Он отложил недоеденного кролика, аккуратно вытер лицо листом, сорванным с дерева, и приблизился к своему «учителю».
— Я сейчас вспомнил одну вещь, — произнес он негромко. — Я всегда плохо ел. У меня не было аппетита. Я был худым и изнеженным. Ясно? Теперь, когда заклятие Велизария пало, я вернулся к прежней своей природе. И не заставляй меня изменяться. Этого не удалось целому отряду нянек и кухарок.
— Ты был изнеженным? — поразился Конан. — Но в таком случае почему ты выступил против Велизария?
— Ну… — Юноша пожал плечами. Жест получился аристократическим, чуть снисходительным по отношению к неотесанному собеседнику. — Он ведь был негодяем, не так ли?
— Ты же отправился на верную смерть! — продолжал удивляться Конан. — Для чего?
— Возможно, тебе этого не понять, — сказал Бертен.
— Я постараюсь, — заверил Конан.
— Возможно, я пытался спасти нашу честь, — объяснил Бертен. — Когда какой-нибудь разбойник захватывает территорию и начинает там хозяйничать, как у себя на вотчине, а все кругом молчат…
— О! — произнес Конан и замолчал.
Он обошел Бертена кругом, оглядел его со всех сторон, точно некую диковину, которую увидел впервые. Молодой человек действительно был худым, даже тощим, но прежде Конан относил это на счет дурного обращения с пленником, которого держали впроголодь. Ну и еще сыграла определенную роль юношеская хрупкость. Однако теперь Копан видел, что младший сын хоарезмийского владыки действительно от природы был костлявым и хилым. Пребывание в шкуре грифа также наложило на его облик свой отпечаток, но правда заключалась в том, что Велизарий превратил Бертена в эту птицу, заметив забавное сходство плененного принца с грифом.
Поразмыслив над сказанным и увиденным, Конан пришел к такому решению:
— Все равно, ты должен питаться как следует. Ешь через силу. А завтра я начну учить тебя фехтованию. Твой припадочный братец не подходит для того, чтобы занять престол, так что можешь не сомневаться: еще задолго до смерти вашего отца со старшим братом что-нибудь произойдет, и править Хоарезмом будешь ты.
— Властителю не обязательно владеть оружием, — отрезал принц. — Для этого у него есть армия.
Конан усмехнулся, как бы намекая на что-то. Бертен добавил, приподняв бровь:
— Вероятно, я кажусь тебе сотканным из противоречий, но это потому, что у меня утонченное и изысканное воспитание.
— Придется его подпортить, — сказал Конан.
— Что? — не расслышал принц.
— Воспитание, — пояснил киммериец. — Придется сделать его менее утонченным. Более однозначным. Завтра я займусь твоим обучением.
Уроки фехтования превратились в потеху для Арригона с Вульфилой, и даже Рейтамира время от времени прыскала в кулак, исподтишка наблюдая за «учителем» и его высокородным «учеником».
Поначалу Бертен наотрез отказывался фехтовать палкой, которую вручил ему киммериец. Молодой человек стоял, гордо выпрямившись и держа палку у ноги, а киммериец наскакивал на него, делая вид, что вот-вот ударит. Наконец Бертен сердито скривил губы:
— Ну, хватит! Не веди себя, как мальчишка! После этих слов Конан, без предупреждения,
хватил расколдованного принца палкой по голове. Бертен ахнул и схватился за макушку.
— Ты что? — взвизгнул он. — Нахал! Я скажу отцу!
— Его здесь нет! — рявкнул Конан. — Защищайся!
Варвар широко развел руки в стороны, подставляя под удар свою могучую грудь. Бертен попытался треснуть противника, и тотчас Конан парировал неумелый выпад, нанеся ответный удар по левому плечу молодого принца. Юноша взвыл и бросился в атаку. Теперь Копан вполне понимал, почему Бертен пустился в свой безнадежный поход против Велизария: принц был горд и безрассуден. Опасное сочетание качеств для будущего правителя. Странно, что отец этого не замечает.
А может быть, и замечает, просто старший сыночек еще хуже младшего. И Конан — отчасти от скуки, отчасти из сострадания к жителям Хоарезма, которым предстоит жить под властью необузданного и вспыльчивого правителя, — взялся «шлифовать драгоценный камень». Целыми днями он то кормил принца мясом, то гонял его с учебным оружием.
Отряд стал лагерем на несколько дней. Лошадям необходим был отдых, да и люди устали от непрерывного передвижения. Хоарезм подождет.
К концу второго дня Бертен впервые отразил выпад Конана. Киммериец счел это достаточно большим достижением, чтобы позволить своему ученику сделать перерыв. Бертен без сил повалился на землю и тотчас провалился в сон, а Конан, стоя над ним, захохотал.
— Ну, кажется, дело пошло! — воскликнул он. — Я страшно проголодался!
Арригон, настрелявший птиц, лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на варвара.
— Когда моя сестра была маленькой девочкой, — проговорил гирканец, — она играла в куклы. Но я впервые вижу, чтобы такая забава была по сердцу мужчине и воину.
— Принц — не кукла, — возразила Рейтамира, — а Конан не играет с ним.
— Твоя ж-жена тебе возраж-жает, — засмеялся Вульфила.
Асгардец сидел у костра и занимался приготовлением ужина. Он плотоядно поглядывал на птиц, обмазанных глиной и уложенных в угли, по которым пробегали алые змеи жара.
Арригон махнул рукой.
— Мир давно стоит на голове, так что пусть жена возражает мужу, а взрослый киммериец играет в игрушки, — сказал он. — Для чего мне, колченогому гирканцу, у которого истребили всю родню, спорить с мирозданием!
— Удивительный народ — степняки, — сказал Конан, — чуть что — сразу «мироздание», «боги», «судьба»… На себя бы посмотрели!
— Это потому, что мы поклоняемся Четырем Ветрам, — сказал Арригон. — Мы привыкли думать о всей вселенной, которую они овевают.
— А, — сказал Конан. — Ну тогда понятно.
И сделал неприятное лицо. Он был невысокого мнения о Четырех Ветрах, потому что эти боги ничего не знали о героической гибели в бою и посмертном бесконечном пиршестве в чертогах мертвых.
Они двинулись дальше только через два дня. Дорога постоянно уводила их все глубже в лес. Конану это даже правилось — киммерийцу надоели пустынные берега моря Вилайет. Пусть им придется пройти лишние мили до Хоарезма — торопиться-то некуда! — зато путь не будет таким однообразным.
Избушка, которую путники заметили в лесу на пятый день, сразу понравилась Бертену, Рейтамире и Вульфиле; что до Арригона с Конаном, то они предпочли бы привычный ночлег под открытым небом. Лучше уж под деревом, да в безопасности, чем за стенами, неизвестно кем сложенными и неясно, для каких еще целей.
Вульфила только пожимал пудовыми плечами, удивляясь странной недоверчивости своих товарищей.
— У т-тебя в г-голове с-сплошная каша! — горячо убеждал он Арригона. — Ч-что это з-зна-чит — «для к-каких целей»? Ясно, для к-каких! Ч-чтоб к-крыша над головой б-была!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Я сейчас вспомнил одну вещь, — произнес он негромко. — Я всегда плохо ел. У меня не было аппетита. Я был худым и изнеженным. Ясно? Теперь, когда заклятие Велизария пало, я вернулся к прежней своей природе. И не заставляй меня изменяться. Этого не удалось целому отряду нянек и кухарок.
— Ты был изнеженным? — поразился Конан. — Но в таком случае почему ты выступил против Велизария?
— Ну… — Юноша пожал плечами. Жест получился аристократическим, чуть снисходительным по отношению к неотесанному собеседнику. — Он ведь был негодяем, не так ли?
— Ты же отправился на верную смерть! — продолжал удивляться Конан. — Для чего?
— Возможно, тебе этого не понять, — сказал Бертен.
— Я постараюсь, — заверил Конан.
— Возможно, я пытался спасти нашу честь, — объяснил Бертен. — Когда какой-нибудь разбойник захватывает территорию и начинает там хозяйничать, как у себя на вотчине, а все кругом молчат…
— О! — произнес Конан и замолчал.
Он обошел Бертена кругом, оглядел его со всех сторон, точно некую диковину, которую увидел впервые. Молодой человек действительно был худым, даже тощим, но прежде Конан относил это на счет дурного обращения с пленником, которого держали впроголодь. Ну и еще сыграла определенную роль юношеская хрупкость. Однако теперь Копан видел, что младший сын хоарезмийского владыки действительно от природы был костлявым и хилым. Пребывание в шкуре грифа также наложило на его облик свой отпечаток, но правда заключалась в том, что Велизарий превратил Бертена в эту птицу, заметив забавное сходство плененного принца с грифом.
Поразмыслив над сказанным и увиденным, Конан пришел к такому решению:
— Все равно, ты должен питаться как следует. Ешь через силу. А завтра я начну учить тебя фехтованию. Твой припадочный братец не подходит для того, чтобы занять престол, так что можешь не сомневаться: еще задолго до смерти вашего отца со старшим братом что-нибудь произойдет, и править Хоарезмом будешь ты.
— Властителю не обязательно владеть оружием, — отрезал принц. — Для этого у него есть армия.
Конан усмехнулся, как бы намекая на что-то. Бертен добавил, приподняв бровь:
— Вероятно, я кажусь тебе сотканным из противоречий, но это потому, что у меня утонченное и изысканное воспитание.
— Придется его подпортить, — сказал Конан.
— Что? — не расслышал принц.
— Воспитание, — пояснил киммериец. — Придется сделать его менее утонченным. Более однозначным. Завтра я займусь твоим обучением.
Уроки фехтования превратились в потеху для Арригона с Вульфилой, и даже Рейтамира время от времени прыскала в кулак, исподтишка наблюдая за «учителем» и его высокородным «учеником».
Поначалу Бертен наотрез отказывался фехтовать палкой, которую вручил ему киммериец. Молодой человек стоял, гордо выпрямившись и держа палку у ноги, а киммериец наскакивал на него, делая вид, что вот-вот ударит. Наконец Бертен сердито скривил губы:
— Ну, хватит! Не веди себя, как мальчишка! После этих слов Конан, без предупреждения,
хватил расколдованного принца палкой по голове. Бертен ахнул и схватился за макушку.
— Ты что? — взвизгнул он. — Нахал! Я скажу отцу!
— Его здесь нет! — рявкнул Конан. — Защищайся!
Варвар широко развел руки в стороны, подставляя под удар свою могучую грудь. Бертен попытался треснуть противника, и тотчас Конан парировал неумелый выпад, нанеся ответный удар по левому плечу молодого принца. Юноша взвыл и бросился в атаку. Теперь Копан вполне понимал, почему Бертен пустился в свой безнадежный поход против Велизария: принц был горд и безрассуден. Опасное сочетание качеств для будущего правителя. Странно, что отец этого не замечает.
А может быть, и замечает, просто старший сыночек еще хуже младшего. И Конан — отчасти от скуки, отчасти из сострадания к жителям Хоарезма, которым предстоит жить под властью необузданного и вспыльчивого правителя, — взялся «шлифовать драгоценный камень». Целыми днями он то кормил принца мясом, то гонял его с учебным оружием.
Отряд стал лагерем на несколько дней. Лошадям необходим был отдых, да и люди устали от непрерывного передвижения. Хоарезм подождет.
К концу второго дня Бертен впервые отразил выпад Конана. Киммериец счел это достаточно большим достижением, чтобы позволить своему ученику сделать перерыв. Бертен без сил повалился на землю и тотчас провалился в сон, а Конан, стоя над ним, захохотал.
— Ну, кажется, дело пошло! — воскликнул он. — Я страшно проголодался!
Арригон, настрелявший птиц, лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на варвара.
— Когда моя сестра была маленькой девочкой, — проговорил гирканец, — она играла в куклы. Но я впервые вижу, чтобы такая забава была по сердцу мужчине и воину.
— Принц — не кукла, — возразила Рейтамира, — а Конан не играет с ним.
— Твоя ж-жена тебе возраж-жает, — засмеялся Вульфила.
Асгардец сидел у костра и занимался приготовлением ужина. Он плотоядно поглядывал на птиц, обмазанных глиной и уложенных в угли, по которым пробегали алые змеи жара.
Арригон махнул рукой.
— Мир давно стоит на голове, так что пусть жена возражает мужу, а взрослый киммериец играет в игрушки, — сказал он. — Для чего мне, колченогому гирканцу, у которого истребили всю родню, спорить с мирозданием!
— Удивительный народ — степняки, — сказал Конан, — чуть что — сразу «мироздание», «боги», «судьба»… На себя бы посмотрели!
— Это потому, что мы поклоняемся Четырем Ветрам, — сказал Арригон. — Мы привыкли думать о всей вселенной, которую они овевают.
— А, — сказал Конан. — Ну тогда понятно.
И сделал неприятное лицо. Он был невысокого мнения о Четырех Ветрах, потому что эти боги ничего не знали о героической гибели в бою и посмертном бесконечном пиршестве в чертогах мертвых.
Они двинулись дальше только через два дня. Дорога постоянно уводила их все глубже в лес. Конану это даже правилось — киммерийцу надоели пустынные берега моря Вилайет. Пусть им придется пройти лишние мили до Хоарезма — торопиться-то некуда! — зато путь не будет таким однообразным.
Избушка, которую путники заметили в лесу на пятый день, сразу понравилась Бертену, Рейтамире и Вульфиле; что до Арригона с Конаном, то они предпочли бы привычный ночлег под открытым небом. Лучше уж под деревом, да в безопасности, чем за стенами, неизвестно кем сложенными и неясно, для каких еще целей.
Вульфила только пожимал пудовыми плечами, удивляясь странной недоверчивости своих товарищей.
— У т-тебя в г-голове с-сплошная каша! — горячо убеждал он Арригона. — Ч-что это з-зна-чит — «для к-каких целей»? Ясно, для к-каких! Ч-чтоб к-крыша над головой б-была!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79