.. Сам Юрий Сергеевич в тот же день был вызван к Президенту Российской Федерации, однако о чем шла речь во время их трехчасовой (!) беседы, доподлинно не известно. Впрочем, вернулся он вполне довольным - глава страны (с которым он был поверхностно знаком еще со времен службы в Германии) развеял все сомнения относительно дальнейшей безопасности его людей («О чем вы, Юрий Сергеевич?! Если все это правда, технологии этого... э... Города слишком... серьезны для одной только нашей страны. Нам в любом случае придется... э... поделиться знаниями... не всеми конечно же и... гм... не со всеми. Тем более ваши люди, как я понимаю, знают не только об этой... командировке и прекрасно умеют хранить тайну».) и даже сразу же подписал наградные листы: впервые в истории всем участникам операции присваивалось звание «Герой России» и... персональная военная пенсия «за особые заслуги перед государством»...
* * *
Читателей часто интересует, как складывались в дальнейшем судьбы героев книги. Постараюсь, по возможности кратко, утолить этот интерес...
Юрий Сергеевич вышел наконец на пенсию и занялся, как он сам выразился, «воспитанием внуков и разведением цветочков на балконе».
Майор Московенко женился на ставшей гражданкой России Обире (об этом позаботился Юрий Сергеевич, оформивший ей «по своим каналам» новый, якобы взамен утерянного, паспорт), спустя год у них родился первенец - девочка, названная Никой. Несмотря на статус персонального военного пенсионера, он - единственный из всей группы - продолжал работать в ГРУ в качестве внештатного сотрудника, начитывая молодым курсантам подготовленные совместно с Музыкальным лекции по истории мировых войн и тактике действий диверсионного спецназа в тылу врага.
Старший прапорщик Санжев и оба его бывших командира остались в Москве. И, поскольку материальное положение благодаря Обириным алмазам это позволяло, реализовал свою давнишнюю мечту о джазовой музыке, всерьез занявшись игрой на саксофоне. Говорят, он даже снискал определенную известность в соответствующих музыкальных кругах и несколько раз выступал на ежегодном джаз-фестивале вместе с Ларисой Долиной.
Старший лейтенант Окунев покинул Россию и обосновался в столице не залежной Украины. Вообще-то он собирался уехать в Одессу, где, как он помнил по службе в Одесском военном округе, «самые красивые девочки», однако, как оказалось, в Киеве они «тоже ничего». Одним словом, до Черного моря Окунь не доплыл, сменив одесские акации на киевские каштаны, а пенный морской прибой - на седые днепровские волны... Сейчас у него небольшой собственный бизнес, связанный с оптовыми поставками медицинских препаратов, и жена по имени, естественно, Оксана.
Бывший снайпер-дальнобойщик Мелов также уехал на Украину, в город Харьков, где и живет в настоящее время. Не имея, по его словам, «склонности к бизнесу и семейной жизни», он до сих пор не женат и работает где-то в системе железной дороги не то старшим проводником, не то главным инженером одной из служб.
О судьбе остальных оставшихся в живых спецназовцев - второго снайпера отряда Егорова, подрывника Легкопалова и бойца штурмовой группы Башки (его настоящую фамилию - Кранников - генерал узнал только после возвращения) - автору ничего не известно. По некоторым сведениям, все они остались в России и нашли свое место в нашем непростом мире, избежав при этом, как говорится, «и нищенской сумы, и кандальной тюрьмы»...
* * *
- За павших товарищей... - эхом повторил вслед за генералом Зельц, поднимаясь со стула.
Мгновение всем казалось, что сейчас он привычно одернет китель, но... на бывшем капитане был однотонный свитер, а вовсе не пустынная униформа Африканского экспедиционного корпуса... Выпили молча, не чокаясь. Первая неловкость, вызванная разницей в возрасте (Московенко поначалу никак"не мог привыкнуть, что за неполные два месяца его ровесник вдруг превратился в убеленного сединами старика, более умудренного жизнью, чем даже сам Юрий Сергеевич), постепенно исчезла, растворилась в содержимом привезенной Зельцем литровой бутылки «смирновки» («Помните, господин генерал, вы говорили, что с меня бутылка?»). Сидели вчетвером в квартире Музыкального (его жена очень кстати уехала с внуками «готовить к зиме» загородную дачу), вспоминали тех, кто был с ними в Городе и на станции, делились впечатлениями и спорили о сущности Времени - Зельц, как оказалось, не только досконально изучил русский и сейчас поражал друзей сложными литературными оборотами, но и всерьез поднаторел в научных вопросах, споря с Обирой почти на равных. Ознакомление со всемирно известными достопримечательностями российской столицы было решено отложить на потом, посвятив день дружескому застолью. Которое, надо сказать, удалось на славу, получившись типично «нашенским», в стиле эдак семидесятых годов, со всеми соответствующими моменту атрибутами - холодной, прямо из морозилки, водочкой, нависшим под высоким потолком сигаретным дымом (курить Зельц так и не бросил) и конечно же принесенной майором гитарой, коей он владел, как оказалось, ничуть не хуже, чем автоматом.
После исполнения нескольких песен из «обязательного» застольного репертуара - сверх меры обрусевший за прошедшие годы Зельц в очередной раз поразил товарищей знанием и этой стороны русской культуры - раскрасневшийся от выпитого майор неожиданно признался, что начал писать стихи. Чем несказанно удивил не только бывшего капитана, но и своего, тоже бывшего, начальника:
- Ну, Сашок, ты даешь! - Юрий Сергеевич поискал глазами зажигалку (пока Катя не видит - можно и подымить. А то опять начнется: «Сердце, ишемия, тебе доктор что говорил?») и, прикурив, укоризненно покачал головой. - Нехорошо зарывать талант в землю, тем более от друзей.
- Да нет... - Московенко смущенно потупился. - Это я только сейчас начал, после нашего возвращения. Никогда не писал, а тут... Особенно ночью...
- Ну так давай, майор. - Генерал хитро прищурился, став похожим то ли на артиста Табакова, то ли на располневшего на чекистских харчах Дзержинского. - Просим...
Московенко покраснел еще сильнее и беспомощно взглянул на Обиру, глаза которой светились уже более не скрываемой и не сдерживаемой нежностью.
- Давай, Сашенька, не стесняйся. У тебя действительно неплохо получается. Ну пожалуйста...
- Хорошо, - обреченно выдохнул тот. - Я хочу начать вот с этого... Это самое первое, я его написал в тот день, когда мы вернулись в Москву... Оно, конечно, примитивное и рифма слабовата, но... Слушайте, короче... - Он окончательно засмущался и, опустив голову, тихонько продекламировал:
И, разорвав оковы сна,
Вуалью облачной укрылась,
Ночная странница Луна
У края неба притулилась,
И смотрит, смотрит в душу мне,
Былые бередит печали,
Косые тени на стене
Вновь сон мой до утра отняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
* * *
Читателей часто интересует, как складывались в дальнейшем судьбы героев книги. Постараюсь, по возможности кратко, утолить этот интерес...
Юрий Сергеевич вышел наконец на пенсию и занялся, как он сам выразился, «воспитанием внуков и разведением цветочков на балконе».
Майор Московенко женился на ставшей гражданкой России Обире (об этом позаботился Юрий Сергеевич, оформивший ей «по своим каналам» новый, якобы взамен утерянного, паспорт), спустя год у них родился первенец - девочка, названная Никой. Несмотря на статус персонального военного пенсионера, он - единственный из всей группы - продолжал работать в ГРУ в качестве внештатного сотрудника, начитывая молодым курсантам подготовленные совместно с Музыкальным лекции по истории мировых войн и тактике действий диверсионного спецназа в тылу врага.
Старший прапорщик Санжев и оба его бывших командира остались в Москве. И, поскольку материальное положение благодаря Обириным алмазам это позволяло, реализовал свою давнишнюю мечту о джазовой музыке, всерьез занявшись игрой на саксофоне. Говорят, он даже снискал определенную известность в соответствующих музыкальных кругах и несколько раз выступал на ежегодном джаз-фестивале вместе с Ларисой Долиной.
Старший лейтенант Окунев покинул Россию и обосновался в столице не залежной Украины. Вообще-то он собирался уехать в Одессу, где, как он помнил по службе в Одесском военном округе, «самые красивые девочки», однако, как оказалось, в Киеве они «тоже ничего». Одним словом, до Черного моря Окунь не доплыл, сменив одесские акации на киевские каштаны, а пенный морской прибой - на седые днепровские волны... Сейчас у него небольшой собственный бизнес, связанный с оптовыми поставками медицинских препаратов, и жена по имени, естественно, Оксана.
Бывший снайпер-дальнобойщик Мелов также уехал на Украину, в город Харьков, где и живет в настоящее время. Не имея, по его словам, «склонности к бизнесу и семейной жизни», он до сих пор не женат и работает где-то в системе железной дороги не то старшим проводником, не то главным инженером одной из служб.
О судьбе остальных оставшихся в живых спецназовцев - второго снайпера отряда Егорова, подрывника Легкопалова и бойца штурмовой группы Башки (его настоящую фамилию - Кранников - генерал узнал только после возвращения) - автору ничего не известно. По некоторым сведениям, все они остались в России и нашли свое место в нашем непростом мире, избежав при этом, как говорится, «и нищенской сумы, и кандальной тюрьмы»...
* * *
- За павших товарищей... - эхом повторил вслед за генералом Зельц, поднимаясь со стула.
Мгновение всем казалось, что сейчас он привычно одернет китель, но... на бывшем капитане был однотонный свитер, а вовсе не пустынная униформа Африканского экспедиционного корпуса... Выпили молча, не чокаясь. Первая неловкость, вызванная разницей в возрасте (Московенко поначалу никак"не мог привыкнуть, что за неполные два месяца его ровесник вдруг превратился в убеленного сединами старика, более умудренного жизнью, чем даже сам Юрий Сергеевич), постепенно исчезла, растворилась в содержимом привезенной Зельцем литровой бутылки «смирновки» («Помните, господин генерал, вы говорили, что с меня бутылка?»). Сидели вчетвером в квартире Музыкального (его жена очень кстати уехала с внуками «готовить к зиме» загородную дачу), вспоминали тех, кто был с ними в Городе и на станции, делились впечатлениями и спорили о сущности Времени - Зельц, как оказалось, не только досконально изучил русский и сейчас поражал друзей сложными литературными оборотами, но и всерьез поднаторел в научных вопросах, споря с Обирой почти на равных. Ознакомление со всемирно известными достопримечательностями российской столицы было решено отложить на потом, посвятив день дружескому застолью. Которое, надо сказать, удалось на славу, получившись типично «нашенским», в стиле эдак семидесятых годов, со всеми соответствующими моменту атрибутами - холодной, прямо из морозилки, водочкой, нависшим под высоким потолком сигаретным дымом (курить Зельц так и не бросил) и конечно же принесенной майором гитарой, коей он владел, как оказалось, ничуть не хуже, чем автоматом.
После исполнения нескольких песен из «обязательного» застольного репертуара - сверх меры обрусевший за прошедшие годы Зельц в очередной раз поразил товарищей знанием и этой стороны русской культуры - раскрасневшийся от выпитого майор неожиданно признался, что начал писать стихи. Чем несказанно удивил не только бывшего капитана, но и своего, тоже бывшего, начальника:
- Ну, Сашок, ты даешь! - Юрий Сергеевич поискал глазами зажигалку (пока Катя не видит - можно и подымить. А то опять начнется: «Сердце, ишемия, тебе доктор что говорил?») и, прикурив, укоризненно покачал головой. - Нехорошо зарывать талант в землю, тем более от друзей.
- Да нет... - Московенко смущенно потупился. - Это я только сейчас начал, после нашего возвращения. Никогда не писал, а тут... Особенно ночью...
- Ну так давай, майор. - Генерал хитро прищурился, став похожим то ли на артиста Табакова, то ли на располневшего на чекистских харчах Дзержинского. - Просим...
Московенко покраснел еще сильнее и беспомощно взглянул на Обиру, глаза которой светились уже более не скрываемой и не сдерживаемой нежностью.
- Давай, Сашенька, не стесняйся. У тебя действительно неплохо получается. Ну пожалуйста...
- Хорошо, - обреченно выдохнул тот. - Я хочу начать вот с этого... Это самое первое, я его написал в тот день, когда мы вернулись в Москву... Оно, конечно, примитивное и рифма слабовата, но... Слушайте, короче... - Он окончательно засмущался и, опустив голову, тихонько продекламировал:
И, разорвав оковы сна,
Вуалью облачной укрылась,
Ночная странница Луна
У края неба притулилась,
И смотрит, смотрит в душу мне,
Былые бередит печали,
Косые тени на стене
Вновь сон мой до утра отняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73