— Ты, черненький, давай с солдатами. Они тебя доставят лейтенанту Де Сантису. А тебе, малый, повезло меньше. Тебя допрашивать буду я.
Тэйлор сел на одну из двух скамей. Скульптор примостился на противоположной. Солдаты увели Кристофэра.
— Слушай, небольшой ростом. Ты, очевидно, начал тут дергаться. Дергаться нет причины, — начал вполголоса Тэйлор. — Человек, которого ты знаешь, находится поблизости. И номер два тоже. Мы ждем удобного момента, чтобы произвести операцию с наименьшими потерями.
— Я не только начал дергаться. Я решил, что вы меня предали. — Маленький человек выглядел разъяренным. — Я плохо переношу боль, даже совсем не переношу…
— Если ты такой нежный, чего ты влез в дело, которое грозит оставить тебя без кожи? — рассвирепел, в свою очередь, Тэйлор. — Ты что, сутки в камере не можешь посидеть спокойно, урод!
— Я влез в дело? — Скульптор, взмахнув короткими ножками, соскочил с тюремной скамьи и пробежался к двери и обратно. — Не вы ли вместе со старым сумасшедшим поймали меня и затолкали в вонючий солдатский автобус. Я этого человека едва знаю! Я имел несчастье пригласить его к себе в ателье, познакомившись с ним на Парк-авеню, когда взорвался «крайслер» Президента. Этот Лук…
Джабс не договорил, так как Тэйлор коротким тычком ударил его в рот.
— Заткнись, небольшой ростом. Ты не знаешь разве, что и стены имеют уши…
Карлик растерянно провел ладонью по губам. Ладонь оказалась в жидкой крови, смешанной со слюной.
— Этот тип — сумасшедший. И вы, лейтенант, — безумны. Я, к несчастью для меня самого, — не безумен.
— Ты на себя в зеркало глядел давно? Ты выглядишь как персонаж фильма ужасов. Ты что, не замечал, что, когда ты проходишь в сабвее и там оказывается мама с ребенком, она испуганно прижимает дитя к груди и выходит на первой же остановке? Не замечал? У тебя распухшие эфиопские губы, вздернутый нос, и развратные девки наверняка желают, глядя на тебя, чтобы ты их опустил изощренным способом. Нормальный человек, fuck you! Слушай, закрой все свои фонтаны, сиди тихо и жди. Иначе я лично, лейтенант Тэйлор, забью тебя до смерти… — Тэйлор задумался, как бы взвешивая, стоит ли ему лично забивать маленького человека. — Или прикажу сделать это солдатам. И они повинуются, несмотря на то, что им будет крайне противно касаться такой жабы, как ты… Что, не веришь ушам своим? Верь.
Карлик молчал, подавленный.
— Нам нужны максимум сутки. Ты обязан продержаться. И вот еще что. Если в мое отсутствие тебя явится допросить секретарь Дженкинса или сам, не дай Бог, Дженкинс, — ты ничего не знаешь. Ты — Лукьянов, и все тут. И пусть сами разбираются. Очень и очень вероятно, что тебя будут бить. Кэмпбэлл этого делать не умеет, потому это будет делать кто-то из «бульдогов», они специалисты, или кто-то из моих солдат. Этим я прикажу бить тебя полегче, сославшись на то, что ты и так обижен Господом. Они будут бить тебя, чтобы ты сознался, обещая простить и освободить. Но знай, остолоп, что, нарушив все обещания, они отправят тебя на электрический стул все равно. Даже если ты заложишь им своих родителей, свою самку, свою дочь, сына, старушку маму. ОНИ ОТПРАВЯТ ТЕБЯ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ. Твое единственное спасение — это мы, я и старый сумасшедший, как ты его называешь. Ты хочешь быть куском электрически поджаренного мяса? Нет? Потому слушай, ублюдок, что я тебе сказал. — Лейтенант Тэйлор нанес карлику всесокрушающий удар в челюсть, от которого маленький человек как подкошенный свалился на пол, и вышел.
В коридоре розово-электрическая интервьюировала дочь О'Руркэ, проявляя к ней нежное внимание, какового она не оказывала мужчинам. Держа Синтию за талию, она переставила ее ближе к камере.
«Эта розовая явно любит себе подобных», — подумал Тэйлор. Но поделиться было не с кем. Де Сантис не возвратился из камеры — допрашивал черного. Тэйлор достал из нагрудного кармана бланки протокола допроса и стал заполнять их. В графе «family name» он написал: «Лукьянов», в графе «first name» поставил прочерк. Возраст — «шестьдесят пять лет». Рост… Тэйлор задумался, но тотчас бодро написал: «Приблиз. 4 фута 00 инчей». На самом деле он думал о том, что в последующие сутки все решится. И ломал голову над тем, как нейтрализовать «бульдогов» — личную охрану Дженкинса. Или как обмануть их. Но это будет уже зависеть от актерских способностей Лукьянова. И вдруг Тэйлор рассмеялся, обратив на себя внимание телекоманды, Синтии О'Руркэ и своих солдат.
8 июля 2015 года
Президент Кузнецов проснулся раньше обычного. Обычным было открывание глаз около семи утра. Часы на ночном столике показывали пять утра. Президент закрыл глаза. Закрыв их, увидел жену Лидию, когда молоденькой комсомолкой-журналисткой она пришла брать у него интервью. Кузнецов был самым молодым секретарем обкома партии г. Кирова. Третьим тогда еще секретарем, но в двадцать девять лет! В интервью тех лет особенно выговориться было невозможно, существовал пуританский кодекс. Можно было иметь хобби: музыка, спорт, туризм, можно было до потери сознания говорить о партийной работе, об идеологии коммунизма. Нельзя было говорить и писать о постели, о «половых», как тогда говорили, отношениях и обо всем, с ними связанном. А именно с половыми отношениями была связана эта высокая, стройная, сисястая (именно так и подумал юный секретарь: «сисястая») темноволосая девушка-журналистка. И то, что она всем телом связана с половыми отношениями, девушка Лидия понимала. И не возражала. Они проговорили три часа, несмотря на то, что секретаря Кузнецова ждали посетители и неотложные хозяйственно-партийные дела. Говорили они, следуя пуританскому кодексу, не нарушая его. Но все три часа Владимиру хотелось взять сисястую за обе груди. Почему за обе? За обе груди и сзади. Президент Кузнецов ухмыльнулся с закрытыми глазами.
Он осуществил свое желание на следующий день. Прорвавшись сквозь пуританский кодекс, их общее желание материализовалось в форме его предложения сходить на выставку в Кировскую городскую картинную галерею. Что они и сделали. После сплошь зеленых и болотных картин местных художников, изображающих леса и болота Кировской области, Владимиру привелось увидеть белые и крупные эти груди на детской узенькой грудной клетке. Не будь он секретарем обкома, они могли бы пойти в ресторан, но пришлось довольствоваться бутылкой шампанского и бутылкой водки в квартире подруги, встретившей их и ушедшей по этому случаю по не совсем вразумительному делу. Кажется, кормить маму или брить папу в больницу. Бутылка водки и бутылка шампанского так и остались недопитыми, ибо молодые люди занялись друг другом с такой страстью, что просто забыли о них.
Президент открыл глаза. Вчерашняя девчушка напомнила ему не дочь Наташу — в той, очевидно заимствовавшей его собственные гены, было больше полнокровного розового спокойствия, при внешней схожести с Лидией, — но напомнила юную Лидию, начиная с пикантной сисястости большой груди на тонкой детской грудной клетке и кончая стройными ножками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Тэйлор сел на одну из двух скамей. Скульптор примостился на противоположной. Солдаты увели Кристофэра.
— Слушай, небольшой ростом. Ты, очевидно, начал тут дергаться. Дергаться нет причины, — начал вполголоса Тэйлор. — Человек, которого ты знаешь, находится поблизости. И номер два тоже. Мы ждем удобного момента, чтобы произвести операцию с наименьшими потерями.
— Я не только начал дергаться. Я решил, что вы меня предали. — Маленький человек выглядел разъяренным. — Я плохо переношу боль, даже совсем не переношу…
— Если ты такой нежный, чего ты влез в дело, которое грозит оставить тебя без кожи? — рассвирепел, в свою очередь, Тэйлор. — Ты что, сутки в камере не можешь посидеть спокойно, урод!
— Я влез в дело? — Скульптор, взмахнув короткими ножками, соскочил с тюремной скамьи и пробежался к двери и обратно. — Не вы ли вместе со старым сумасшедшим поймали меня и затолкали в вонючий солдатский автобус. Я этого человека едва знаю! Я имел несчастье пригласить его к себе в ателье, познакомившись с ним на Парк-авеню, когда взорвался «крайслер» Президента. Этот Лук…
Джабс не договорил, так как Тэйлор коротким тычком ударил его в рот.
— Заткнись, небольшой ростом. Ты не знаешь разве, что и стены имеют уши…
Карлик растерянно провел ладонью по губам. Ладонь оказалась в жидкой крови, смешанной со слюной.
— Этот тип — сумасшедший. И вы, лейтенант, — безумны. Я, к несчастью для меня самого, — не безумен.
— Ты на себя в зеркало глядел давно? Ты выглядишь как персонаж фильма ужасов. Ты что, не замечал, что, когда ты проходишь в сабвее и там оказывается мама с ребенком, она испуганно прижимает дитя к груди и выходит на первой же остановке? Не замечал? У тебя распухшие эфиопские губы, вздернутый нос, и развратные девки наверняка желают, глядя на тебя, чтобы ты их опустил изощренным способом. Нормальный человек, fuck you! Слушай, закрой все свои фонтаны, сиди тихо и жди. Иначе я лично, лейтенант Тэйлор, забью тебя до смерти… — Тэйлор задумался, как бы взвешивая, стоит ли ему лично забивать маленького человека. — Или прикажу сделать это солдатам. И они повинуются, несмотря на то, что им будет крайне противно касаться такой жабы, как ты… Что, не веришь ушам своим? Верь.
Карлик молчал, подавленный.
— Нам нужны максимум сутки. Ты обязан продержаться. И вот еще что. Если в мое отсутствие тебя явится допросить секретарь Дженкинса или сам, не дай Бог, Дженкинс, — ты ничего не знаешь. Ты — Лукьянов, и все тут. И пусть сами разбираются. Очень и очень вероятно, что тебя будут бить. Кэмпбэлл этого делать не умеет, потому это будет делать кто-то из «бульдогов», они специалисты, или кто-то из моих солдат. Этим я прикажу бить тебя полегче, сославшись на то, что ты и так обижен Господом. Они будут бить тебя, чтобы ты сознался, обещая простить и освободить. Но знай, остолоп, что, нарушив все обещания, они отправят тебя на электрический стул все равно. Даже если ты заложишь им своих родителей, свою самку, свою дочь, сына, старушку маму. ОНИ ОТПРАВЯТ ТЕБЯ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ. Твое единственное спасение — это мы, я и старый сумасшедший, как ты его называешь. Ты хочешь быть куском электрически поджаренного мяса? Нет? Потому слушай, ублюдок, что я тебе сказал. — Лейтенант Тэйлор нанес карлику всесокрушающий удар в челюсть, от которого маленький человек как подкошенный свалился на пол, и вышел.
В коридоре розово-электрическая интервьюировала дочь О'Руркэ, проявляя к ней нежное внимание, какового она не оказывала мужчинам. Держа Синтию за талию, она переставила ее ближе к камере.
«Эта розовая явно любит себе подобных», — подумал Тэйлор. Но поделиться было не с кем. Де Сантис не возвратился из камеры — допрашивал черного. Тэйлор достал из нагрудного кармана бланки протокола допроса и стал заполнять их. В графе «family name» он написал: «Лукьянов», в графе «first name» поставил прочерк. Возраст — «шестьдесят пять лет». Рост… Тэйлор задумался, но тотчас бодро написал: «Приблиз. 4 фута 00 инчей». На самом деле он думал о том, что в последующие сутки все решится. И ломал голову над тем, как нейтрализовать «бульдогов» — личную охрану Дженкинса. Или как обмануть их. Но это будет уже зависеть от актерских способностей Лукьянова. И вдруг Тэйлор рассмеялся, обратив на себя внимание телекоманды, Синтии О'Руркэ и своих солдат.
8 июля 2015 года
Президент Кузнецов проснулся раньше обычного. Обычным было открывание глаз около семи утра. Часы на ночном столике показывали пять утра. Президент закрыл глаза. Закрыв их, увидел жену Лидию, когда молоденькой комсомолкой-журналисткой она пришла брать у него интервью. Кузнецов был самым молодым секретарем обкома партии г. Кирова. Третьим тогда еще секретарем, но в двадцать девять лет! В интервью тех лет особенно выговориться было невозможно, существовал пуританский кодекс. Можно было иметь хобби: музыка, спорт, туризм, можно было до потери сознания говорить о партийной работе, об идеологии коммунизма. Нельзя было говорить и писать о постели, о «половых», как тогда говорили, отношениях и обо всем, с ними связанном. А именно с половыми отношениями была связана эта высокая, стройная, сисястая (именно так и подумал юный секретарь: «сисястая») темноволосая девушка-журналистка. И то, что она всем телом связана с половыми отношениями, девушка Лидия понимала. И не возражала. Они проговорили три часа, несмотря на то, что секретаря Кузнецова ждали посетители и неотложные хозяйственно-партийные дела. Говорили они, следуя пуританскому кодексу, не нарушая его. Но все три часа Владимиру хотелось взять сисястую за обе груди. Почему за обе? За обе груди и сзади. Президент Кузнецов ухмыльнулся с закрытыми глазами.
Он осуществил свое желание на следующий день. Прорвавшись сквозь пуританский кодекс, их общее желание материализовалось в форме его предложения сходить на выставку в Кировскую городскую картинную галерею. Что они и сделали. После сплошь зеленых и болотных картин местных художников, изображающих леса и болота Кировской области, Владимиру привелось увидеть белые и крупные эти груди на детской узенькой грудной клетке. Не будь он секретарем обкома, они могли бы пойти в ресторан, но пришлось довольствоваться бутылкой шампанского и бутылкой водки в квартире подруги, встретившей их и ушедшей по этому случаю по не совсем вразумительному делу. Кажется, кормить маму или брить папу в больницу. Бутылка водки и бутылка шампанского так и остались недопитыми, ибо молодые люди занялись друг другом с такой страстью, что просто забыли о них.
Президент открыл глаза. Вчерашняя девчушка напомнила ему не дочь Наташу — в той, очевидно заимствовавшей его собственные гены, было больше полнокровного розового спокойствия, при внешней схожести с Лидией, — но напомнила юную Лидию, начиная с пикантной сисястости большой груди на тонкой детской грудной клетке и кончая стройными ножками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65