Когда он вскочил на ноги, к нему уже приближались трое солдат.
Он заметил оживленное лицо Джарлакса, видел, что несколько раненых солдат упали, слышал, что за закрытыми дверями зала ревет пламя, и чуял запах дыма. Но ему все это помочь не могло.
Надо попытаться думать, как Джарлакс: интересно, что бы он сделал на его месте?
И Энтрери бросился в межуровневый провал на колонне в тот момент, когда острия алебард уже почти коснулись его, и исчез во мраке. Внутри он на кого-то упал, человек застонал и пошевелился, убийца наотмашь ударил его в лицо, и тот затих. Энтрери схватился за рукоять меча.
Убей их!– настойчиво вмешался в его мысли Коготь Шарона.
Энтрери не собирался разочаровывать свой меч. Он выскочил из дыры прямо на стражников, нерешительно переминающихся с алебардами на изготовку, сжимая в одной руке меч, в другой – кинжал. Когтем Шарона ударил по ближайшей алебарде, крутанул клинок вокруг древка, подцепил его и дернул, вырвав оружие из рук стражника; летящая алебарда одновременно послужила защитой от выпада меча другого солдата.
При этом он резко выбросил влево кинжал, блокируя еще один меч. Повернувшись к неприятелю лицом, он высоко отвел его руку и всадил в грудь Коготь Шарона. Парень стал заваливаться назад, а Энтрери отшатнулся, и как раз в этот момент над ним мелькнула алебарда. Он мгновенно присел, развернулся и вонзил кинжал в колено стражнику с алебардой. Тот взвыл, а убийца быстро выдернул клинок и одним взмахом Когтя Шарона отсек ему ногу. Солдат упал, а Энтрери, пользуясь его падающим телом как прикрытием, вскочил, но третий из нападавших развернулся и бросился наутек.
Энтрери рванул за ним и замер как вкопанный: в противоположном конце зала жрецы торопились увести первосвященника.
– Нет! – завопил убийца и помчался к ним, хотя понимал, что остановить их уже не успеет.
Это крах! Столько усилий, чтобы сюда проникнуть, столько боли в воспоминаниях о матери!
Благочинный Тайр, бежавший первым, приоткрыл дверь; Энтрери больше ничего не оставалось – он метнул свой меч, и клинок просвистел через весь зал, как кроваво-красное копье.
* * *
– Хорошая свинка, – похвалил Атрогейт Храпа.
Едва не теряя сознание от потери крови, он прижался к спине вепря и направил его к межуровневому провалу. Уже у самой колонны дворф заметил человека, выбирающегося из черной дыры.
Благочинный Гозитек умоляюще поглядел на него, и дворф съездил ему по физиономии. Парень, уже наполовину вылезший из провала, повис на краю, касаясь пальцами пола.
По приказу Атрогейта Храп прыгнул в черноту. Обернувшись, дворф махнул рукой Джарлаксу, хотя тот вряд ли заметил. Соскочив со спины вепря, коротышка уселся на край провала, схватил Гозитека за шиворот и затащил несчастного избитого жреца внутрь.
* * *
Благочинный Тайр краем глаза заметил летящий клинок. С криком отпрянув, он навалился на товарищей. Те вместе с хрипло дышащим Айночеком прижались к стене. Кроваво-красный меч, мелькнув молнией, вонзился в тяжелую дверь, захлопнув ее, и застрял в ней, дрожа.
– Уводите его! – крикнул Тайр двоим другим жрецам, а сам повернулся лицом к Энтрери. – Я с ним разберусь.
С яростным криком он вцепился в рукоять Когтя Шарона и вырвал его из двери.
В тот же миг благочинному Тайру показалось, что время словно резко замедлилось. Он неловко отступил от двери, которую снова отворил благочинный Премии, и заметил, что футах в тридцати от него что-то кричит, разевая рот, этот самый Энтрери. Он видел, как этот человек перебросил в другую руку кинжал и высоко подпрыгнул.
Энтрери действительно высоко взлетел, мощно оттолкнувшись от пола, и с силой метнул свой драгоценный кинжал.
Благочинный Тайр уловил лишь серебристую вспышку, самого клинка он не видел, но сразу понял, кому грозит опасность. Он хотел крикнуть, предупредить, но с губ его сорвался только тонкий визг.
Правда, он этого не осознал, зато слышал крик Энтрери: «Шанали!» – и звук этот почему-то долго звучал в ушах благочинного Тайра.
А потом вдруг, словно по щелчку какого-то волшебника, время вновь понеслось вперёд, серебряная вспышка мелькнула мимо Тайра, он обернулся и увидел, что кинжал, сверкая самоцветами, уже дрожит в груди первосвященного Айночека, провозвестник размахивает руками, а его белое лицо исказила гримаса невыносимой боли.
И в единый миг все стало ослепительно белым. Дикая боль пронзила, казалось, не только тело, но и душу благочинного. Он попробовал закричать, но лишь оскалился. Губы, точно съежившись, обнажили зубы и десны. Где-то в глубине сознания Тайр понял, что нужно немедленно бросить меч.
Однако тело его уже не слушалось. Он ощущал лишь боль, будто одновременно миллион раскаленных игл вонзился в кожу, а внутри все кипело от нестерпимого жара.
Тайр рухнул на пол, но уже не почувствовал этого, хотя еще дрожал. Кожа его обуглилась и трещала – Коготь Шарона пожирал несчастного жреца.
* * *
Оба броска Артемис Энтрери совершил почти по наитию, не отдавая себе в том отчета. Мыслями его владел образ матери, такой хрупкой, заволакиваемый дорожной пылью. Он не чувствовал ничего, кроме ярости, бесконтрольного, застилающего глаза гнева, из-за того что этому подонку удастся ускользнуть.
В тот самый момент, когда кинжал вонзился в грудь Айночека, Энтрери почувствовал, что победил силу жреческого заклинания, и побежал к провозвестнику, исполненный злобного торжества.
Сопровождавшие первосвященника жрецы внезапно ринулись к выходу, спасаясь от настигшей их диатримы. В открытую дверь Энтрери видел, что стражники, бежавшие на помощь, увидев вырвавшуюся из зала гигантскую птицу, резко развернулись в другую сторону.
Убийца одним прыжком добрался до двери и захлопнул ее. Мельком глянув на умирающего Тайра, он приблизился к Айночеку.
– Знаешь, сколько жизней ты сломал? – спросил он.
Трясясь всем телом, дико выпучив глаза, жрец пошевелил губами, но сказать ничего не смог.
– Вижу, что знаешь, – промолвил Энтрери. – Ты-то все понимал. До чего низко и грязно отбирать у бедняков последние гроши и лишать девочек невинности! Понимал, потому теперь и боишься.
Айночек замер, когда убийца взялся за рукоять кинжала. Первой мыслью Энтрери было высосать из него всю душу, но он почти сразу передумал.
– Говорят, Селуна – добрая богиня, – сказал он. – У тебя с ней нет ничего общего. Ты – мошенник, но пришел конец твоему обману.
Глаза Айночека закатились, и он осел на пол.
– Лучше уж такой конец, чем этот, – заметил подошедший к Энтрери Джарлакс, мотнув головой в сторону благочинного Тайра.
Тот еще дергался, вся кожа его обуглилась, и местами сквозь нее уже проступили кости.
Энтрери, раздробив хрупкую кость, с силой топнул по сжимающей меч руке жреца, подхватил Коготь Шарона и поглядел на Джарлакса, аккуратно прятавшего в шляпу черный лоскут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Он заметил оживленное лицо Джарлакса, видел, что несколько раненых солдат упали, слышал, что за закрытыми дверями зала ревет пламя, и чуял запах дыма. Но ему все это помочь не могло.
Надо попытаться думать, как Джарлакс: интересно, что бы он сделал на его месте?
И Энтрери бросился в межуровневый провал на колонне в тот момент, когда острия алебард уже почти коснулись его, и исчез во мраке. Внутри он на кого-то упал, человек застонал и пошевелился, убийца наотмашь ударил его в лицо, и тот затих. Энтрери схватился за рукоять меча.
Убей их!– настойчиво вмешался в его мысли Коготь Шарона.
Энтрери не собирался разочаровывать свой меч. Он выскочил из дыры прямо на стражников, нерешительно переминающихся с алебардами на изготовку, сжимая в одной руке меч, в другой – кинжал. Когтем Шарона ударил по ближайшей алебарде, крутанул клинок вокруг древка, подцепил его и дернул, вырвав оружие из рук стражника; летящая алебарда одновременно послужила защитой от выпада меча другого солдата.
При этом он резко выбросил влево кинжал, блокируя еще один меч. Повернувшись к неприятелю лицом, он высоко отвел его руку и всадил в грудь Коготь Шарона. Парень стал заваливаться назад, а Энтрери отшатнулся, и как раз в этот момент над ним мелькнула алебарда. Он мгновенно присел, развернулся и вонзил кинжал в колено стражнику с алебардой. Тот взвыл, а убийца быстро выдернул клинок и одним взмахом Когтя Шарона отсек ему ногу. Солдат упал, а Энтрери, пользуясь его падающим телом как прикрытием, вскочил, но третий из нападавших развернулся и бросился наутек.
Энтрери рванул за ним и замер как вкопанный: в противоположном конце зала жрецы торопились увести первосвященника.
– Нет! – завопил убийца и помчался к ним, хотя понимал, что остановить их уже не успеет.
Это крах! Столько усилий, чтобы сюда проникнуть, столько боли в воспоминаниях о матери!
Благочинный Тайр, бежавший первым, приоткрыл дверь; Энтрери больше ничего не оставалось – он метнул свой меч, и клинок просвистел через весь зал, как кроваво-красное копье.
* * *
– Хорошая свинка, – похвалил Атрогейт Храпа.
Едва не теряя сознание от потери крови, он прижался к спине вепря и направил его к межуровневому провалу. Уже у самой колонны дворф заметил человека, выбирающегося из черной дыры.
Благочинный Гозитек умоляюще поглядел на него, и дворф съездил ему по физиономии. Парень, уже наполовину вылезший из провала, повис на краю, касаясь пальцами пола.
По приказу Атрогейта Храп прыгнул в черноту. Обернувшись, дворф махнул рукой Джарлаксу, хотя тот вряд ли заметил. Соскочив со спины вепря, коротышка уселся на край провала, схватил Гозитека за шиворот и затащил несчастного избитого жреца внутрь.
* * *
Благочинный Тайр краем глаза заметил летящий клинок. С криком отпрянув, он навалился на товарищей. Те вместе с хрипло дышащим Айночеком прижались к стене. Кроваво-красный меч, мелькнув молнией, вонзился в тяжелую дверь, захлопнув ее, и застрял в ней, дрожа.
– Уводите его! – крикнул Тайр двоим другим жрецам, а сам повернулся лицом к Энтрери. – Я с ним разберусь.
С яростным криком он вцепился в рукоять Когтя Шарона и вырвал его из двери.
В тот же миг благочинному Тайру показалось, что время словно резко замедлилось. Он неловко отступил от двери, которую снова отворил благочинный Премии, и заметил, что футах в тридцати от него что-то кричит, разевая рот, этот самый Энтрери. Он видел, как этот человек перебросил в другую руку кинжал и высоко подпрыгнул.
Энтрери действительно высоко взлетел, мощно оттолкнувшись от пола, и с силой метнул свой драгоценный кинжал.
Благочинный Тайр уловил лишь серебристую вспышку, самого клинка он не видел, но сразу понял, кому грозит опасность. Он хотел крикнуть, предупредить, но с губ его сорвался только тонкий визг.
Правда, он этого не осознал, зато слышал крик Энтрери: «Шанали!» – и звук этот почему-то долго звучал в ушах благочинного Тайра.
А потом вдруг, словно по щелчку какого-то волшебника, время вновь понеслось вперёд, серебряная вспышка мелькнула мимо Тайра, он обернулся и увидел, что кинжал, сверкая самоцветами, уже дрожит в груди первосвященного Айночека, провозвестник размахивает руками, а его белое лицо исказила гримаса невыносимой боли.
И в единый миг все стало ослепительно белым. Дикая боль пронзила, казалось, не только тело, но и душу благочинного. Он попробовал закричать, но лишь оскалился. Губы, точно съежившись, обнажили зубы и десны. Где-то в глубине сознания Тайр понял, что нужно немедленно бросить меч.
Однако тело его уже не слушалось. Он ощущал лишь боль, будто одновременно миллион раскаленных игл вонзился в кожу, а внутри все кипело от нестерпимого жара.
Тайр рухнул на пол, но уже не почувствовал этого, хотя еще дрожал. Кожа его обуглилась и трещала – Коготь Шарона пожирал несчастного жреца.
* * *
Оба броска Артемис Энтрери совершил почти по наитию, не отдавая себе в том отчета. Мыслями его владел образ матери, такой хрупкой, заволакиваемый дорожной пылью. Он не чувствовал ничего, кроме ярости, бесконтрольного, застилающего глаза гнева, из-за того что этому подонку удастся ускользнуть.
В тот самый момент, когда кинжал вонзился в грудь Айночека, Энтрери почувствовал, что победил силу жреческого заклинания, и побежал к провозвестнику, исполненный злобного торжества.
Сопровождавшие первосвященника жрецы внезапно ринулись к выходу, спасаясь от настигшей их диатримы. В открытую дверь Энтрери видел, что стражники, бежавшие на помощь, увидев вырвавшуюся из зала гигантскую птицу, резко развернулись в другую сторону.
Убийца одним прыжком добрался до двери и захлопнул ее. Мельком глянув на умирающего Тайра, он приблизился к Айночеку.
– Знаешь, сколько жизней ты сломал? – спросил он.
Трясясь всем телом, дико выпучив глаза, жрец пошевелил губами, но сказать ничего не смог.
– Вижу, что знаешь, – промолвил Энтрери. – Ты-то все понимал. До чего низко и грязно отбирать у бедняков последние гроши и лишать девочек невинности! Понимал, потому теперь и боишься.
Айночек замер, когда убийца взялся за рукоять кинжала. Первой мыслью Энтрери было высосать из него всю душу, но он почти сразу передумал.
– Говорят, Селуна – добрая богиня, – сказал он. – У тебя с ней нет ничего общего. Ты – мошенник, но пришел конец твоему обману.
Глаза Айночека закатились, и он осел на пол.
– Лучше уж такой конец, чем этот, – заметил подошедший к Энтрери Джарлакс, мотнув головой в сторону благочинного Тайра.
Тот еще дергался, вся кожа его обуглилась, и местами сквозь нее уже проступили кости.
Энтрери, раздробив хрупкую кость, с силой топнул по сжимающей меч руке жреца, подхватил Коготь Шарона и поглядел на Джарлакса, аккуратно прятавшего в шляпу черный лоскут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93