Балтазару не сладить с мастерком, лучше бы ногу потерял, не все ли равно, на что опираться, на ногу или на палку, такая мысль пришла ему в голову только теперь, но он вспоминает ночи с Блимундой и думает, ну нет, лучше все-таки без руки остаться, еще повезло, что без левой. Алваро-Дього спускается с подмостей, в тени под изгородью садится за обед, что принесла ему Инес-Антония, и говорит он, что работы каменщикам теперь хватит, вот начнут строить монастырь, не придется больше уходить из Мафры, искать, где пристроиться, неделями жить не дома, хоть мужчина от природы и не прочь побродяжить, а все же свой дом, коли жена стоит уважения, а дети любимы, все равно что хлеб, хлеб тоже не во всякое время требуется, но если не каждый день он есть у тебя, затоскуешь.
Балтазар Семь Солнц пошел побродить окрест, поднялся на холм Вела, откуда видна вся Мафра, разместившаяся во впадине глубокой долины. Здесь играл он, когда был в тех же годах, что старший его племянник, и потом еще некоторое время, но недолгое, потому что привыкать к крестьянскому труду приходится сызмальства. Море далеко, а кажется, что близко, оно блестит, оно похоже на меч, свалившийся с солнца, а сумерки ножны, солнце медленно входит в эти ножны, по мере того как опускается все ниже, пока не скроется совсем. Это одно из сравнений, что измышляют пишущие для своих героев, побывавших на войне, оно не пришло бы в голову Балтазару, но по каким-то своим причинам вспомнил он про шпагу, которую хранит в родительском доме, он ни разу не вынул ее из ножен, наверно, вся заржавела, в один из ближайших дней он наточит ее и смажет, никогда не знаешь, что будет завтра.
Прежде здесь были пахотные земли, теперь они заброшены. Хотя межи еще виднеются, участки уже не разгорожены частоколами, плетнями, рвами. Все принадлежит одному владельцу, королю, если он еще не расплатился, расплатится позже, за ним не пропадет, будем к нему справедливы. Жуан-Франсиско Семь Солнц дожидается своей доли, жалко, что не все эти земли ему принадлежали, вот бы разбогател, общая сумма выплаты бывшим владельцам покуда составляет по купчим триста пятьдесят восемь тысяч пятьсот реалов, а с течением времени перевалит за пятнадцать миллионов реалов, такая цифра у простолюдинов в голове не укладывается, мала голова-то, а потому скажем так, пятнадцать конто и почти сто тысяч реалов, ну и деньжищи. А окупятся затраты, нет ли, трудно сказать, стоимость денег переменчива, не то что стоимость людей, тем всегда одна и та же цена, все и ничего. А велик будет монастырь, спросил Балтазар у зятя, и тот ответил, По первости говорили, на тринадцать братьев, потом до сорока дошло, а теперь вот францисканцы, что на постоялом дворе живут и при часовне Святого Духа состоят, сказывают, до восьмидесяти их будет, Широко размахнулись, заключил Балтазар. Разговор этот шел, когда Инес-Антония уже удалилась, а потому Алваро-Дього смог говорить по-мужски свободно. Эти монахи повадятся блудить с бабами, таков у них обычай, особенно у францисканцев, коли попадется мне такой озорник, задам ему взбучку, костей не соберет, и каменщик дробил своим молотом камень, на котором только что сидела Инес-Антония. Солнце уже зашло. Мафра внизу кажется темной, как дно колодца. Балтазар начинает спускаться, смотрит на каменные столбики, отграничивающие земли с этой стороны, камень белее белого, недавно из каменоломни, только начал впитывать первые холода, еще не изведал сильного зноя, еще боится дневного света. Камни эти первый фундамент монастыря, кто-то велел обтесать их, согласно приказу короля, португальские камни, обработанные руками португальцев, еще не подоспела пора миланцам Гарво взять под свое начало каменотесов и мраморщиков, что соберутся здесь. Когда Балтазар входит в дом, он слышит бормотанье, доносящееся из кухни, голос матери, голос Блимунды, то одна, то другая, они почти не знают друг друга, обеим есть что сказать, великий, нескончаемый женский разговор, пустяки, думают мужчины, им и невдомек, что именно этот разговор удерживает мир на орбите, если б не разговаривали женщины друг с другом, мужчины уже утратили бы чувство дома и планеты, Благословите меня, матушка, Да благословит тебя Бог, сын мой, Блимунда рта не раскрыла, Балтазар слова ей не сказал, только переглянулись, их взгляд и есть их дом.
Разные есть способы соединить мужчину и женщину, но, поскольку сочинение наше не руководство по сватовству, опишем только два, и первый способ – это когда он и она стоят рядом, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, во время аутодафе, но среди зрителей, само собой, глядят, как проходят осужденные, и вдруг женщина поворачивается к мужчине и спрашивает, Как ваше имя, и не был этот вопрос подсказан ей свыше, и не по собственной воле она спросила, а повинуясь мысленному приказу своей матери, которая идет в процессии, которой являлись видения и слышались голоса, и если, как утверждает Святейшая Служба, все это было лишь притворство, в этот раз она не притворялась, нет, ибо воистину увидела и было ей открыто, что этот однорукий солдат и есть мужчина, который должен принадлежать ее дочери, и она соединила их. другой способ – это когда он и она находятся далеко друг от друга, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, каждый при своем дворе, он в Лиссабоне, она в Вене, ему девятнадцать лет, ей двадцать пять, поженили их заочно послы, сначала жених с невестой узрели друг друга на приукрашенных портретах, он пригожий и смуглолицый, она пухленькая, австро-беленькая, какая разница, по нраву они друг другу или нет, оба рождены для того, чтобы пожениться именно таким способом, и никаким иным, но он-то свое возьмет, не то что она, бедняжка, порядочная женщина, на другого мужчину ей и глаз-то не поднять, а что во сне происходит, то не в счет.
Жуан затеял войну, в которой Балтазар потерял руку, инквизиция затеяла войну, в которой Блимунда потеряла мать, Жуан ничего не добился, потому как по заключении мира мы при чем были, при том и остались, ничего не добилась и инквизиция, потому как вместо одной умершей ворожеи десять новых нарождается, да и среди новорожденных мужеска пола колдунов хватает. Каждый включен в свой список, у каждого свой смысл существования, дни каждого заполнены на свой лад, мертвые числятся на одной странице, на обороте ее хлопочут живые, и разные есть способы взимать и платить налоги, есть деньги, добытые ценою крови, и есть кровь, пролитая ради денег, но иные всему предпочитают молитвы, из числа их королева, богомольная роженица, она на свет появилась, чтобы Рожать да молиться, детей родит всего шестеро, а молитвам счет потерян, нынче едет к послушникам Общества Иисусова, завтра в приходскую церковь Апостола Павла, а то выстаивает девятидневные молебны во храме Святого Франциска Ксаверия, а то едет поклониться изваянию Богоматери Всех Страждущих, а то навещает Лойоский монастырь Святого Бенедикта, а то направляется в приходскую церковь Воплощения Сына Божия, и едет в Марвилский монастырь Непорочного Зачатия, и едет в монастырь Святого Бенедикта Целителя, и едет поклониться образу Богоматери Пресветлой, и едет в церковь Тела Господня, и едет в церковь Богоматери Милосердной, и в церковь Святого Роха, и в церковь Пресвятой Троицы, и в королевский монастырь Пресвятой Девы, и едет поклониться образу Богоматери Приснопамятной, и едет в церковь Святого Петра Алкантарского, и в церковь Богоматери Лоретской, и в монастырь Благовещенья, когда королева собирается покинуть дворец, дабы отправиться на богомолье, гремит барабан и поет флейта, разумеется, не королева бьет в барабан и играет на флейте, что за бредни, еще чего не хватало, алебардщики выстраиваются в ряд, и поскольку на улицах грязь, как всегда, невзирая на все распоряжения и уведомления о содержании города в чистоте, то перед каретою королевы выступают носильщики с широкими досками на спине, выходит она из кареты, кладут они доски наземь, и так все время, королева шествует по доскам, носильщики перетаскивают их вперед, она всегда в чистоте, они всегда в грязи, подобна королева, госпожа наша, Господу нашему Иисусу Христу, шествующему по водам, и по милости сего чуда идет она в женский монастырь Пресвятой Троицы, и в монастырь Бернардинок, и в монастырь Сердца Иисусова, и в монастырь Святого Альберта, и в церковь Богоматери, Милость Дарующей, да нам ее дарует, и в церковь Святой Екатерины, и в монастырь Братии Святого Павла, и в монастырь Босоногих Августинцев, и в кармелитскую обитель Богоматери, и в церковь Богоматери Мучеников, ибо все мы мученики, и в монастырь Святой Иоанны Королевны, и в монастырь Спасителя, и в монастырь Святой Моники, черницы коего бунтовали недавно, и в королевский монастырь Утоления Печалей, но известно нам, куда не решается она наведаться, в Одивеласский монастырь, и все догадываются, по какой причине, несчастная обманутая королева не видит обмана в одних лишь молитвах, вот и молится часы и дни напролет, то по какому-то поводу, то сама не зная, есть ли у нее таковой, молится за ветреного мужа, за родичей в дальней стороне, за землю, что ей неродная, за детей, что родные ей лишь наполовину, а то и меньше, как божится на небе инфант дон Педро, за португальскую империю, и молится, потому что чума грозит, и потому что война была, только что кончилась, и потому что новая вот-вот начнется, молится за золовок-инфант и деверей-инфантов, за дона Франсиско тоже, молится Святому Семейству, замаливая волнения плоти, вымаливая спасение, молится в страхе от мук адских, в ужасе от своей королевской доли, в скорби от женской доли своей, в двойной своей печали, молится, ибо жизнь уходит, молится, ибо смерть близка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Балтазар Семь Солнц пошел побродить окрест, поднялся на холм Вела, откуда видна вся Мафра, разместившаяся во впадине глубокой долины. Здесь играл он, когда был в тех же годах, что старший его племянник, и потом еще некоторое время, но недолгое, потому что привыкать к крестьянскому труду приходится сызмальства. Море далеко, а кажется, что близко, оно блестит, оно похоже на меч, свалившийся с солнца, а сумерки ножны, солнце медленно входит в эти ножны, по мере того как опускается все ниже, пока не скроется совсем. Это одно из сравнений, что измышляют пишущие для своих героев, побывавших на войне, оно не пришло бы в голову Балтазару, но по каким-то своим причинам вспомнил он про шпагу, которую хранит в родительском доме, он ни разу не вынул ее из ножен, наверно, вся заржавела, в один из ближайших дней он наточит ее и смажет, никогда не знаешь, что будет завтра.
Прежде здесь были пахотные земли, теперь они заброшены. Хотя межи еще виднеются, участки уже не разгорожены частоколами, плетнями, рвами. Все принадлежит одному владельцу, королю, если он еще не расплатился, расплатится позже, за ним не пропадет, будем к нему справедливы. Жуан-Франсиско Семь Солнц дожидается своей доли, жалко, что не все эти земли ему принадлежали, вот бы разбогател, общая сумма выплаты бывшим владельцам покуда составляет по купчим триста пятьдесят восемь тысяч пятьсот реалов, а с течением времени перевалит за пятнадцать миллионов реалов, такая цифра у простолюдинов в голове не укладывается, мала голова-то, а потому скажем так, пятнадцать конто и почти сто тысяч реалов, ну и деньжищи. А окупятся затраты, нет ли, трудно сказать, стоимость денег переменчива, не то что стоимость людей, тем всегда одна и та же цена, все и ничего. А велик будет монастырь, спросил Балтазар у зятя, и тот ответил, По первости говорили, на тринадцать братьев, потом до сорока дошло, а теперь вот францисканцы, что на постоялом дворе живут и при часовне Святого Духа состоят, сказывают, до восьмидесяти их будет, Широко размахнулись, заключил Балтазар. Разговор этот шел, когда Инес-Антония уже удалилась, а потому Алваро-Дього смог говорить по-мужски свободно. Эти монахи повадятся блудить с бабами, таков у них обычай, особенно у францисканцев, коли попадется мне такой озорник, задам ему взбучку, костей не соберет, и каменщик дробил своим молотом камень, на котором только что сидела Инес-Антония. Солнце уже зашло. Мафра внизу кажется темной, как дно колодца. Балтазар начинает спускаться, смотрит на каменные столбики, отграничивающие земли с этой стороны, камень белее белого, недавно из каменоломни, только начал впитывать первые холода, еще не изведал сильного зноя, еще боится дневного света. Камни эти первый фундамент монастыря, кто-то велел обтесать их, согласно приказу короля, португальские камни, обработанные руками португальцев, еще не подоспела пора миланцам Гарво взять под свое начало каменотесов и мраморщиков, что соберутся здесь. Когда Балтазар входит в дом, он слышит бормотанье, доносящееся из кухни, голос матери, голос Блимунды, то одна, то другая, они почти не знают друг друга, обеим есть что сказать, великий, нескончаемый женский разговор, пустяки, думают мужчины, им и невдомек, что именно этот разговор удерживает мир на орбите, если б не разговаривали женщины друг с другом, мужчины уже утратили бы чувство дома и планеты, Благословите меня, матушка, Да благословит тебя Бог, сын мой, Блимунда рта не раскрыла, Балтазар слова ей не сказал, только переглянулись, их взгляд и есть их дом.
Разные есть способы соединить мужчину и женщину, но, поскольку сочинение наше не руководство по сватовству, опишем только два, и первый способ – это когда он и она стоят рядом, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, во время аутодафе, но среди зрителей, само собой, глядят, как проходят осужденные, и вдруг женщина поворачивается к мужчине и спрашивает, Как ваше имя, и не был этот вопрос подсказан ей свыше, и не по собственной воле она спросила, а повинуясь мысленному приказу своей матери, которая идет в процессии, которой являлись видения и слышались голоса, и если, как утверждает Святейшая Служба, все это было лишь притворство, в этот раз она не притворялась, нет, ибо воистину увидела и было ей открыто, что этот однорукий солдат и есть мужчина, который должен принадлежать ее дочери, и она соединила их. другой способ – это когда он и она находятся далеко друг от друга, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, каждый при своем дворе, он в Лиссабоне, она в Вене, ему девятнадцать лет, ей двадцать пять, поженили их заочно послы, сначала жених с невестой узрели друг друга на приукрашенных портретах, он пригожий и смуглолицый, она пухленькая, австро-беленькая, какая разница, по нраву они друг другу или нет, оба рождены для того, чтобы пожениться именно таким способом, и никаким иным, но он-то свое возьмет, не то что она, бедняжка, порядочная женщина, на другого мужчину ей и глаз-то не поднять, а что во сне происходит, то не в счет.
Жуан затеял войну, в которой Балтазар потерял руку, инквизиция затеяла войну, в которой Блимунда потеряла мать, Жуан ничего не добился, потому как по заключении мира мы при чем были, при том и остались, ничего не добилась и инквизиция, потому как вместо одной умершей ворожеи десять новых нарождается, да и среди новорожденных мужеска пола колдунов хватает. Каждый включен в свой список, у каждого свой смысл существования, дни каждого заполнены на свой лад, мертвые числятся на одной странице, на обороте ее хлопочут живые, и разные есть способы взимать и платить налоги, есть деньги, добытые ценою крови, и есть кровь, пролитая ради денег, но иные всему предпочитают молитвы, из числа их королева, богомольная роженица, она на свет появилась, чтобы Рожать да молиться, детей родит всего шестеро, а молитвам счет потерян, нынче едет к послушникам Общества Иисусова, завтра в приходскую церковь Апостола Павла, а то выстаивает девятидневные молебны во храме Святого Франциска Ксаверия, а то едет поклониться изваянию Богоматери Всех Страждущих, а то навещает Лойоский монастырь Святого Бенедикта, а то направляется в приходскую церковь Воплощения Сына Божия, и едет в Марвилский монастырь Непорочного Зачатия, и едет в монастырь Святого Бенедикта Целителя, и едет поклониться образу Богоматери Пресветлой, и едет в церковь Тела Господня, и едет в церковь Богоматери Милосердной, и в церковь Святого Роха, и в церковь Пресвятой Троицы, и в королевский монастырь Пресвятой Девы, и едет поклониться образу Богоматери Приснопамятной, и едет в церковь Святого Петра Алкантарского, и в церковь Богоматери Лоретской, и в монастырь Благовещенья, когда королева собирается покинуть дворец, дабы отправиться на богомолье, гремит барабан и поет флейта, разумеется, не королева бьет в барабан и играет на флейте, что за бредни, еще чего не хватало, алебардщики выстраиваются в ряд, и поскольку на улицах грязь, как всегда, невзирая на все распоряжения и уведомления о содержании города в чистоте, то перед каретою королевы выступают носильщики с широкими досками на спине, выходит она из кареты, кладут они доски наземь, и так все время, королева шествует по доскам, носильщики перетаскивают их вперед, она всегда в чистоте, они всегда в грязи, подобна королева, госпожа наша, Господу нашему Иисусу Христу, шествующему по водам, и по милости сего чуда идет она в женский монастырь Пресвятой Троицы, и в монастырь Бернардинок, и в монастырь Сердца Иисусова, и в монастырь Святого Альберта, и в церковь Богоматери, Милость Дарующей, да нам ее дарует, и в церковь Святой Екатерины, и в монастырь Братии Святого Павла, и в монастырь Босоногих Августинцев, и в кармелитскую обитель Богоматери, и в церковь Богоматери Мучеников, ибо все мы мученики, и в монастырь Святой Иоанны Королевны, и в монастырь Спасителя, и в монастырь Святой Моники, черницы коего бунтовали недавно, и в королевский монастырь Утоления Печалей, но известно нам, куда не решается она наведаться, в Одивеласский монастырь, и все догадываются, по какой причине, несчастная обманутая королева не видит обмана в одних лишь молитвах, вот и молится часы и дни напролет, то по какому-то поводу, то сама не зная, есть ли у нее таковой, молится за ветреного мужа, за родичей в дальней стороне, за землю, что ей неродная, за детей, что родные ей лишь наполовину, а то и меньше, как божится на небе инфант дон Педро, за португальскую империю, и молится, потому что чума грозит, и потому что война была, только что кончилась, и потому что новая вот-вот начнется, молится за золовок-инфант и деверей-инфантов, за дона Франсиско тоже, молится Святому Семейству, замаливая волнения плоти, вымаливая спасение, молится в страхе от мук адских, в ужасе от своей королевской доли, в скорби от женской доли своей, в двойной своей печали, молится, ибо жизнь уходит, молится, ибо смерть близка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99