложил обе руки замком и внезапно обрушил их на голову сидящего на стуле человека в черном костюме. Неизвестный упал вбок, головой вперед, и, судя по той силе, с какой лицо неизвестного встретилось с кафельным полом цокольного этажа, он не притворялся. Из-под щеки неизвестного вытекла на белую кафелину кровь. И перетекла на черную.
— Джонсон, Мак-Кой, приведите его в чувство и выжмите из него все, что возможно. Если к десяти утра он не признается, отправьте его в штаб бригады, там сидят большие специалисты.
Лейтенант Тэйлор взял со стола полотенце и, повесив его на шею, отправился в глубь коридора в помещение дежурного офицера. Было два тридцать ночи.
Парни лейтенанта Тэйлора поймали неизвестного уже на территории посадочной площадки. При нем был обнаружен револьвер настолько устаревшей конструкции, что никто из присутствующих в помещении охраны не смог определить его марку. «Коллекционный кусок» — брезгливо взяв револьвер двумя пальцами за дуло, Тэйлор перенес музейное «тело» в ящик стола. Бить мидл-эйдж мудаков, расхаживающих по территории Департмента Демографии, не входило в обязанности лейтенанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— А что сделал бы ты, Том, если бы у тебя убрали твоего лучшего теоретика, парня тридцати шести лет, во цвете сил и таланта? Я его школил в надежде, что, когда я уйду, он займет мое место. Нет доказательств. Для суда у меня нет доказательств, но я не собираюсь тащить банду О'Руркэ в суд. Виктор О'Руркэ убрал Роя Вильямса как соперника, возможно, даже не понимая, кого он убирает. Соперника в постели актрисы Шелли Смиф.
— Понятно. — Турнер задумался. — Насколько я понимаю, ты хочешь моей поддержки в этом деле. Ты хочешь, чтобы я поддержал тебя завтра на заседании Совета Внутренней Безопасности?
— Да, Том. Разумеется, я могу дать своим романтикам приказ, и завтра утром от семьи О'Руркэ останется меньшая половина, но Президент, Том? Мне стоило больших трудов успокоить его после дела Гранта. Наш милый Бакли во всем видит покушения на его Верховную президентскую власть, к тому же ты знаешь, Том, что говорит прекрасное население нашей прекрасной страны о невиданных аппетитах властолюбивого монстра Дженкинса, о его ненасытной жажде власти. Президент верит в этот вздор, потому что хочет в него верить…
— О'кей, Сол, я поддержу тебя. — Том Турнер допил коньяк и, не зная куда девать пустой бокал, поставил его на девственный стол Дженкинса. — Поддержу. Однако твоего увлечения бандой старомодных гангстеров не понимаю и не разделяю.
— Не разделяй, но поддержи. — Дженкинс удовлетворенно зажег консоль, и отец и сын О'Руркэ опять пошли на секретарей, весело беседуя.
Было 2.20 ночи, когда Сол Дженкинс добрался наконец до своей спальни, скрытой, по его желанию, в стене кабинета. В сравнении с необозримым пространством офиса спальня казалась тюремной клеткой с кроватью и книжной полкой, без окон и с одной дверью, ведущей в неожиданно скромную ванную комнату. Только душ, раковина и узкое окно, выходящее в то, что осталось от Централ-парка. Сол Дженкинс любил спать в крошечной спальне и не выносил ванных.
Дженкинс снял пиджак, и под пиджаком поверх рубашки оказался перепоясан ремнями, поддерживающими под мышкой кобуру револьвера. Не доверяя никому, по праву считая себя самым ненавидимым человеком в стране, Дженкинс предпочитал всегда иметь под рукой старый верный кольт-38. Против серьезных неприятностей кольт, конечно, не убережет, но достоинство с кольтом возможно сохранить. «Что бы сказал Том Турнер, если бы знал, что даже во время встречи с ним его друг Сол согревает собой кольт-38?..» Дженкинс снял с себя сбрую и, присев на узкую простую кровать, стал снимать башмаки. Затем Дженкинс, вздыхая, повесил свою одежду в раздвижной шкаф в стене своей «тюремной камеры» и, сняв последние остатки одежды — носки и трусы, натянул на бледное сухое тело длинную серую трикотажную рубаху, пижамы Дженкинс ненавидел. Выключив свет, Дженкинс, вздыхая, улегся в постель. Устроившись на спине, заложив, руки за голову, Дженкинс еще немного повздыхал, потом улыбнулся в темноте. Дженкинс представил себе лицо мамочки Президента — Джудиф Бакли: узкие старушкины губки сложены в жеманную улыбочку. «Ханжа Джудиф!» — с неприязнью подумал Дженкинс, вспоминая свой последний визит в семью Президента в Мэмфис, Хенесси. Джудиф Бакли пригласила Секретаря Департмента Демографии на свое восьмидесятипятилетие исключительно из ехидства и любви к сомнительного качества шуточкам. «А теперь, господа, я предлагаю тост за человека, на котором покоятся наши надежды на счастливое будущее человечества, на организатора и главного планировщика этого будущего мистера Сола Дженкинса — автора закона, согласно которому все граждане, достигшие шестидесяти пяти лет, подлежат уничтожению, а тела их сожжению за счет государства в государственных крематориях». Даже розовенький Том — Президент не выдержал. «Ну, мам!» — воскликнул он. Джудиф Бакли улыбалась, а гости и слуги с ужасом поглядели на невозмутимого Дженкинса, спокойно размешивающего в бокале свою минеральную воду.
Дженкинс вдруг встал, зажег свет в спальне, нажав кнопку, вышел в темный ангар офиса и, не зажигая там света — только с Пятой авеню сквозь гигантские окна неутомимые прожектора поделились косвенным сиянием с кабинетом Дженкинса, — прокрался за стол. Взяв пульт управления консолью в руки, Дженкинс «порылся» в досье семьи О'Руркэ и выбрал фотографию Дункана О'Руркэ. Цвет носа О'Руркэ повествует о его пристрастии к дешевым сортам ирландского виски, но эта деталь исключительно индивидуальна и не должна интересовать Дженкинса. Это можно было объяснить также тем обстоятельством, что Дункану О'Руркэ в юном еще возрасте не раз давали по носу кулаками.
— До тех пор, пока давание по носу Дункана О'Руркэ не стало занятием, наказуемым выстрелом в затылок, — пробормотал Дженкинс.
Потом он одним движением покрыл портрет калькуляционной сеткой, полюбовался еще некоторое время предметом своего исследования и потушил консоль…
Босиком, в рубашке Сол Дженкинс подошел к окну и поглядел в мир. Все так же стоял на углу 82й улицы бронированный автомобиль. Патрульные уже не курили, а шли к автомобилю легкой и скучной походкой людей, уже давно не надеющихся ни на какое происшествие. Дженкинс посмотрел, подумал, что смерть, наверное, так же скучна, как темная Пятая авеню в июльскую ночь, и вернулся в спальню. Улегшись опять в постель — колено неудачно стукнулось о колено, — Дженкинс подумал, что ноги у него сделались куда суше и тоньше. Несмотря на ежедневную напряженную гимнастику — суше и тоньше. Как у старика. Ногам моим — семьдесят три года, скучно сформулировал Дженкинс.
Лейтенант Тэйлор сложил обе руки замком и внезапно обрушил их на голову сидящего на стуле человека в черном костюме. Неизвестный упал вбок, головой вперед, и, судя по той силе, с какой лицо неизвестного встретилось с кафельным полом цокольного этажа, он не притворялся. Из-под щеки неизвестного вытекла на белую кафелину кровь. И перетекла на черную.
— Джонсон, Мак-Кой, приведите его в чувство и выжмите из него все, что возможно. Если к десяти утра он не признается, отправьте его в штаб бригады, там сидят большие специалисты.
Лейтенант Тэйлор взял со стола полотенце и, повесив его на шею, отправился в глубь коридора в помещение дежурного офицера. Было два тридцать ночи.
Парни лейтенанта Тэйлора поймали неизвестного уже на территории посадочной площадки. При нем был обнаружен револьвер настолько устаревшей конструкции, что никто из присутствующих в помещении охраны не смог определить его марку. «Коллекционный кусок» — брезгливо взяв револьвер двумя пальцами за дуло, Тэйлор перенес музейное «тело» в ящик стола. Бить мидл-эйдж мудаков, расхаживающих по территории Департмента Демографии, не входило в обязанности лейтенанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65