Религия, которую мы исповедуем, оставляет нам много досугов, особливо когда собирается вместе столько верующих, где тут сыскать место и время для того, чтобы все могли исповедаться или причаститься, вот и будут они слоняться без дела, зевая, затевая драки, тиская женщин где-нибудь под насыпью либо в местах похуже, и так до завтрашнего дня, когда снова придется идти на работу. Балтазар проходит по площади, мужчины играют в «петельку», в другие игры, как, например, в «лицо или крест», если коррежедор при обходе застанет их за этой игрой, не миновать им тюрьмы. В условленном месте Балтазара поджидают Блимунда и Инес-Антония, и придут туда также, а может, они уже там, Алваро-Дього с сыном. Все вместе спускаются в низину, дома ждет их старый Жуан-Франсиско, ноги плохо его слушаются, он довольствуется скромной мессой, которую викарий служит в церкви Святого Андрея, присутствует при сем виконт со всеми чадами и домочадцами, может статься, именно поэтому проповеди в здешней церкви не такие грозные, хотя и тут есть свои недостатки, приходится дослушивать до конца и нельзя отвлекаться, а это ведь так естественно, когда нажил человек немало годов либо нажил за эти годы немалую усталость. Семья отобедала. Алваро-Дього прилег соснуть, сын пошел поохотиться на воробьев вместе со сверстниками, женщины штопают, ставят заплаты потихоньку, день ведь праздничный, и, стало быть, Бог работать не велит, но если не зашить сегодня эту прореху, завтра она станет еще больше, и если правда, что, как говорится, Бог и без дубинки накажет, то ведь правда и другое, что без иголки с ниткой одежку не починишь, хоть я и не Бог весть как много смыслю в этом деле, чему тут дивиться, когда созданы были Адам и Ева, знали и умели они одно и то же, когда же были они изгнаны из рая, нигде не говорится, что получили они от архангела список с перечнем мужских работ и женских, женщине одно только было сказано, Будешь рожать в муках, и с муками этими когда-нибудь будет покончено. Балтазар оставляет дома и крюк, и клинок, пускай отдохнет обрубок, может, снова вернется боль, от которой становится легче, боль в отсутствующей кисти, она возвращается все реже и реже, так же как и ощущение зуда в мякоти большого пальца, так приятно почесать его ногтем указательного, и не вздумайте объяснять Балтазару, что все это происходит у него в воображении, он ответит, что в воображении никаких пальцев нет. Но у вас же больше нет руки, Балтазар, А в этом никто не может быть уверен, вот и спорь с такими людьми, очевидность и ту отрицают.
Известно, что Балтазар отправится выпить, но допьяна не напьется. Он пьет с тех пор, как узнал о смерти отца Бартоломеу Лоуренсо, жалкая смерть, для Балтазара это было великим ударом, сокрушившим, словно землетрясение на большой глубине, фундамент здания, хотя на поверхности земли стены держатся прямо. Он пьет, потому что из памяти у него не выходит пассарола там, среди гор Баррегудо, на склоне Монте-Жунто, а вдруг нашли ее пастухи либо контрабандисты, при одной только мысли об этом он страдает так, словно его пытают на кобыле. Но во время застолья всегда наступает момент, когда он чувствует, что на плечо ему опускается рука Блимунды, больше ничего не нужно, Блимунда сидит спокойно дома, Балтазар берет кружку с вином, собирается выпить, как и предыдущие, но рука дотрагивается до его плеча, он слышит голос, произносящий, Балтазар, и ставит кружку на стол, не пригубив, друзья знают, что сегодня он больше пить не будет. Будет сидеть молча, почти не прислушиваясь к разговорам, покуда хмельное оцепенение не рассеется мало-помалу и слова окружающих вновь обретут смысл, хотя история у всех одна и та же, все повторяется, Мое имя Франсиско Маркес, родом я из Шелейроса, это поблизости от Мафры, милях в двух, есть у меня жена и трое малых детей, всю жизнь работал я поденщиком, а нищете конца не видать, вот и порешил наняться сюда на работу, ведь и монах-то, что короля на мысль об обете навел, был, по слухам, из моих краев, я в ту пору мальцом был, вот как племяш твой, да что там, жаловаться мне особо не на что, Шелейрос недалеко, время от времени беру ноги в руки и, глядишь, обе мили отмахал, а то, что промеж ног, тоже своего требует, вот, глядишь, жена снова тяжелая, все скопленные деньги ей оставляю, но ведь нам, беднякам, все покупать приходится, нам же из Индии либо из Бразилии ничего не перепадет, нет у нас ни должностей, ни теплых местечек во дворце, куда мне деваться, если получаю я поденно двести реалов, мне же платить приходится и за харчи, и за кружку вина, что выпью, кому живется привольно, так это тем, кто съестным торгует, правильно, многих из них принудили перебраться сюда из Лиссабона, да я-то вот в нужде живу и из нужды не вылезаю, Мое имя Жозе Малый, нет у меня ни отца, ни матери, ни жены, ни подружки, не знаю даже, такое у меня имя или раньше звался я по-другому, нашли меня в деревне, что близ Торрес-Ведраса, священник при крещении дал мне имя Жозе, а Малым прозвали меня позже, потому как ростом не вышел, из-за горба моего ни одна женщина не захотела жить со мною, а ежели какая и пустит к себе, то с меня требует больше, чем с прочих, других радостей нету у меня, а состарюсь, и этой не будет, в Мафру я почему подался, по нраву мне иметь дело с волами, волы на этом свете по найму под ярмом ходят, вот и я тоже, жить бы нам с ними где-нибудь в другом месте, Меня звать Жоакин да Роша, родился я в Помбале, там моя семья осталась, вернее, теперь-то одна только жена, четверо детей у меня было, но все перемерли, не дожив до десяти лет, двое от черной оспы, двое от худосочия да от бледной немочи, арендовал я землицу, но дохода и на прокорм не хватало, вот и сказал я жене, подамся-ка в Мафру, там работы надолго хватит, а потом будь что будет, может, так и не вернусь домой, женщины всегда найдутся, а моя жена была, видать, худой породы, раз четверых родила и все у нее перемерли, Мое имя Мануэл Милю, пришел я из-под Сантарена, сам крестьянин, появились в наших краях вербовщики, посулили хорошие денежки и веселые деньки здесь, в Мафре этой самой, вот и махнул я сюда, да со мной еще несколько наших, двое смерть здесь нашли в прошлом году, когда землетрясение было, не по душе мне здешние места, и не только потому, что два земляка моих с жизнью распростились, человеку не дано выбирать место, где суждено ему умереть, разве что сам выберет себе смерть, не нравится мне здесь, потому что не хватает мне реки, как в наших краях, знаю, воды и в море много, отсюда видать, но скажите мне, что делать человеку с этаким простором, волны все время набегают на камни, песок захлестывают, другое дело река, течет себе меж двумя берегами, ни дать ни взять процессия кающихся, речка-то ползком, а мы по берегу пешком, глядим на нее, словно тополя либо ясени, а захочет человек взглянуть на свое лицо, очень ли состарился, вода ему за зеркало, она утекает вдаль и стоит на месте, а мы стоим на месте, в то время как жизнь наша утекает, сам не знаю, откуда у меня такие думы, Мое имя Жуан Анес, я из Порто, бондарь, чтобы монастырь построить, бондари тоже требуются, кто другой сладит бадьи, бочки, деревянные чаны, вот стоит каменщик на лесах, подают ему чан с раствором, он метелкой по камням его размазывает, чтобы кладка была прочнее, чтобы скрепить навечно камень с камнем, а для того ему бадья надобна, а скотина откуда пьет, из корыта, а корыта кто сладил, опять же мы, бондари, это я не похвальбы ради, но нету второго такого ремесла, как мое, даже Господь Бог был бондарем, поглядите-ка на море, вот какое корытище, а будь оно сработано не так тщательно, не будь клепки так плотно пригнаны, выплеснулось бы море на сушу и был бы нам снова Всемирный потоп, а про жизнь свою мне рассказывать много не придется, семью в Порто оставил, перебьются как-нибудь, жену вот уже два года не видел, иной раз приснится, что лежу я с ней, и хоть я это я, а лицо у меня не мое, и на другой день работа из рук валится, хотелось бы мне увидеть себя во сне целиком, а не это лицо, безликое, безглазое, без носа и рта, не знаю, какое лицо видится моей жене, когда снится ей такое, а хорошо бы, чтобы снилось мое, Мое имя Жулиан Мау-Темпо, родом я из Алентежо и приехал работать в Мафру, потому как у нас в провинции великий голод, сам не знаю, чем люди живы, если бы не привыкли мы есть траву и желуди, сдается мне, все бы уже вымерли, душа болит, когда видишь такой простор, а что у нас за просторы, знают лишь те, кто у нас бывал, и все пустоши, земель возделанных да засеянных мало, почти сплошь дикие заросли да безлюдье, и край наш поле вечного боя, потому что испанцы наведываются к нам, как к себе домой, сейчас-то мир на земле нашей, да кто знает, надолго ли, но короли да дворяне, когда не гоняют да не травят нас, гоняют, да стреляют, да травят дичь, а потому горе бедняку, если поймают его с кроликом в мешке, пускай даже он подобрал зверька, что пал от хвори либо старости, самое меньшее, чем поплатится он, так это спиною, схлопочет дюжину ударов хлыстом, чтобы запомнил раз и навсегда, что кроликов Господь сотворил на потеху и на стол сеньорам, сносить порку еще стоило бы, если б хоть кроля не отбирали, я-то почему приехал в Мафру, наш викарий возглашал со всех амвонов, кто, мол, наймется сюда строить монастырь, станет слугой короля, не то чтобы слугой при самом короле, но все равно будет в таком звании, а слуги короля, говорил он, и голода не знают, и наготу им есть чем прикрыть, чем не райское житье, даже еще лучше, потому что хотя Адам и ел от пуза и в свое удовольствие, что правда то правда, и куска у него никто не отнимал, но с одежкой у него плоховато было, а на поверку оказалось, все это вранье, я не про рай говорю, про те времена ничего не знаю, я про Мафру, если еще не подох с голоду, то потому, что проедаю весь заработок, как ходил оборванцем, так и хожу, а насчет того, что я, мол, слуга короля, надеюсь, не помру, не увидев в лицо своего господина, ежели, само собою, не сойду в могилу оттого, что столько времени живу вдали от семьи, человек, если есть у него дети, еще и тем сыт, что на них любуется, вот дети-то вряд ли сыты будут, на отца любуясь, такая уж нам судьба, глядеть друг на друга, а там и жизнь прошла, кто ты такой, за каким делом сюда пожаловал, а кто я сам такой и что мне делать, я уже спрашивал и ответа не получил, у меня глаза голубые, а дети мои все черноглазые, но я уверен, что все они от меня, а голубоглазые у нас в роду время от времени появляются, мать моей матери тоже голубоглазая была, Мое имя Балтазар Матеус, прозвище мое всем известное, Семь Солнц, Жозе Малый знает, почему его Малым прозвали, а я вот не ведаю, когда и почему прицепили к нашему роду это прозванье, будь мы всемеро древнее единственного солнца, что нам светит, полагалось бы нам быть властителями мира, да ладно, все это бредни человека, которому случилось побывать недалеко от солнца, а сегодня я выпил лишку, если услышите от меня нынче неразумные речи, причиной тому либо солнце, я с ним совладал, либо вино, оно со мной совладало, что истинно, так это то, что родился я здесь сорок лет назад, если счет верен, мать моя уже умерла, звалась она Марта-Мария, отец еле ходит, то ли ногами в землю врастает, то ли сердце к земле никнет, отдыха просит, была у нас здесь землица, так же как у Жоакина да Роши, но так здесь все вскопано-перекопано, что даже места не помню, наверно, и сам вывез сколько-то этой земли на своей тачке, знал бы мой дед, что один из его внуков вытряхивает из своей тачки под откос землю, которую он мотыжил и засевал, теперь на том месте построят высокую башню, таковы превратности жизни, в моей собственной жизни хватало их, пока был молод, пахал и сеял на чужой земле, батрачил, нашей-то было так мало, что отец весь год справлялся один с работой, да еще время у него оставалось, чтобы работать на клочках, что арендовал он, ладно, голодать-то мы по-настоящему не голодали, но что такое обилие или хоть достаток, этого в нашем доме никогда не знали, потом отправился я на войну солдатом его величества, оставил там левую руку и только много спустя узнал, что без нее оказался я ровней самому Богу, а раз для военного дела стал я непригоден, вернулся в Мафру, но и в Лиссабоне прожил несколько лет, вот так оно все было и не иначе, А в Лиссабоне ты что делал, спросил Жуан Анес, поскольку был единственным из собеседников, кто владел ремеслом, Работал в мясной лавке на Террейро-до-Пасо, но всего только грузчиком, А когда это побывал ты неподалеку от солнца, полюбопытствовал Мануэл Мильо, может быть, потому, что была у него привычка глядеть на речные воды, А я как-то раз забрался на гору, высокую-превысокую, до того высокую, что, стоя на вершине, можно было рукой дотянуться до солнца, может, и руку не на войне я потерял, а солнце мне ее сожгло, Что же это за гора такая, в Мафре нету гор, что достают до самого солнца, да и в Алентежо таких нету, я Алентежо как свои пять пальцев знаю, сказал Жулиан Мау-Темпо, А может, гора в тот день была высокая, а теперь опустилась, Уж если требуется столько взрывов, чтобы сровнять здешние холмики, то, чтобы высокая гора стала ниже, пришлось бы истратить весь порох, сколько есть его в мире, сказал Франсиско Маркес, тот человек, который рассказал о себе первый, а Мануэл Мильо настаивал, Подобраться близко к солнцу ты мог бы лишь при умении летать, как птицы летают, в наших прибрежных низинах иной раз увидишь, как коршуны кругами взлетают все выше и выше, а потом пропадают из глаз, становятся совсем крохотными, не углядишь, вот они-то и летят к солнцу, а мы, люди, не знаем к нему путей-дорог, ты же человек, нету у тебя крыльев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99