Но я их не убивал. Не то чтобы мне было совсем уж противно с парнями. Не сказал бы, что мама и Бекки испортили меня настолько, что я мог теперь пить только женскую кровь... вообще-то я знал, что я их завожу, их милые киски буквально сочились, потому что я классно трахался... и всегда буду. Знаешь, я люблю Тимми. Он меня создал. Но все это исключительно на духовном уровне. Он отдал мне половину своей души, а я отдал ему половину своей.
Вот почему я не могу оставаться в стороне, и именно из-за этого я стал снова его преследовать. Он дружит с людьми, которые мне симпатичны, особенно — Пи-Джей, который, кстати сказать, изменился с тех пор, как вернулся из Таиланда, и Хит, которая показывается, как ясно солнышко, едва ли не раз в месяц и всегда безмятежна и замечательно выглядит. Я начал скитаться вокруг Голливудских холмов и наткнулся на Пи-Джея как раз перед открытием его галереи. Я смог войти в галерею, даже не будучи приглашенным... ну, там над входом — огромная вывеска, на которой написано: «Добро пожаловать»... чем же не приглашение... хотя, признаюсь, я схитрил... но зато я вошел в галерею, хотя она была закрыта... превратился в мышку и проскочил под дверью... наверное, было бы лучше просочиться туманом в замочную скважину, но я пока еще не освоил этот трюк.
Пи-Джей работал допоздна. Я слышал, как он бормотал себе под нос что-то вроде: «Ебучее открытие. Надо забацать что-то действительно оригинальное... можно, конечно, не геморроиться и устроить что-нибудь в индейском стиле, но сейчас все так делают... а как все мне не хочется...»
Если бы я умел рисовать...
И вот что я придумал: прекрасный вечер, пара десятков моих картин в абстрактном стиле, в каждой из них — скрытый сексуальный подтекст, и все они написаны кровью.
Кровью людей с улиц...
Я стоял и смотрел на Пи-Джея под покровом теней, а он не видел меня, потому что когда-то у него были способности чувствовать таких, как я, но теперь он потерял эту силу или растратил ее всю на этот мини-армагеддон, который они устроили в Узле, штат Айдахо.
Хотя иногда мне казалось, что он все-таки чувствует мое присутствие, особенно когда он вдруг замирал, и внимательно прислушивался, и осматривал каждый угол, — тогда мне приходилось прятаться еще глубже в тень. Может быть, на самом деле он не совсем потерял свою магию. Она по-прежнему в нем, где-то внутри, как я внутри этого сраного амулета, и она тоже рвется наружу... только ей не дают выйти...
Я был весь в размышлениях, может быть, я смогу подобрать какой-нибудь вариант, что-то совсем уже необычное, чтобы помочь ему в его поисках... чтобы сделать открытие галереи как раз таким, каким ему хочется, диким, и сумасбродным, и ни на что не похожим... может быть, я сумею найти человека, который напишет все эти картины кровью... может быть, может быть, может быть...
Ты все еще слушаешь, Хит Хит Хит Хит?
Я понял, что должен найти для Пи-Джея прекрасного, сумасшедшего, гениального художника, который смог бы... ну, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать. Знаешь, Хит, ведь это ты привела меня к Лорану МакКендлзу... я последовал за тобой в Бангкок...
Хит Хит Хит
Знаешь, как просто летать на «Боинге»? Стать каким-нибудь домашним животным, которых перевозят в багаже. Из Бангкока в Лос-Анджелес возят таких экзотических животных... Можно стать ягуаром, или тапиром, или... да, я знаю. Это контрабанда. Но можно стать простой мышкой, притаившейся в дамской сумочке. Можно спрятаться в этом огромном кармане сиденья... например, в первом классе, из настоящей кожи, где очень даже просторно. В конце концов, можно просто лететь вслед за лайнером в образе ворона на волнах ветра.
Я последовал за тобой. Я постоянно был рядом. Мне очень понравилось, как ты улыбаешься. А ты меня не замечала. Я даже ни разу тебя не укусил. До тех пор... ну, ты знаешь. Я не хочу пить кровь друзей, разве что если мне волей-неволей приходится это делать.
И вот однажды... в отеле «Дусит»... ты привела меня к Лорану МакКендлзу. И с ним у меня получилось гораздо лучше, чем с той частью меня, которая была не мной. Там, в Лос-Анджелесе, мне было так одиноко. Мне принадлежала вся ночь, но мне не с кем было ее разделить. Тимми не мог или, может быть, не хотел меня видеть.
Но я продолжал пытаться. Когда-то Тимми являлся мне в зеркалах, в отражениях, разговаривал со мной из того полумира, в котором его заточила Симона... но я пока так не умел. Все, что я мог: держаться в сумраке... скрываться от света... избегать церквей и освященных мест... я не знал, насколько серьезно мне следует к этому относиться, потому что я помнил, что Тимми использовал на своих выступлениях кресты и распятия, и они совершенно ему не вредили, но мне при виде крестов и распятий становилось не по себе... я сразу же начинал нервничать. Теперь я, кажется, с этим справился. Очень надеюсь.
Иногда я сидел в темноте перед особняком Тимми и слушал. У него там оборудована целая студия: компьютеры, клавиатуры, цифровые преобразователи, сэмплеры, микшеры... и часто по ночам, когда он был дома один, он проигрывал музыку, совсем не похожую на «звук Валентайна». Это было что-то страшное: какое-то бряцанье, рев, электронное громыхание, и вдруг посреди всего этого — хрип умирающего животного... взрывы бомб, ружейная пальба, грохот рушащихся зданий, плач ребенка... и он пропускал эти звуки через дисторшн с эффектом эха, так что они становились совсем уже жуткими. Он не знал, что я рядом... мои черные крылья раскинуты в темноте... я уже готов раствориться туманом и просочиться внутрь через едва приоткрытое окно... но мне было страшно, я все еще не был уверен, можно так или нет... ведь меня туда не приглашали, а я не знал правил. А вдруг, если я их нарушу, я просто исчезну, растаю, как струйка дыма? Я не хотел рисковать.
Почему он не видел меня? Неужели он знал, что я рядом... я слышал, как стекает по его гладкой щеке каждая капля пота, слышал шелест его дыхания, тихого-тихого, у самых губ... слышал каждую частичку, что плывут в красных ручьях, таящих в себе его жизнь, господи... если сосредоточиться, я бы, наверное, услышал даже биение его сердца, почувствовал его ритм, установленный природой... а он смотрел на меня и не видел. Смотрел сквозь меня. Неужели я все еще не настолько силен, чтобы обрести зримый облик? Или, может быть, это он стал настолько, мать его, человеком, что уже больше не может... ладно, пусть не увидеть меня, но хотя бы почувствовать мое присутствие?
Я звал его: Тимми! Тимми! Но он, наверное, если и слышал, то просто карканье ворона, или, может быть, он посчитал, что это какие-то спецэффекты электронной музыки, гремящей в его агрегатах... ну... как наводка от незаземленного провода. А когда он играл сам, он полностью погружался в себя. В этом он не изменился. Песня осталась той же, что и была, просто он уже не слышал ее так, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103