— К сожалению, Лук, старый Дженкинс оставил их всех нам, и вам, и американскому народу, как виновных в убийстве Президента. Что мы скажем людям, если одного будет не хватать? В этом наборе персонажей все они идеально выглядят: красноносый отец, пылкий убийца — сын, красивая темноволосая убийца — дочь, подручный убийц — черный, зловещий карлик…
— Да вы поэт, лейтенант, — устало сгорбившись, Дженкинс пошел в свой офис. Его ожидал секретарь Президента Российской Федерации Шестопалов.
— Прежде всего, сэр, я хотел бы выразить вам свое восхищение. Вы, не побоюсь сказать это, — великий человек. Я читал все ваши статьи и полностью разделяю вашу философию. Планета должна быть контролируема.
— Благодарю вас. — Лукьянов подумал: вот еще один поклонник Дженкинса!
— К сожалению, у нас в России вследствие природных качеств нашей нации демографические реформы проходят медленно и осуществляются крайне поверхностно. Вы знаете, наверное, что критический возраст у нас установлен выше, чем у вас, — шестьдесят восемь лет, и наш отдел уничтожения погряз в постыдной азиатской коррупции. Жизнь у нас покупается для большинства богатых стариков, им запросто устраиваются за взятки отсрочки и вечные привилегии. Таким образом, отдел уничтожения занимается только бедняками, не имеющими возможностей купить себе отсрочку. Результат: мы едва уменьшили наше народонаселение на девять процентов. И выше десяти процентов никогда не поднимались. Жалкие цифры, конечно, признаю.
— Усильте пропаганду. Проведите кампанию: «Пожил — дай пожить другому!» Накажите нескольких чиновников отдела уничтожения. Публично казните их, в конце концов. Перетрясите весь отдел. Возьмите новых, энергичных и молодых! — Лукьянов хотел было сказать, что из русских не сделаешь ничего качественно иного — только русских, но воздержался. Его знание русских базировалось на происхождении Лукьянова, а Дженкинс подобными знаниями не обладал.
— Однако, сэр, я попросил у вас аудиенции не только для того, чтобы выразить вам свое восхищение. Вы — Макьявелли современного мира. Я искренне надеюсь, что вы станете «Принцем». Сейчас, когда Америка потеряла «Принца», я надеюсь, что вы станете у кормила власти. Российский Союз хотел бы помочь вам в этом. Однако наше руководство расходится в мнениях на то, чьи претензии на власть в Соединенных Штатах следует поддержать…
Солдат неумело внес поднос с кофейником и чашками.
— Кофе, мистер Шестопалов?
— Вы безукоризненно произносите мою трудную фамилию, сэр, — Шестопалов даже покраснел от смущения. — Да, пожалуйста, кофе…
«Вполне симпатичный и умный молодой бюрократ, — подумал Лукьянов. — Искренне обожает меня, то есть Дженкинса».
— Продолжайте, пожалуйста, я весь внимание.
— Президент Кузнецов, по наущению имеющего на него влияние генерала армии Василенко, принял решение поддержать кандидатуру вашего соперника — главы Агентства Национальной Безопасности Турнера… Однако есть и другие влиятельные силы в нашей стране, и они хотели бы видеть Президентом вас. Без ложной скромности, ваш покорный слуга, сидящий сейчас перед вами, имеет большое влияние на Президента Российского Союза и представляет как раз тот сильный лагерь, который хочет в Президенты Америки вас. Мне, разумеется, не нужно вам объяснять, что иностранная держава — Российский Союз сильно и прочно врос в американскую экономику, мы финансируем нашими деньгами многие ваши программы и потому имеем реальную возможность давить и лоббировать.
Все это Лукьянов слышал впервые, но, будучи Дженкинсом, кивнул почти равнодушно.
— Я вас слушаю, продолжайте…
— Я явился предложить вам помощь, в случае если вы будете баллотироваться. Однако, как великий человек вровень с Макьявелли, вы, разумеется, понимаете, что толпа относится к вам враждебно. Я полагаю, что вы захотите избрать другой путь. Более короткий и менее рискованный.
— Мы работаем над этим, да, — неожиданно для себя подтвердил Лукьянов.
— Я очень рад, сэр. Сделайте это для блага Америки и всего мира.
— Скажите, мистер Шестопалов, Том Турнер принял предложение вашего Президента?
— Да, сэр. Однако я успешно работаю над тем, чтобы Президент Кузнецов изменил свое решение.
Лиза Вернер лежала не в постели, а на постели, «валялась», как она сама называла это занятие, и нажимала попеременно кнопки телеконсоли, наскучив той или иной программой. Президент, пришедший в себя от прогулки на вертолете, собирался на встречу с Турнером. Позднее вечером русская делегация должна была вылететь в Советск. Генерал Василенко, сославшись на неотложные дела, вылетел еще вчера. Лиза Вернер нашла вдруг физиономию Дженкинса и оставила ее на экране.
— Приятный тип — да, папа? — этот худощавый. Это его ты собираешься сделать Президентом?
— Нет, Лизок, это Кащей, мы стоим за Турнера.
— А мне нравится этот… Папа, подари мне американского Президента, а?
Лиза вывернулась на спину и, закинув руки, потянулась узкой кошкой. Тонкая, она скорее напоминала даже не кошку, а удлиненного зверька, не существующего в природе. Зверек верит в то, что «папа» всесилен и может подарить ему Президента. Кузнецов растрогался. Присел на край постели и поцеловал Лизу.
— Государственные соображения, Лизок, заставили нас остановиться на Турнере.
— Хочу худощавого Кащея… — проныла Лиза Вернер тем же тоном, каким капризные дети требуют неосуществимых вещей от любящих родителей. — Подари президентика, папа, у меня никогда не было американского Президента.
— Ладно-ладно, Лизок, я подарю тебе Турнера. Они все похожи…
— Хочу Дженкинса… — Лиза Вернер закусила губу, ее голубые глаза сделались желтыми вокруг зрачков, а это, уже успел узнать Кузнецов, предвещает злобное молчание и бойкот. Тотальный. К постели и за обеденным столом, на приемах и опять в постели.
— Лизок, ты не должна вмешиваться в политику… — Кузнецов встал.
— Тогда ты не должен вмешиваться в меня, — парировала Лиза.
— Мы решили, что мы стоим за Турнера, — Кузнецов был в отчаянии.
— Кто это «мы»? Мы — Николай Второй? Ты сам себя называешь «мы», Владимир?
— Я и генерал Василенко.
— Надо было еще с шофером посоветоваться! — фыркнула Лиза Вернер.
— Лизок!
— Хочу американского Президента… — буркнула Лиза Вернер.
Советск, пыльный город из бетона, выглядел еще более удручающе, чем Нью-Йорк, отметил Шестопалов. В Нью-Йорке по меньшей мере оставались от старых времен небоскребы, мосты; сабвэй, пусть облупившийся, старый и проржавевший, поражал своим грубым могуществом. В Советске старых зданий было немного, и все они выглядели ничтожно, а государственные здания, пусть и построенные семь лет назад, были обширными, но убогими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65