Осуществились бы его пророчества, если бы он никому не сообщил о них? Или же появление астролога и его пугающие прозрения были частью некоего заговора, который судьба замыслила против семьи Гири? Мне не дано судить об этом. Все, что я могу сделать, – просто поведать о случившемся, а остальное оставляю на ваш суд, мои читатели.
Позвольте же начать с Кадма. Неделя, когда Рэйчел вернулась из Дански, принесла старику много радостей. Он совершил автомобильную прогулку на Лонг-Айленд и несколько часов провел на берегу, любуясь океаном. Через два дня пришло известие о том, что заклятый враг Кадма, конгрессмен Эшфилд, пытавшийся в сороковых годах выявить некоторые темные стороны бизнеса Гири, скончался от пневмонии. Эта новость здорово развеселила старика, к тому же достоверные источники сообщали, что болезнь протекала мучительно, и последние часы стали для Эшфилда настоящей пыткой. Узнав об этом, Кадм громко рассмеялся. На следующий день он объявил Лоретте, что собирается составить список людей, которые некогда перешли ему дорогу, а ныне покоятся в могиле, в то время как он, Кадм, жив и здравствует, и Лоретта должна будет послать этот список в «Таймс». Пусть коллективный некролог тем, кто уже никогда не будет досаждать Кадму, станет всеобщим достоянием. Правда, через час он уже забыл о своем намерении, но по-прежнему пребывал в хорошем расположении духа. Около десяти, когда Кадм обычно отправлялся в постель, он был бодр, свеж и не желал ложиться. Более того, в качестве снотворного он потребовал стаканчик мартини. Сидя в своем кресле на колесах, он любовался из окна панорамой города и потягивал вермут.
– До меня тут дошли слухи, – неожиданно произнес он.
– Какие слухи? – спросила Лоретта.
– Насчет твоего астролога. Ты ведь с ним недавно виделась?
– Да.
– И что он сказал?
– Кадм, ты уверен, что тебе стоит допивать мартини? Лекарства, которые ты принимаешь, плохо сочетаются с алкоголем.
– Может быть, именно поэтому выпивка и доставляет мне такое удовольствие, – едва слышно пробормотал Кадм. – Да, так мы говорили об астрологе. Насколько я понял, он предсказал что-то не слишком для нас приятное.
– Ты же все равно в это не веришь, – махнула рукой Лоретта. – Какое тебе дело до его предсказаний?
– Что, все так плохо? – не отставал Кадм. Он не без труда сфокусировал взгляд на лице жены. – Скажи наконец, что же нам предрек твой оракул?
Лоретта вздохнула.
– Не думаю, что...
– Говори! – взревел Кадм.
Лоретта уставилась на своего мужа, пораженная тем, насколько мощный звук вырвался из такого дряхлого тела.
– Он сказал, что нас ожидают серьезные перемены, – наконец произнесла она. – И что нам следует готовиться к худшему.
– А он объяснил, что понимать под худшим?
– Я думаю, смерть.
– Мою?
– Он не сказал чью.
– Если речь идет о моей смерти, – Кадм сжал руку Лоретты, – это вовсе не конец света. Я готов... отправиться наконец на заслуженный отдых. – Он поднял пальцы и коснулся ее щеки. – Единственное, что меня тревожит, – это ты. Я знаю, ты не переносишь одиночества.
– Жить одной мне придется недолго. Я скоро последую за тобой, – прошептала Лоретта.
– Замолчи. Не хочу об этом слышать. Тебе еще жить и жить.
– Я не хочу жить без тебя.
– Тебе не о чем беспокоиться. Я все устроил так, что в денежном отношении ты не пострадаешь. И никогда не будешь ни в чем нуждаться.
– Дело не в деньгах.
– А в чем?
Лоретта потянулась за сигаретами и несколько мгновений молчала, открывая пачку.
– В твоей семье... Ты ведь не все рассказал мне о ней? – наконец спросила она.
– О, в этом можешь не сомневаться. Я не рассказал тебе о тысяче разных обстоятельств, – усмехнулся Кадм. – Поведать обо всем – никакой жизни не хватит. Даже такой длинной, как моя.
– Я говорю не о тысяче разных обстоятельств, Кадм, меня интересует лишь одно. Которое ты утаил от меня. Прошу тебя, Кадм, открой мне всю правду. Сейчас не время лгать.
– Я не лгу тебе и никогда не лгал, – спокойно возразил Кадм – И я могу лишь повторить то, что уже сказал: есть тысяча связанных с нашей семьей обстоятельств, в которые я не счел нужным тебя посвятить. Но клянусь, дорогая, ни одно из них не является ужасной тайной, о которой ты, видимо, подозреваешь. – Улыбаясь и поглаживая руку жены, Кадм говорил твердо и уверенно. – Разумеется, у нас, как и у всякой семьи, были свои несчастья. Например, моя мать умерла в клинике для душевнобольных. Но тебе об этом известно. Во времена Депрессии я занимался делами, которые, возможно, не делают мне большой чести. Но, – Кадм пожал плечами, – судя по всему, Господь Бог простил меня за это. Он подарил мне прекрасных детей и внуков, крепкое здоровье и такую долгую жизнь, на какую я и надеяться не смел. А самое главное, он послал мне тебя. – Кадм нежно коснулся губами руки Лоретта. – И поверь мне, дорогая, не проходит и дня, чтобы я не благодарил Всевышнего за его милость.
На этом их разговор закончился. Но последствия тревожных пророчеств астролога только начались.
На следующий день, когда Лоретта отправилась на Манхэттен, на ежемесячный обед в обществе дам-благотворительниц, Кадм вкатился в своем кресле в библиотеку, запер дверь и из тайника между рядами переплетенных в кожу увесистых томов, вряд ли способных возбудить чье-либо любопытство, извлек маленькую металлическую коробочку, перевязанную тонкой кожаной тесьмой. Его пальцы были слишком слабы, чтобы развязать узел, так что ему пришлось воспользоваться ножницами. Покончив с тесьмой, он осторожно поднял крышку. Если бы кто-нибудь наблюдал за Кадмом в эту минуту, то непременно решил бы, что в коробочке находятся бесценные сокровища – настолько благоговейно обращался с ней старик. Впрочем, наблюдателя ожидало бы разочарование. В коробочке не оказалось ничего примечательного. Там была лишь небольшая, потемневшая от времени тетрадь, ветхую обложку которой покрывали коричневые пятна. Листы тетради были сплошь исписаны от руки, но с годами чернила выцвели и прочесть написанное было нелегко. Между страницами лежали какие-то письма, столь же древние, как и сама тетрадь, лоскутки голубой ткани и истлевший листок какого-то дерева – как только Кадм взял его в руку, листок этот превратился в пыль.
Кадм не менее полудюжины раз пролистал тетрадь от начала до конца, иногда он останавливался, разбирая тот или иной фрагмент, но потом вновь, принимался осторожно переворачивать страницы.
Затем он отложил тетрадь, взял одно из писем и развернул его так бережно, словно перед ним была бабочка, крылышками которой он хотел полюбоваться, не причинив ей при этом вреда.
Письмо было написано изящным, аккуратным почерком и отличалось такой поэтичностью выражений и емкостью мыслей, что казалось стихотворением в прозе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208
Позвольте же начать с Кадма. Неделя, когда Рэйчел вернулась из Дански, принесла старику много радостей. Он совершил автомобильную прогулку на Лонг-Айленд и несколько часов провел на берегу, любуясь океаном. Через два дня пришло известие о том, что заклятый враг Кадма, конгрессмен Эшфилд, пытавшийся в сороковых годах выявить некоторые темные стороны бизнеса Гири, скончался от пневмонии. Эта новость здорово развеселила старика, к тому же достоверные источники сообщали, что болезнь протекала мучительно, и последние часы стали для Эшфилда настоящей пыткой. Узнав об этом, Кадм громко рассмеялся. На следующий день он объявил Лоретте, что собирается составить список людей, которые некогда перешли ему дорогу, а ныне покоятся в могиле, в то время как он, Кадм, жив и здравствует, и Лоретта должна будет послать этот список в «Таймс». Пусть коллективный некролог тем, кто уже никогда не будет досаждать Кадму, станет всеобщим достоянием. Правда, через час он уже забыл о своем намерении, но по-прежнему пребывал в хорошем расположении духа. Около десяти, когда Кадм обычно отправлялся в постель, он был бодр, свеж и не желал ложиться. Более того, в качестве снотворного он потребовал стаканчик мартини. Сидя в своем кресле на колесах, он любовался из окна панорамой города и потягивал вермут.
– До меня тут дошли слухи, – неожиданно произнес он.
– Какие слухи? – спросила Лоретта.
– Насчет твоего астролога. Ты ведь с ним недавно виделась?
– Да.
– И что он сказал?
– Кадм, ты уверен, что тебе стоит допивать мартини? Лекарства, которые ты принимаешь, плохо сочетаются с алкоголем.
– Может быть, именно поэтому выпивка и доставляет мне такое удовольствие, – едва слышно пробормотал Кадм. – Да, так мы говорили об астрологе. Насколько я понял, он предсказал что-то не слишком для нас приятное.
– Ты же все равно в это не веришь, – махнула рукой Лоретта. – Какое тебе дело до его предсказаний?
– Что, все так плохо? – не отставал Кадм. Он не без труда сфокусировал взгляд на лице жены. – Скажи наконец, что же нам предрек твой оракул?
Лоретта вздохнула.
– Не думаю, что...
– Говори! – взревел Кадм.
Лоретта уставилась на своего мужа, пораженная тем, насколько мощный звук вырвался из такого дряхлого тела.
– Он сказал, что нас ожидают серьезные перемены, – наконец произнесла она. – И что нам следует готовиться к худшему.
– А он объяснил, что понимать под худшим?
– Я думаю, смерть.
– Мою?
– Он не сказал чью.
– Если речь идет о моей смерти, – Кадм сжал руку Лоретты, – это вовсе не конец света. Я готов... отправиться наконец на заслуженный отдых. – Он поднял пальцы и коснулся ее щеки. – Единственное, что меня тревожит, – это ты. Я знаю, ты не переносишь одиночества.
– Жить одной мне придется недолго. Я скоро последую за тобой, – прошептала Лоретта.
– Замолчи. Не хочу об этом слышать. Тебе еще жить и жить.
– Я не хочу жить без тебя.
– Тебе не о чем беспокоиться. Я все устроил так, что в денежном отношении ты не пострадаешь. И никогда не будешь ни в чем нуждаться.
– Дело не в деньгах.
– А в чем?
Лоретта потянулась за сигаретами и несколько мгновений молчала, открывая пачку.
– В твоей семье... Ты ведь не все рассказал мне о ней? – наконец спросила она.
– О, в этом можешь не сомневаться. Я не рассказал тебе о тысяче разных обстоятельств, – усмехнулся Кадм. – Поведать обо всем – никакой жизни не хватит. Даже такой длинной, как моя.
– Я говорю не о тысяче разных обстоятельств, Кадм, меня интересует лишь одно. Которое ты утаил от меня. Прошу тебя, Кадм, открой мне всю правду. Сейчас не время лгать.
– Я не лгу тебе и никогда не лгал, – спокойно возразил Кадм – И я могу лишь повторить то, что уже сказал: есть тысяча связанных с нашей семьей обстоятельств, в которые я не счел нужным тебя посвятить. Но клянусь, дорогая, ни одно из них не является ужасной тайной, о которой ты, видимо, подозреваешь. – Улыбаясь и поглаживая руку жены, Кадм говорил твердо и уверенно. – Разумеется, у нас, как и у всякой семьи, были свои несчастья. Например, моя мать умерла в клинике для душевнобольных. Но тебе об этом известно. Во времена Депрессии я занимался делами, которые, возможно, не делают мне большой чести. Но, – Кадм пожал плечами, – судя по всему, Господь Бог простил меня за это. Он подарил мне прекрасных детей и внуков, крепкое здоровье и такую долгую жизнь, на какую я и надеяться не смел. А самое главное, он послал мне тебя. – Кадм нежно коснулся губами руки Лоретта. – И поверь мне, дорогая, не проходит и дня, чтобы я не благодарил Всевышнего за его милость.
На этом их разговор закончился. Но последствия тревожных пророчеств астролога только начались.
На следующий день, когда Лоретта отправилась на Манхэттен, на ежемесячный обед в обществе дам-благотворительниц, Кадм вкатился в своем кресле в библиотеку, запер дверь и из тайника между рядами переплетенных в кожу увесистых томов, вряд ли способных возбудить чье-либо любопытство, извлек маленькую металлическую коробочку, перевязанную тонкой кожаной тесьмой. Его пальцы были слишком слабы, чтобы развязать узел, так что ему пришлось воспользоваться ножницами. Покончив с тесьмой, он осторожно поднял крышку. Если бы кто-нибудь наблюдал за Кадмом в эту минуту, то непременно решил бы, что в коробочке находятся бесценные сокровища – настолько благоговейно обращался с ней старик. Впрочем, наблюдателя ожидало бы разочарование. В коробочке не оказалось ничего примечательного. Там была лишь небольшая, потемневшая от времени тетрадь, ветхую обложку которой покрывали коричневые пятна. Листы тетради были сплошь исписаны от руки, но с годами чернила выцвели и прочесть написанное было нелегко. Между страницами лежали какие-то письма, столь же древние, как и сама тетрадь, лоскутки голубой ткани и истлевший листок какого-то дерева – как только Кадм взял его в руку, листок этот превратился в пыль.
Кадм не менее полудюжины раз пролистал тетрадь от начала до конца, иногда он останавливался, разбирая тот или иной фрагмент, но потом вновь, принимался осторожно переворачивать страницы.
Затем он отложил тетрадь, взял одно из писем и развернул его так бережно, словно перед ним была бабочка, крылышками которой он хотел полюбоваться, не причинив ей при этом вреда.
Письмо было написано изящным, аккуратным почерком и отличалось такой поэтичностью выражений и емкостью мыслей, что казалось стихотворением в прозе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208