Однако ж не будем выносить приговор с кондачка, может быть, дон Франсиско успел раскаяться, может быть, дон Мигел заплатил жизнью за то, что наставил рога хозяину лодки или соблазнил его дочку, в историях королевских семейств таких случаев полно.
А если что наконец и выяснилось, так это то, что король проиграл тяжбу, которая велась, не им самолично, разумеется, а короною, против герцога ди Авейро с тысяча шестьсот сорокового года, так что более восьмидесяти лет оба дома, дом ди Авейро и августейший дом, были погружены в судебные дрязги, и дело сие завязалось не из-за каких-то пустяков, не из-за водоема либо межи, речь шла о доходе в двести тысяч крузадо, только вообразить себе, в три раза больше, чем доход, получаемый королем от продажи черных рабов владельцам бразильских рудников. В конечном счете, существует все-таки правосудие в этом мире, и поскольку дело обстоит именно так, то придется королю возвратить герцогу ди Авейро все его имения, что нас мало трогает, включая усадьбу Сан-Себастьян-да-Педрейра, ключ от оной, колодезь, плодовый сад и дворец, что отца Бартоломеу Лоуренсо тоже не особенно трогает, плохо только, что в перечень входит амбар. Но нет худа без добра, приговор был вынесен в удачный момент, ибо летательная машина уже достроена и готова и можно доложить об этом королю, он ведь столько лет ждал, сохраняя монаршее свое терпение, был неизменно любезен в обращении, неизменно благоволил священнику, который теперь оказался, однако же, в той известной всем ситуации, когда творец не может расстаться с собственным творением, а мечтатель с мечтою. Если машина полетит, что же мне делать потом, разумеется, замыслов у него хоть отбавляй, изготовление угля из древесины и ила, новый способ молоть тростник при производстве сахара, но пасса-рола венец его изобретений, с этими крыльями никаким другим не сравниться, за исключением тех крыльев, которые мощнее всех, но никогда не подвергнутся испытанию полетом.
Балтазар и Блимунда, все еще живущие в Сан-Себастьян-да-Педрейра, хотели бы знать, как им быть, того и гляди в усадьбу нагрянут челядинцы герцога ди Авейро, Лучше бы нам вернуться в Мафру, Но священник говорит, не нужно, в один из ближайших дней он доложит обо всем его величеству, машину испытают у монарха на глазах, и если все пройдет хорошо, как можно надеяться, всем троим будет и слава, и прибыток, молва разнесет по всем частям света весть о подвиге, совершенном португальцами, а с известностью придет и богатство, И все, что достанется мне, будет принадлежать нам троим, ибо, если бы не твои глаза, Блимунда, не было бы пассаролы, не было бы ее, если б не твоя правая рука и твое терпение, Балтазар. Но священник неспокоен, он как будто и сам не верит в то, что говорит, либо то, что говорит он, столь малосущественно, что не помогает ему справиться с беспокойством другого рода, а потому Блимунда спрашивает тихим шепотом, темно, в горне нет огня, машина на месте, но ее словно бы нет, Отец Бартоломеу, чего вы боитесь, и, услышав заданный в упор вопрос, священник вздрагивает, встает с табурета, в волнении подходит к двери, выглядывает в темноту, а потом, вернувшись, отвечает также шепотом, Святейшей Службы. Переглянулись Балтазар с Блимундою, и сказал Балтазар, Насколько мне ведомо, желание летать никакой не грех, не ересь, летал же пятнадцать лет назад шар во дворце, и ничего худого не приключилось, Шар пустяки, отвечал священник, а вот стоит полететь машине, и Святейшая Служба, того гляди, решит, что полетом правит демонская сила, а когда захотят они знать, что же именно приводит в движение машину, я не смогу им ответить, что приводит ее в движение воля множества людей, заключенная в округлых сосудах, для инквизиции не существует воли, есть только души, они скажут, что мы держим в плену христианские души и не даем им вознестись в рай, вы же знаете, что по воле Святейшей Службы добрые побуждения становятся дурными, а дурные добрыми, когда же не хватает им тех и других, на тот случай есть у них пытки огнем и водой, кобыла и дыба, и тут уж получат они все, что нужно им, из ничего и сколько душе угодно, Но коли король на нашей стороне, не пойдет же Святейшая Служба наперекор воле и желанию его величества, Коль скоро возникнут сомнения, король поступит так, как повелит ему Святейшая Служба.
И новый вопрос задала Блимунда, Чего больше страшитесь вы, отец Бартоломеу, того, что может произойти, или того, что уже произошло, Что ты хочешь сказать, Что, может, Святейшая Служба уже подбирается к вам, как когда-то к моей матери, я хорошо знаю признаки, нечто вроде дымки окутывает тех, кого подозревает инквизиция, они еще сами не знают, в чем их обвинят, а уже кажутся виноватыми, Я-то знаю, в чем обвинят меня, если придет мой час, скажут, что я перешел в иудаизм, и это правда, скажут, что я занимаюсь колдовством, и это тоже правда, если считать колдовством мою пассаролу и другие изобретения, над коими я беспрестанно размышляю, и теперь, когда я сказал это, я у вас обоих в руках и погиб, если вы на меня донесете. Сказал Балтазар, Чтоб потерять мне вторую руку, коли так поступлю. Сказала Блимунда, Коли так поступлю, чтоб не смыкать мне больше глаз, пусть видят они всегда, словно натощак.
Томятся в усадьбе Балтазар и Блимунда, считают дни. Кончился август, сентябрь подходит к середине, пауки уже прядут свою пряжу на пассароле, свои паруса поднимают, свои крылья прилаживают, клавесин сеньора Эскарлате давно безмолвствует, нет теперь на свете места печальнее, чем Сан-Себастьян-да-Педрейра. Похолодало, солнце надолго уходит за тучи, как же испытать машину, когда небо затянуто облаками, разве позабыл отец Бартоломеу Лоуренсо, что без солнца не оторваться машине от земли, а он ведь явится сюда с королем, вот будет позор, хоть перекрашивайся в негра. Не явился король, не явился священник, небо снова очистилось, засияло солнце, и Блимунда с Балтазаром вернулись к прежнему тревожному ожиданию. И вот наконец священник прибыл. Они услышали за воротами стук копыт мула, копыта стучали громко, вещь необычная, мул ведь смирная животина, будут нам новости, может, наконец прибыл сам король, поглядит, как поднимается в небо пассарола, но едва ли мог он прибыть этак запросто, без предупреждения, не нарядив сюда заранее слуг, чтобы позаботились о чистоте, об его удобствах, чтоб вывесили флаги, нет, тут что-то совсем другое. И верно, было совсем другое. Отец Бартоломеу Лоуренсо вбежал в амбар сам не свой, был он бледен, иссиня-бледен, словно воскресший труп, Нам надо бежать, Инквизиция меня разыскивает, меня хотят взять под арест, где сосуды. Блимунда открыла сундук, достала какие-то тряпки, Вот они, и Балтазар спросил, Что будем делать. Священник дрожал всем телом, ноги у него подгибались, Блимунда поддержала его, Что будем делать, повторила она, и он вскричал, Улетим на машине, затем, словно внезапно испугался, пробормотал почти неслышно, показывая на пассаролу, Улетим на ней, Куда, Не знаю, главное бежать отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
А если что наконец и выяснилось, так это то, что король проиграл тяжбу, которая велась, не им самолично, разумеется, а короною, против герцога ди Авейро с тысяча шестьсот сорокового года, так что более восьмидесяти лет оба дома, дом ди Авейро и августейший дом, были погружены в судебные дрязги, и дело сие завязалось не из-за каких-то пустяков, не из-за водоема либо межи, речь шла о доходе в двести тысяч крузадо, только вообразить себе, в три раза больше, чем доход, получаемый королем от продажи черных рабов владельцам бразильских рудников. В конечном счете, существует все-таки правосудие в этом мире, и поскольку дело обстоит именно так, то придется королю возвратить герцогу ди Авейро все его имения, что нас мало трогает, включая усадьбу Сан-Себастьян-да-Педрейра, ключ от оной, колодезь, плодовый сад и дворец, что отца Бартоломеу Лоуренсо тоже не особенно трогает, плохо только, что в перечень входит амбар. Но нет худа без добра, приговор был вынесен в удачный момент, ибо летательная машина уже достроена и готова и можно доложить об этом королю, он ведь столько лет ждал, сохраняя монаршее свое терпение, был неизменно любезен в обращении, неизменно благоволил священнику, который теперь оказался, однако же, в той известной всем ситуации, когда творец не может расстаться с собственным творением, а мечтатель с мечтою. Если машина полетит, что же мне делать потом, разумеется, замыслов у него хоть отбавляй, изготовление угля из древесины и ила, новый способ молоть тростник при производстве сахара, но пасса-рола венец его изобретений, с этими крыльями никаким другим не сравниться, за исключением тех крыльев, которые мощнее всех, но никогда не подвергнутся испытанию полетом.
Балтазар и Блимунда, все еще живущие в Сан-Себастьян-да-Педрейра, хотели бы знать, как им быть, того и гляди в усадьбу нагрянут челядинцы герцога ди Авейро, Лучше бы нам вернуться в Мафру, Но священник говорит, не нужно, в один из ближайших дней он доложит обо всем его величеству, машину испытают у монарха на глазах, и если все пройдет хорошо, как можно надеяться, всем троим будет и слава, и прибыток, молва разнесет по всем частям света весть о подвиге, совершенном португальцами, а с известностью придет и богатство, И все, что достанется мне, будет принадлежать нам троим, ибо, если бы не твои глаза, Блимунда, не было бы пассаролы, не было бы ее, если б не твоя правая рука и твое терпение, Балтазар. Но священник неспокоен, он как будто и сам не верит в то, что говорит, либо то, что говорит он, столь малосущественно, что не помогает ему справиться с беспокойством другого рода, а потому Блимунда спрашивает тихим шепотом, темно, в горне нет огня, машина на месте, но ее словно бы нет, Отец Бартоломеу, чего вы боитесь, и, услышав заданный в упор вопрос, священник вздрагивает, встает с табурета, в волнении подходит к двери, выглядывает в темноту, а потом, вернувшись, отвечает также шепотом, Святейшей Службы. Переглянулись Балтазар с Блимундою, и сказал Балтазар, Насколько мне ведомо, желание летать никакой не грех, не ересь, летал же пятнадцать лет назад шар во дворце, и ничего худого не приключилось, Шар пустяки, отвечал священник, а вот стоит полететь машине, и Святейшая Служба, того гляди, решит, что полетом правит демонская сила, а когда захотят они знать, что же именно приводит в движение машину, я не смогу им ответить, что приводит ее в движение воля множества людей, заключенная в округлых сосудах, для инквизиции не существует воли, есть только души, они скажут, что мы держим в плену христианские души и не даем им вознестись в рай, вы же знаете, что по воле Святейшей Службы добрые побуждения становятся дурными, а дурные добрыми, когда же не хватает им тех и других, на тот случай есть у них пытки огнем и водой, кобыла и дыба, и тут уж получат они все, что нужно им, из ничего и сколько душе угодно, Но коли король на нашей стороне, не пойдет же Святейшая Служба наперекор воле и желанию его величества, Коль скоро возникнут сомнения, король поступит так, как повелит ему Святейшая Служба.
И новый вопрос задала Блимунда, Чего больше страшитесь вы, отец Бартоломеу, того, что может произойти, или того, что уже произошло, Что ты хочешь сказать, Что, может, Святейшая Служба уже подбирается к вам, как когда-то к моей матери, я хорошо знаю признаки, нечто вроде дымки окутывает тех, кого подозревает инквизиция, они еще сами не знают, в чем их обвинят, а уже кажутся виноватыми, Я-то знаю, в чем обвинят меня, если придет мой час, скажут, что я перешел в иудаизм, и это правда, скажут, что я занимаюсь колдовством, и это тоже правда, если считать колдовством мою пассаролу и другие изобретения, над коими я беспрестанно размышляю, и теперь, когда я сказал это, я у вас обоих в руках и погиб, если вы на меня донесете. Сказал Балтазар, Чтоб потерять мне вторую руку, коли так поступлю. Сказала Блимунда, Коли так поступлю, чтоб не смыкать мне больше глаз, пусть видят они всегда, словно натощак.
Томятся в усадьбе Балтазар и Блимунда, считают дни. Кончился август, сентябрь подходит к середине, пауки уже прядут свою пряжу на пассароле, свои паруса поднимают, свои крылья прилаживают, клавесин сеньора Эскарлате давно безмолвствует, нет теперь на свете места печальнее, чем Сан-Себастьян-да-Педрейра. Похолодало, солнце надолго уходит за тучи, как же испытать машину, когда небо затянуто облаками, разве позабыл отец Бартоломеу Лоуренсо, что без солнца не оторваться машине от земли, а он ведь явится сюда с королем, вот будет позор, хоть перекрашивайся в негра. Не явился король, не явился священник, небо снова очистилось, засияло солнце, и Блимунда с Балтазаром вернулись к прежнему тревожному ожиданию. И вот наконец священник прибыл. Они услышали за воротами стук копыт мула, копыта стучали громко, вещь необычная, мул ведь смирная животина, будут нам новости, может, наконец прибыл сам король, поглядит, как поднимается в небо пассарола, но едва ли мог он прибыть этак запросто, без предупреждения, не нарядив сюда заранее слуг, чтобы позаботились о чистоте, об его удобствах, чтоб вывесили флаги, нет, тут что-то совсем другое. И верно, было совсем другое. Отец Бартоломеу Лоуренсо вбежал в амбар сам не свой, был он бледен, иссиня-бледен, словно воскресший труп, Нам надо бежать, Инквизиция меня разыскивает, меня хотят взять под арест, где сосуды. Блимунда открыла сундук, достала какие-то тряпки, Вот они, и Балтазар спросил, Что будем делать. Священник дрожал всем телом, ноги у него подгибались, Блимунда поддержала его, Что будем делать, повторила она, и он вскричал, Улетим на машине, затем, словно внезапно испугался, пробормотал почти неслышно, показывая на пассаролу, Улетим на ней, Куда, Не знаю, главное бежать отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99