— В ночь, когда волки съедают луну, злые духи бродят прямо по городу и пожирают человеческие сердца, — шептал второй голос, сердитый. — Пора бы знать такие простые вещи.
— Ты своим звоном полгорода перебудишь, — говорил первый. — Насчет злых духов я не уверен, а вот охранники прибегут — это как пить дать.
— Не смей меня учить! Ты жизни не видел, злой доли не хлебал!
— Хлебал! — свистящим шепотом выкрикнул первый.
Крепкая узкая ладошка человека с бубенчиками закрыла упрямцу рот.
— Погубишь нас! Молчи! Я зажму бубенцы в кулаке, вот они и не будут звенеть. Только там, в кулаке, они все равно живые, и злые духи нас не тронут.
— Лишь бы злые охранники нас не тронули, — прошептал под ладонью Аксум Инаэро, — а с духами как-нибудь справимся.
Они крались вдоль стены, но переулку, охраняемые темнотой и подгоняемые тревогой за собственное неясное будущее.
Неизвестно, кто из двоих рисковал больше. Аксум — рабыня. Если ее поймают, то снова отдадут в руки прежнего господина, а уж как Ватар распорядится непокорной девчонкой — это личное дело Ватара. Может, снова приставит к делу, только на цепь посадит. Может, прикажет забить до смерти. А может быть, ничего он с нею не сделает, оставит все как есть: была Аксум лучшим каллиграфом мастерской — и останется лучшей, и снова будет работать с утра до ночи, беспокойно спать от переутомления, жаловаться на резь в глазах, прятать в матрасе деньги, полученные от добросердечных заказчиков, и безнадежно мечтать когда-нибудь выкупиться на волю… Впрочем, что касается денег, то придется начинать все сначала: свои сбережения Аксум прихватила с собой, так что, попадись она в руки стражи, отберут у нее все до последнего медяка. На этот счет можно даже и не обольщаться.
А вот Инаэро — свободный. Если их с Аксум схватят вместе, то он будет считаться вором, посягнувшим на чужую собственность. А с теми, кто крадет рабов, поступают очень жестоко.
Если же «повезет» и поймают одну Аксум, то Инаэро, конечно, не попадет в руки правосудия. Зато ему обеспечена тайная расправа со стороны господина Ватара — человека весьма могущественного. И что с того, что господин Ватар скрывает реальную мощь своей власти! Инаэро подозревал, что знает о своем работодателе далеко не все, — но и того, что было известно, довольно, чтобы бояться этого человека.
И все же, несмотря на все эти опасности, оставаться в каллиграфической мастерской было слишком рискованно. Инаэро узнал чересчур много, чтобы не сознавать этого. Аксум, которая по поручению своего господина, шпионила за Эйке, сделалась для собственных хозяев чрезвычайно «неудобной», и ее могли убрать в любой момент.
А Инаэро успел привязаться к девочке — язвительной учительнице и талантливой рисовальщице, которая в каждой букве умела увидеть забавную змейку, потягивающегося кота или спящего тигра. Не станет он сидеть сложа руки и ждать того дня, когда по школе каллиграфов разойдется слух: Аксум нашли задушенной! Шнурок на шее! Лицо синее, язык высунут! Бедная девочка! Поохают, попереживают — а через неделю забудут.
На бегство решились быстро и сразу. Ничего с собой не взяли, даже переодеваться не стали. Аксум только вытащила заветный кошель с собранными для выкупа деньгами и спрятала его под одежду.
Они выбрались из здания школы через окно и оказались в темном переулке. Инаэро чувствовал, как его начинает бить дрожь, и хотел думать, что это — от ночной прохлады.
А Аксум казалась совершенно спокойной. И даже ворчала, совсем как обычно:
— Мы до рассвета будем тут стоять? Идем!
Она потянула его за руку, и Инаэро послушно двинулся следом.
— Они хватятся нас только утром, когда все проснутся, — рассуждала девочка шепотом. Ее босые ступни шуршали по камням, бубенцы предательски глухо позвякивали в кулачке. — Времени еще несколько часов.
Инаэро вдруг остановился. В темноте блеснули его зубы — он широко улыбнулся:
— Аксум! Я знаю, куда нам идти!
Даже в темноте он видел, что она крепко в этом сомневается.
— Ты уверен?
— Аксум, почему ты считаешь меня полным ослом?
— Потому что ты и есть…
— Ладно, без тебя знаю. Но скажи: ты хотя бы доверяешь мне?
— А ты как полагаешь? Я сбежала из школы, где мне было тепло и хорошо, где все меня обожали…
— Ну да, не секли за ворованные пирожки, — попытался съязвить Инаэро.
— А мне и не приходилось воровать пирожки! — парировала Аксум. — Мне их приносили, когда я требовала. Вообще жила как наследница престола…
— Ты — талантливый художник, — серьезно сказал Инаэро, — а они обращались с тобой как с воровской отмычкой, которая подходит к любому туго набитому сундуку.
Аксум опустила голову.
— Ты и вправду считаешь, что я талантлива?
— Да! — горячо отозвался Инаэро. — Тебе нужно жить иначе — в собственном доме, среди слуг…
— Ну уж нет! — почти крикнула Аксум. — Если милостью богов я стану когда-нибудь свободной, никогда никаких рабов у меня в доме не будет! Я-то хорошо знаю, на какие низости способны несвободные люди. Мне-то лучше всех известно, как они подглядывают за господами, как судачат потом, перемывая им кости, как ненавидят рабы хозяев. Видеть сладкую улыбку служанки, которая приносит тебе поднос с фруктами, и знать, что на кухне она только что именовала тебя «шлюхой»!
— Откуда ты…
— Я сама так делала! — зашипела Аксум. В ее глазах закипали слезы. Неожиданно она схватила Инаэро за руку и прижалась к нему всем телом. Он почувствовал, что она дрожит. — Мне страшно! Если Ватар меня схватит, он не простит! Я не знаю, что он со мной сделает, но у него нет сердца! И я видела, что он делает с другими…
— Он тебя не схватит, — сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу уверенность, которой вовсе не испытывал. — Доверься мне. Я — бедный неудачник, но ты многому меня научила. Мой план очень прост и обладает завидными рабскими достоинствами — он… только не смейся, Аксум… он подлый.
— Подлый? — Она недоверчиво улыбнулась.
Инаэро закивал:
— Вот именно.
Аксум лишь слегка отодвинулась от своего товарища.
— Идем. И ничего я не боюсь, не надейся.
Сколько бы лет ни прошло после этого ночного бегства, никогда Инаэро не забудет ни безлунной тьмы над Хоарезмом, ни шороха быстрых босых ножек идущей рядом девочки, ни крепкой горячей ладошки, доверчиво просунутой в его ладонь.
Он и сам не знал, как относиться к Аксум. В сердце юноши по-прежнему жила прекрасная Татинь, с ее нежным лицом, ленивой улыбкой, легкими быстрыми движениями рук. Татинь была создана для любви, для шелковых покрывал, для мягкой постели. А Аксум — дитя, Аксум — сгусток пламени, искорка таланта, сокровище, которое надлежало любой ценой уберечь от алчных и злых людей.
Аксум художник. Когда-нибудь она станет великим мастером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79