Выясняется, что вы доктор-психоаналитик.
— Выше. Я — священнослужитель, Лукьянов. Я — associate ректор церкви Святой Троицы на Холмах в Лос-Аламос, разумеется, после рабочего дня в лаборатории. Я поддерживаю мою жизнь, будучи ученым, и оправдываю ее, будучи священнослужителем…
— Отец Розен.
— Вильям… Отец Вильям, мистер Лукьянов.
— Итак, отец Вильям, вы добываете чистое знание, и только «они» употребляют его во зло. Неужели история человечества не научила вас, что «они» всегда употребляли ваше «чистое» знание во зло? А ваша религиозная совесть, отец, почему она не подскажет вам, что грязь и кровь на ваших руках? Всякий раз, когда вы берете свой pay-check, осмотрите его внимательно.
— Наивный автор дешевых романов, научные исследования вот уже без малого сотню лет так дорого стоят, что немыслимы без финансовой поддержки государства. Если же вы кооперируетесь с системой, а не с частными организациями (которых, как вы знаете, становится все меньше и каковые все равно кооперируются с государством), вы получаете все необходимое для ваших исследований…
Отец Вильям, доктор Розен, сидел в цементном углу на матрасе, подложив под спину одеяло. Задравшиеся кверху штанины обнажали толстые и крепкие белые икры доктора, покрытые грязновато-рыжим пушком. Доктор был босиком, белая рубашка расстегнута до пояса и обнажала такую же редкую грязно-рыжую растительность на груди доктора. В подземелье было жарко. Лукьянов полулежал на другом матрасе, не очень свежая, в пятнах, поверхность которого заставляла думать, что семья О'Руркэ использует это убежище не только в качестве временной тюрьмы.
Вот уже несколько часов они беседовали, все более и более не соглашаясь во мнениях. При других обстоятельствах они бы разошлись, поняв безнадежность дискуссии, но здесь у них не было выбора. Временами, задохнувшись возмущением, доктор Розен замолкал, но, в конце концов, опять обращался к Лукьянову. В бетонной норе больше нечего было делать.
— А почему бы вам, доктор, не уйти из этого бизнеса, стать full-time отцом Вильямом?
— Вам этого не понять, представитель умершего жанра дешевой литературы. Я люблю то, что я делаю, там, в Лос-Аламос. Плюс каждый ученый хочет оставить свой след, построить свой мост. Я горжусь своими работами.
— Но вы и еще девять тысяч безумцев в Лос-Аламос не строите мосты. Ваша деятельность страшнее. Это благодаря вам в истории человечества был две тысячи седьмой год. Благодаря вашей ненасытной профессиональной пытливости.
— Только две тысячи из этих девяти — активны, мой Сименон… Но то, что мы — эти две тысячи лучших из лучших мозгов Америки — делаем, должно быть сделано. Я сознаю, две тысячи седьмой год — это было ужасно. Но представьте худший вариант. Мы были в серьезном соревновании с Советами тогда — с их учеными, и благодаря нам их ученые не выиграли. Если бы не Лос-Аламос, мы с вами говорили бы по-русски сейчас…
— Я понял вас, доктор. Мир для вас — полигон для ваших исследований. Ради доказательства правильности ваших формул еще дюжине безумцев на другой стороне земного шара вы взорвете планету. Но скажите, над чем же вы сейчас работаете, доктор? Представьте себе, что я корреспондент давно исчезнувшей газеты «Нью-Йорк тайме».
— Могу вам только сказать, что все, что я делаю, — classified. Секретно. Довольно порицать меня, Сименон, лучше скажите, как долго нас будут содержать в этом подземелье, если вы это знаете или догадываетесь.
— Вас, доктор, очевидно, до тех пор, пока любимая вами «система» или кто там еще, может быть, мэр города Лос-Аламос не переправит сумму, в которую оценивается ваша светлая голова. Меня — пока…
— Пока вы не выудите у меня информацию. Видите, там, за вентиляционной решеткой, — наверняка мощные микрофоны, и все, что мы говорим, преспокойно записывается.
— Доктор, если эти молодые люди захотят что-либо узнать у вас, они не пришлют к вам для собеседования бывшего автора полицейских романов, но привяжут вас к сверлильному станку, который я видел, направляясь сюда, и для начала просверлят вам, скажем, руку. Кисть руки. Если вы выдержите сверление кисти, просверлят — что? Плечо… У меня свои дела с молодыми людьми, к вам же меня посадили, я предполагаю, главным образом для того, чтобы драгоценному товару — золотому тельцу — не было скучно.
— У бандитов прекрасная информация. — Розен снял очки и протер их краем рубахи. Без очков вид у него, как у многих близоруких, был растерянный. — Уверяю вас, Сименон, того, что я прибыл в Нью-Йорк этой ночью, не знали даже мои собственные «бульдоги». Я их обманул. Они доставили меня в горы на лыжную базу и оставили на попечение лыжных охранников. Я был в полном лыжном обмундировании — куртка, ботинки и т. д. Я спустился по склону и через несколько часов был в Албукерке, потом аэропорт… Как бандиты узнали, что я у Кэт?
— Ваша бывшая жена, разумеется, чрезвычайно занятая и собранная практичная дама?..
— Кэт? Она главный редактор научного журнала. Вы должны знать, Сименон. «Технологическая революция».
— Ваша бывшая, разумеется, пользуется «хоумтех», Розен? Удобно…
— Вы хотите сказать, Сименон, что вся информация, которую Кэт…
— Слушайте, доктор. Даже если находящиеся за стеной молодые люди получили доступ только к компьютеру категории «Ди», они преспокойно могли найти Кэт Розен и получить достаточное представление о семейной драме, случившейся шесть лет назад, и… Скажите, Розен, вы любите театр?
Доктор, запустив обе пятерни в волосы, взрыхлил их несколькими энергичными движениями.
— Да, я люблю театр, Сименон, Классический балет. Сейчас вы удивите меня каким-нибудь необычайным, а ля Шерлок Холмс, умозаключением.
— Вовсе нет. Как часто вы делаете вид, что обманули ваших «бульдогов», и появляетесь инкогнито в Нью-Йорке, доктор?
— Три-четыре раза в год. Что значит — делаю вид, что обманул? Что вы имеете в виду, Сименон?
— Просто я уверен в том, что секьюрити вашего Лос-Аламос прекрасно знает, что под предлогом уик-энда на лыжной базе доктор Розен проводит уик-энд со своей бывшей женой.
— Предположим, они знают. А какая связь между «бульдогами» Лос-Аламоса, бандитами Нью-Йорка, балетом и «хоумтех», милейший отставной Сименон?
— Ваша жена наверняка заказала два билета в балет. Летом в Нью-Йорке гастролируют прекрасные балетные труппы. Зарезервировала билеты по телефону, информация одновременно поступила в ее банк, откуда должен быть отправлен чек на счет театра, и эта же финансовая информация автоматически поступила во все центральные компьютеры, куда каждый идиот, имеющий «хоумтех», добровольно и неустанно поставляет сам на себя информацию. Милые молодые люди, интересующиеся доктором Розеном, изучая информацию, имеющуюся на него и его бывшую жену в компьютере «Ди», могли законно заинтересоваться, почему в уик-энды, в которые доктор Розен совершает длительные лыжные прогулки в горах, его бывшая жена в Нью-Йорке аккуратно заказывает два билета в балет…
— Браво, Сименон… — Розен поморщился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Выше. Я — священнослужитель, Лукьянов. Я — associate ректор церкви Святой Троицы на Холмах в Лос-Аламос, разумеется, после рабочего дня в лаборатории. Я поддерживаю мою жизнь, будучи ученым, и оправдываю ее, будучи священнослужителем…
— Отец Розен.
— Вильям… Отец Вильям, мистер Лукьянов.
— Итак, отец Вильям, вы добываете чистое знание, и только «они» употребляют его во зло. Неужели история человечества не научила вас, что «они» всегда употребляли ваше «чистое» знание во зло? А ваша религиозная совесть, отец, почему она не подскажет вам, что грязь и кровь на ваших руках? Всякий раз, когда вы берете свой pay-check, осмотрите его внимательно.
— Наивный автор дешевых романов, научные исследования вот уже без малого сотню лет так дорого стоят, что немыслимы без финансовой поддержки государства. Если же вы кооперируетесь с системой, а не с частными организациями (которых, как вы знаете, становится все меньше и каковые все равно кооперируются с государством), вы получаете все необходимое для ваших исследований…
Отец Вильям, доктор Розен, сидел в цементном углу на матрасе, подложив под спину одеяло. Задравшиеся кверху штанины обнажали толстые и крепкие белые икры доктора, покрытые грязновато-рыжим пушком. Доктор был босиком, белая рубашка расстегнута до пояса и обнажала такую же редкую грязно-рыжую растительность на груди доктора. В подземелье было жарко. Лукьянов полулежал на другом матрасе, не очень свежая, в пятнах, поверхность которого заставляла думать, что семья О'Руркэ использует это убежище не только в качестве временной тюрьмы.
Вот уже несколько часов они беседовали, все более и более не соглашаясь во мнениях. При других обстоятельствах они бы разошлись, поняв безнадежность дискуссии, но здесь у них не было выбора. Временами, задохнувшись возмущением, доктор Розен замолкал, но, в конце концов, опять обращался к Лукьянову. В бетонной норе больше нечего было делать.
— А почему бы вам, доктор, не уйти из этого бизнеса, стать full-time отцом Вильямом?
— Вам этого не понять, представитель умершего жанра дешевой литературы. Я люблю то, что я делаю, там, в Лос-Аламос. Плюс каждый ученый хочет оставить свой след, построить свой мост. Я горжусь своими работами.
— Но вы и еще девять тысяч безумцев в Лос-Аламос не строите мосты. Ваша деятельность страшнее. Это благодаря вам в истории человечества был две тысячи седьмой год. Благодаря вашей ненасытной профессиональной пытливости.
— Только две тысячи из этих девяти — активны, мой Сименон… Но то, что мы — эти две тысячи лучших из лучших мозгов Америки — делаем, должно быть сделано. Я сознаю, две тысячи седьмой год — это было ужасно. Но представьте худший вариант. Мы были в серьезном соревновании с Советами тогда — с их учеными, и благодаря нам их ученые не выиграли. Если бы не Лос-Аламос, мы с вами говорили бы по-русски сейчас…
— Я понял вас, доктор. Мир для вас — полигон для ваших исследований. Ради доказательства правильности ваших формул еще дюжине безумцев на другой стороне земного шара вы взорвете планету. Но скажите, над чем же вы сейчас работаете, доктор? Представьте себе, что я корреспондент давно исчезнувшей газеты «Нью-Йорк тайме».
— Могу вам только сказать, что все, что я делаю, — classified. Секретно. Довольно порицать меня, Сименон, лучше скажите, как долго нас будут содержать в этом подземелье, если вы это знаете или догадываетесь.
— Вас, доктор, очевидно, до тех пор, пока любимая вами «система» или кто там еще, может быть, мэр города Лос-Аламос не переправит сумму, в которую оценивается ваша светлая голова. Меня — пока…
— Пока вы не выудите у меня информацию. Видите, там, за вентиляционной решеткой, — наверняка мощные микрофоны, и все, что мы говорим, преспокойно записывается.
— Доктор, если эти молодые люди захотят что-либо узнать у вас, они не пришлют к вам для собеседования бывшего автора полицейских романов, но привяжут вас к сверлильному станку, который я видел, направляясь сюда, и для начала просверлят вам, скажем, руку. Кисть руки. Если вы выдержите сверление кисти, просверлят — что? Плечо… У меня свои дела с молодыми людьми, к вам же меня посадили, я предполагаю, главным образом для того, чтобы драгоценному товару — золотому тельцу — не было скучно.
— У бандитов прекрасная информация. — Розен снял очки и протер их краем рубахи. Без очков вид у него, как у многих близоруких, был растерянный. — Уверяю вас, Сименон, того, что я прибыл в Нью-Йорк этой ночью, не знали даже мои собственные «бульдоги». Я их обманул. Они доставили меня в горы на лыжную базу и оставили на попечение лыжных охранников. Я был в полном лыжном обмундировании — куртка, ботинки и т. д. Я спустился по склону и через несколько часов был в Албукерке, потом аэропорт… Как бандиты узнали, что я у Кэт?
— Ваша бывшая жена, разумеется, чрезвычайно занятая и собранная практичная дама?..
— Кэт? Она главный редактор научного журнала. Вы должны знать, Сименон. «Технологическая революция».
— Ваша бывшая, разумеется, пользуется «хоумтех», Розен? Удобно…
— Вы хотите сказать, Сименон, что вся информация, которую Кэт…
— Слушайте, доктор. Даже если находящиеся за стеной молодые люди получили доступ только к компьютеру категории «Ди», они преспокойно могли найти Кэт Розен и получить достаточное представление о семейной драме, случившейся шесть лет назад, и… Скажите, Розен, вы любите театр?
Доктор, запустив обе пятерни в волосы, взрыхлил их несколькими энергичными движениями.
— Да, я люблю театр, Сименон, Классический балет. Сейчас вы удивите меня каким-нибудь необычайным, а ля Шерлок Холмс, умозаключением.
— Вовсе нет. Как часто вы делаете вид, что обманули ваших «бульдогов», и появляетесь инкогнито в Нью-Йорке, доктор?
— Три-четыре раза в год. Что значит — делаю вид, что обманул? Что вы имеете в виду, Сименон?
— Просто я уверен в том, что секьюрити вашего Лос-Аламос прекрасно знает, что под предлогом уик-энда на лыжной базе доктор Розен проводит уик-энд со своей бывшей женой.
— Предположим, они знают. А какая связь между «бульдогами» Лос-Аламоса, бандитами Нью-Йорка, балетом и «хоумтех», милейший отставной Сименон?
— Ваша жена наверняка заказала два билета в балет. Летом в Нью-Йорке гастролируют прекрасные балетные труппы. Зарезервировала билеты по телефону, информация одновременно поступила в ее банк, откуда должен быть отправлен чек на счет театра, и эта же финансовая информация автоматически поступила во все центральные компьютеры, куда каждый идиот, имеющий «хоумтех», добровольно и неустанно поставляет сам на себя информацию. Милые молодые люди, интересующиеся доктором Розеном, изучая информацию, имеющуюся на него и его бывшую жену в компьютере «Ди», могли законно заинтересоваться, почему в уик-энды, в которые доктор Розен совершает длительные лыжные прогулки в горах, его бывшая жена в Нью-Йорке аккуратно заказывает два билета в балет…
— Браво, Сименон… — Розен поморщился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65