Островский, успокоившись, сделал обход. Впрочем, сегодня он походил не на доктора, а больше на христианского апостола — добродушный и благообразный. Вокруг него распространялось сияние. Он не выслушивал жалобы, а благословлял пухлой розовой дланью.
Затем он диктовал Алене, а она делала записи в историях болезни.
В половину второго санитарка, разносившая обед, прибежала к Островскому, сильно встревоженная.
— Он умирает! — с порога выкрикнула она. Островский весь сейчас же подобрался; веселье и хорошее настроение бесследно исчезли.
— Кто?
— Тот, который в боксе!
Островский досадливо поморщился; за волнениями сумасшедшего дня он совсем забыл о странном пациенте.
— Что с ним? — спросил он, вставая.
— Посмотрите сами, — ответила санитарка — простая женщина лет пятидесяти, расплывшаяся и бесформенная.
Ее красные натруженные руки дрожали, а зубы выбивали частую дробь.
— Я с вами, Владимир Николаевич? — сказала Алена.
— Нет. Оставайся здесь.
Островский открыл ящик стола, достал из коробки пару резиновых перчаток и свежую маску.
— Я совсем упустил из виду этого парня, — оправдываясь, сказал он. — Ты лучше вот что, сходи-ка в лабораторию, проверь, готовы ли его анализы. Если готовы — принеси мне. А я — в бокс.
— Хорошо, — ответила Алена.
Лаборатория размещалась в другом корпусе. Туда можно было попасть двумя путями — по улице и по подземным переходам, связывавшим больничные корпуса. Алена выглянула в окно: мелкий дождик, зарядивший с самого утра, усилился. Она выбрала подземный переход, хоть и не любила эти мрачные, гулкие, всегда пустынные тоннели, нпоминавшие катакомбы.
— Владимир Николаевич! Как фамилия больного?
— Ремизов.
— Ясно. Сейчас принесу.
Девушка вышла из кабинета, по коридору прошла до лестницы и стала спускаться в подвал.
Боксы во всех инфекционных больницах устроены одинаково: из коридора дверь ведет в небольшой тамбур, а оттуда — уже в отдельную одноместную палату. Таким образом снижается вероятность распространения инфекции.
Островский некоторое время стоял в тамбуре, наблюдая через стеклянную дверь за молодым черноволосым мужчиной. Ультрафиолетовая лампа, висевшая над кроватью, отбрасывала на лицо больного синеватые отсветы. Островский видел, как черты лица мужчины заострились и стали тоньше. Высокий лоб покрылся испариной, капельки пота искрились, словно кристаллики льда.
Доктор снял халат и взял другой, висевший в специальном шкафу. В отличие от обычного, в нем не было карманов; рукава и воротник наглухо застегивались.
Островский надел на голову шапочку и закрыл лицо маской; затем настала очередь перчаток.
Он походил по тамбуру еще несколько минут, давая УФ-излучению время, необходимое для стерилизации помещения.
Наконец он решил, что пора, и открыл дверь в палату.
Услышав шум, больной поднял голову. Из наружных уголков глаз скатились две розовые слезы. Островский замер на пороге, потрясенный этим зрелищем. В голове замелькали названия страшных заболеваний; каждое из них было опасно и означало смерть.
Он приблизился к постели. От мужчины упругими, почти осязаемыми волнами исходил удушливый жар.
— Ремизов? Алексей? — Островский взял историю болезни, лежавшую на прикроватной тумбочке. Сквозь маску голос звучал приглушенно. — Как вы себя чувствуете?
Пациент закашлялся. На простыню полетели алые прожилки. «ГЛПС», — предположил врач. Пока, внешне, все очень напоминало геморрагическую лихорадку с почечным синдромом.
Мужчина с трудом разлепил тяжелые набрякшие веки. Его глаза будто плавали в густом розовом киселе.
— Кто вы? — спросил черноволосый.
— Я — доктор, — ласково ответил Островский. По его глубокому убеждению, одно это слово способно помочь. — Меня зовут Владимир Николаевич. Как вы себя чувствуете?
Он взял руку больного и ущипнул кожу на предплечье. Складка, появившаяся от щипка, долго не расправлялась.
— Вам нужно больше пить. Вы теряете много жидкости.
Мужчина молчал, и Островский подумал, что он находится в полузабытье, едва осознает, где он и что с ним происходит.
— Мне конец, — прохрипел мужчина. — Я не хотел… Я думал, что прибор поможет…
Эти слова только укрепили Островского в его подозрениях.
«Он совсем плох. Надо проводить интенсивную терапию. В боксе — не самый лучший вариант, но…» Мужчина словно читал его мысли.
— Не надо никого звать, — сказал он. В горле раздалось звонкое бульканье, и мужчина перекатился набок, выплюнув изо рта порцию горячей дымящейся крови.
Островский решительно направился к выходу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но мужчина внезапно сказал таким твердым голосом, что старик замер на месте.
— Не выходите отсюда! Нельзя!
— Что вы сказали?
Кривая ухмылка исказила лицо черноволосого.
— Я знаю, о чем вы думаете… ГЛПС? Ха… — он вытер губы тыльной стороной кисти. — Все гораздо хуже!
Некоторое время он молчал, пытаясь поудобнее устроиться на подушках. Затем вытянул руку, показывая на табурет рядом с кроватью.
— Присядьте… Владимир Николаевич.
«В конце концов, я в маске… Здесь ультрафиолет…» — решил Островский и после недолгого колебания сел на табурет. Но больше всего его поразило то, что пациент назвал диагноз, пришедший ему в голову минутой раньше.
— Вы — врач? — спросил Островский.
— Это не геморрагическая лихорадка.
— Тогда что?
Мужчина судорожно сглотнул («собственную кровь», — догадался Островский); от этого движения розовые слезы снова потекли по его щекам.
— Сапожник сам сделал для себя сапоги, — сказал он. — Ну, и что хорошего из этого получилось?
— Алексей… — Островский быстро глянул на обложку серой картонной папки. — Викторович. Вы уверены, что… адекватно оцениваете происходящее?
— Мозги еще не отлетели, — медленно выговорил Ремизов. — Хотя… Судя по всему, у меня начался геморрагический отек легких… Видите кровь?
Островский кивнул.
— Значит, и мозги потихоньку превращаются в малиновое желе… Удивительно, что я еще соображаю.
Доктор сделал движение, собираясь подняться.
— Не уходите, — с мольбой сказал мужчина. — Я умираю… — он закрыл глаза. Повисла пауза.
Островский понимал, что все это выглядит по меньшей мере странно: он сидит у постели умирающего и даже не пытается ему помочь. Но еще более странным было то, что больной сам запрещал делать это.
— Я немного боюсь… — сказал мужчина. — Не оставляйте меня одного.
Островский всем своим грузным телом подался вперед и пожал мужчине руку.
— Ну что вы, голубчик, ей-богу! Все будет хорошо. Я сейчас…
Черноволосый резко открыл глаза и поймал Островского за запястье.
— Вы не уйдете. Если уж вошли, теперь этого делать нельзя. Послушайте меня внимательно, у нас очень мало времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63