Соленая морская вода держала его, точно на широкой доброй ладони. Она попадала в рот и в нос, и у Тассилона вдруг начала распухать от раздражения слизистая. Он стал чихать, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, но только еще хуже забивал нос. «Еще немного — и я задохнусь», — подумал он, продолжая упрямо грести.
Он ничего не видел. Впереди не было ничего, кроме ослепительного солнечного блеска. И вокруг него ничего не было — только плеск воды. Сзади доносились крики, на воду уже спускали лодку, чтобы догнать негодного раба. Тассилон не обращал на это внимание. Если ему суждено умереть сегодня, пусть это случится сегодня.
А потом впереди показалась преграда. Тассилон слепо ткнулся в нее, точно котенок в забор, несколько раз царапнул пальцами, срывая ногти. Что-то опустилось сверху, стукнуло его по макушке, и Тассилон вдруг ощутил, что его черные волосы стали горячими, что голову сильно напекло солнцем. Стукнуло еще раз. Он закричал, вода хлынула ему в горло.
Тассилон закашлялся, и тут наконец его руки — которые непостижимым образом оказались умнее своего хозяина! — вцепились в нечто. Весло, как он сообразил позднее, потому что в тот миг ничего не понимал. И кто-то сидящий в лодке — потому что преграда, в которую он уткнулся, была ничем иным, как бортом небольшого суденышка.
Чей-то пронзительный, как у морской птицы, голос крикнул сверху: — Я тяну тебя!
Тассилон начал перебирать пальцами, продвигаясь по веслу вперед. Затем его с усилием выдернули из воды, и он тотчас схватился за край борта.
— Опрокинешь! — прокричал голос. Весло выпустили, и оно в очередной раз стукнуло Тассилона, теперь по плечу. Он закричал от боли, но не разжал пальцев, продолжая держаться за борт лодки, в котором видел все свое спасение.
Некто, оставив весло, отошел к другому борту, чтобы уравновесить суденышко.
Но маленький кораблик бешено раскачивался на волнах, как будто его трясли пальцы очень нервных богов.
Наконец лодка немного успокоилась. Тассилон с трудом перевалил через борт и рухнул на дно. Затем он закрыл глаза.
Когда он открыл их, над ним склонялось лицо. Это было лицо гирканки, смуглой, узкоглазой, окаймленное множеством тугих косичек. А по щекам у нее змеились шрамы. Два глубоких неровных пореза, заживших совсем недавно.
— Элленхарда, — сказала гирканка.
Он понял, что это — ее имя. Его пальцы сами собой потянулись к ошейнику, закрепленному на его шее, просунулись в узкий зазор между металлической полосой с выбитым на ней именем хозяина и натертой кожей.
— Тассилон, — хрипло сказал чернокожий беглец, — свободный человек.
А Конан на причале тем временем пришел в себя. Он обнаружил, что представляет собой жалкое зрелище. Великолепное тело варвара бессильно лежит в луже молодого красного вина, которое пенится вокруг него, точно кровь. Конан опустил палец в лужу, облизал. Точно, вино. Ощупал себе голову. Вроде бы, цела. Только шишка над левым ухом, но это совершенно неважно.
Кругом суетились люди. Надсмотрщик тряс плетью и ругался на чем свет стоит. Несколько ленивых, разморенных солнцем скотов, которых Конан определил как подручных главного надсмотрщика, опускали на воду лодку.
Одно весло потерялось — его искали, потом весло нашлось — но беглец, кажется, уже утонул… Или нет, вон он… Или утонул… Может быть, вообще не стоит искать какого-то глупого раба? Ну, сбежал… Он ведь все равно утонул…
— Он совершил нападение на господина, — орал главный надсмотрщик, кося глазом на Конана.
Киммериец, конечно, не являл собой чудо респектабельности. Но все-таки он был свободным человеком. И, что еще существеннее, обладал хорошо тренированными мышцами. А за плечами у него имелся великолепный меч. Поэтому следовало изобразить гнев и негодование на строптивого упрямца, который осмелился — страшно молвить! — треснуть бочкой с пином по черепу столь внушительную персону. Конан зевнул.
— Утонул, говорите? — сказал он. — Ну, если меня угостят здешним вином, я не буду на вас в обиде. Оно, кажется, недурно.
Вот таким было знакомство Конана с Тассилоном. Они видели друг друга мимолетно и при довольно странных обстоятельствах, но тем не менее остались друг у друга в памяти. Так устроен этот мир. Не только все короли и вельможи в нем знакомы между собой, но и все сколько-нибудь значительные жулики, наемники и воры могут похвастаться взаимным знакомством.
И когда судьба свела Конана с Тассилоном второй раз, они сразу же узнали друг друга…
* * *
После визита Венца Ученых Арифина к господину Церингену прошло всего несколько дней, а план совместных действий был уже разработан. Адепты ордена действовали быстро.
Для начала к Церингену явился совсем другой человек, который не назвал своего имени — показал лишь печатку с изображением павлина и произнес слова «Венец Ученых». Этот человек не был похож на Арифина — серенький, незаметный, малозначительный, какой-то шмыгающий. Тем не менее вскоре господин Церинген имел случай убедиться, что перед ним — выдающийся стратег и тактик по части разрушения чужой жизни.
Прелесть плана, предложенного сереньким человечком, заключалась в том, что Эйке будет наказан (а желательно и удушен, хотя лучше было бы довести его до самоубийства) исключительно чужими руками. Никто из знакомых господина Церингена участвовать в этом не будет.
Напротив. Злейшими врагами Эйке должны будут выступить его собственные друзья, служащие, прислуга — словом, те, кого он никак не может заподозрить в недобрых замыслах. При этом и сами невольные злоумышленники до поры не будут догадываться о своей роковой роли в несчастьях, которые посыплются на Эйке одно за другим.
Для начала надлежало составить список людей, пригодных для использования в дьявольской операции. Была произведена сложная разведка и в конце концов определены подходящие кандидатуры. В их число входила домашняя прислуга и двое приказчиков из лавки, где шла розничная торговля шелком и изделиями из этой ткани.
Что касается Игельгуса, то его надлежало устранить. Старший писец обладал, по мнению серенького человечка, слишком ясным зрением и слишком трезвым умом. Он может догадаться о сути происходящего значительно раньше, чем союзники господина Церингена нанесут Эйке решающий удар. Кроме того (об этом Церингену, естественно, не рассказывали), Игельгус вообще, кажется, слишком много разведал такого, о чем посторонним для ордена людям знать не полагается…
Господин Церинген с упоением слушал, как серенький развивает перед ним свои планы. Безупречная вязь интриги доставляла Церингену почти осязаемое наслаждение, как будто он пропускал между пальцами шелковистое кружево. Только при упоминании о необходимости убийства Игельгуса господин Церинген брезгливо поморщился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Он ничего не видел. Впереди не было ничего, кроме ослепительного солнечного блеска. И вокруг него ничего не было — только плеск воды. Сзади доносились крики, на воду уже спускали лодку, чтобы догнать негодного раба. Тассилон не обращал на это внимание. Если ему суждено умереть сегодня, пусть это случится сегодня.
А потом впереди показалась преграда. Тассилон слепо ткнулся в нее, точно котенок в забор, несколько раз царапнул пальцами, срывая ногти. Что-то опустилось сверху, стукнуло его по макушке, и Тассилон вдруг ощутил, что его черные волосы стали горячими, что голову сильно напекло солнцем. Стукнуло еще раз. Он закричал, вода хлынула ему в горло.
Тассилон закашлялся, и тут наконец его руки — которые непостижимым образом оказались умнее своего хозяина! — вцепились в нечто. Весло, как он сообразил позднее, потому что в тот миг ничего не понимал. И кто-то сидящий в лодке — потому что преграда, в которую он уткнулся, была ничем иным, как бортом небольшого суденышка.
Чей-то пронзительный, как у морской птицы, голос крикнул сверху: — Я тяну тебя!
Тассилон начал перебирать пальцами, продвигаясь по веслу вперед. Затем его с усилием выдернули из воды, и он тотчас схватился за край борта.
— Опрокинешь! — прокричал голос. Весло выпустили, и оно в очередной раз стукнуло Тассилона, теперь по плечу. Он закричал от боли, но не разжал пальцев, продолжая держаться за борт лодки, в котором видел все свое спасение.
Некто, оставив весло, отошел к другому борту, чтобы уравновесить суденышко.
Но маленький кораблик бешено раскачивался на волнах, как будто его трясли пальцы очень нервных богов.
Наконец лодка немного успокоилась. Тассилон с трудом перевалил через борт и рухнул на дно. Затем он закрыл глаза.
Когда он открыл их, над ним склонялось лицо. Это было лицо гирканки, смуглой, узкоглазой, окаймленное множеством тугих косичек. А по щекам у нее змеились шрамы. Два глубоких неровных пореза, заживших совсем недавно.
— Элленхарда, — сказала гирканка.
Он понял, что это — ее имя. Его пальцы сами собой потянулись к ошейнику, закрепленному на его шее, просунулись в узкий зазор между металлической полосой с выбитым на ней именем хозяина и натертой кожей.
— Тассилон, — хрипло сказал чернокожий беглец, — свободный человек.
А Конан на причале тем временем пришел в себя. Он обнаружил, что представляет собой жалкое зрелище. Великолепное тело варвара бессильно лежит в луже молодого красного вина, которое пенится вокруг него, точно кровь. Конан опустил палец в лужу, облизал. Точно, вино. Ощупал себе голову. Вроде бы, цела. Только шишка над левым ухом, но это совершенно неважно.
Кругом суетились люди. Надсмотрщик тряс плетью и ругался на чем свет стоит. Несколько ленивых, разморенных солнцем скотов, которых Конан определил как подручных главного надсмотрщика, опускали на воду лодку.
Одно весло потерялось — его искали, потом весло нашлось — но беглец, кажется, уже утонул… Или нет, вон он… Или утонул… Может быть, вообще не стоит искать какого-то глупого раба? Ну, сбежал… Он ведь все равно утонул…
— Он совершил нападение на господина, — орал главный надсмотрщик, кося глазом на Конана.
Киммериец, конечно, не являл собой чудо респектабельности. Но все-таки он был свободным человеком. И, что еще существеннее, обладал хорошо тренированными мышцами. А за плечами у него имелся великолепный меч. Поэтому следовало изобразить гнев и негодование на строптивого упрямца, который осмелился — страшно молвить! — треснуть бочкой с пином по черепу столь внушительную персону. Конан зевнул.
— Утонул, говорите? — сказал он. — Ну, если меня угостят здешним вином, я не буду на вас в обиде. Оно, кажется, недурно.
Вот таким было знакомство Конана с Тассилоном. Они видели друг друга мимолетно и при довольно странных обстоятельствах, но тем не менее остались друг у друга в памяти. Так устроен этот мир. Не только все короли и вельможи в нем знакомы между собой, но и все сколько-нибудь значительные жулики, наемники и воры могут похвастаться взаимным знакомством.
И когда судьба свела Конана с Тассилоном второй раз, они сразу же узнали друг друга…
* * *
После визита Венца Ученых Арифина к господину Церингену прошло всего несколько дней, а план совместных действий был уже разработан. Адепты ордена действовали быстро.
Для начала к Церингену явился совсем другой человек, который не назвал своего имени — показал лишь печатку с изображением павлина и произнес слова «Венец Ученых». Этот человек не был похож на Арифина — серенький, незаметный, малозначительный, какой-то шмыгающий. Тем не менее вскоре господин Церинген имел случай убедиться, что перед ним — выдающийся стратег и тактик по части разрушения чужой жизни.
Прелесть плана, предложенного сереньким человечком, заключалась в том, что Эйке будет наказан (а желательно и удушен, хотя лучше было бы довести его до самоубийства) исключительно чужими руками. Никто из знакомых господина Церингена участвовать в этом не будет.
Напротив. Злейшими врагами Эйке должны будут выступить его собственные друзья, служащие, прислуга — словом, те, кого он никак не может заподозрить в недобрых замыслах. При этом и сами невольные злоумышленники до поры не будут догадываться о своей роковой роли в несчастьях, которые посыплются на Эйке одно за другим.
Для начала надлежало составить список людей, пригодных для использования в дьявольской операции. Была произведена сложная разведка и в конце концов определены подходящие кандидатуры. В их число входила домашняя прислуга и двое приказчиков из лавки, где шла розничная торговля шелком и изделиями из этой ткани.
Что касается Игельгуса, то его надлежало устранить. Старший писец обладал, по мнению серенького человечка, слишком ясным зрением и слишком трезвым умом. Он может догадаться о сути происходящего значительно раньше, чем союзники господина Церингена нанесут Эйке решающий удар. Кроме того (об этом Церингену, естественно, не рассказывали), Игельгус вообще, кажется, слишком много разведал такого, о чем посторонним для ордена людям знать не полагается…
Господин Церинген с упоением слушал, как серенький развивает перед ним свои планы. Безупречная вязь интриги доставляла Церингену почти осязаемое наслаждение, как будто он пропускал между пальцами шелковистое кружево. Только при упоминании о необходимости убийства Игельгуса господин Церинген брезгливо поморщился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79