Поэтому мы должны предположить, что Клодин Мартель, с ножом под лопаткой, должно быть, произнесла несколько слов.
Джина Прево узнала голос и поняла, что заколота ее подруга. Если мы примем это предположение, мы должны согласиться, что это был не просто стон: едва ли Джина Прево по одному вскрику могла узнать голос. Это были слова, Джефф, несколько слов!
Он помолчал, и потом снова в темноте зазвучал его негромкий голос:
— Итак, мы можем предположить, что в момент, когда смерть затягивала пеленой ее сознание, Клодин Мартель выкрикнула имя своего убийцы, и оно отозвалось эхом в этом пустом коридоре…
Задребезжал телефон. Бенколин взял трубку.
— Алло! — услышал я, как будто издалека, его голос. — Кто? Мадам Дюшен и господин Робике?… Хм. Ну ладно. Пусть поднимаются.
Глава 11
Я едва различал слова Бенколина. Я видел, что он говорит по телефону, но слышал его голос, как слышишь радиопередачу, погрузившись в чтение книги. Мой друг более, чем кто-нибудь другой, обладает силой внушения, основанной на тщательном подборе слов. Несколько фраз звучало у меня в голове, как колокола, и звон их разносился многоголосым эхом по всем уголкам мозга, пробуждая к жизни жуткие призраки. Темный проход и сочащийся из-за двери зеленый свет казались мне еще отвратительнее, чем когда-либо прежде. Неожиданный прыжок убийцы, притаившегося в засаде, напоминал безжалостное коварство животного. Я как будто сам переживал ужас, который почувствовала Клодин Мартель, когда этот зверь бросился на нее. Но страшнее всего была мысль о том, как умирающая девушка кричит бесчувственным стенам имя своего убийцы…
«Мадам Дюшен и господин Робике». Я только сейчас понял, что значат эти слова. Бенколин включил лампу у себя на столе, и ее желтый круг погрузил в тень всю комнату, кроме широкого письменного стола, заваленного бумагами. Детектив сел в кресло — сутулая фигура с пронзительными глазами под нависшими над ними тяжелыми веками, со впалыми щеками, жестко исчерченным морщинами лицом и седеющими черными волосами, разделенными посредине пробором и закручивающимися вверх, как рога. Одна его рука неподвижно лежала на столе. Рядом с ней, когда он посмотрел на дверь, я заметил блестящий на блокноте маленький серебряный ключик.
Служащий ввел в комнату мадам Дюшен и Робике. Бенколин встал им навстречу и указал на кресла около его стола. Несмотря на плохую погоду, женщина была одета изысканно — в котиковую шубку и жемчуга; лицо ее выглядело моложавым под полями низко надвинутой черной шляпы. Мешки под глазами казались теперь всего лишь подведенными тенями, она совсем не походила на ту неряшливую и изможденную женщину, которую мы видели этим утром. Теперь я рассмотрел, что глаза у нее не черные, а стальные. Она похлопывала по столу газетой, и чем дольше она это делала, тем больше серело от чего-то похожего на отчаяние ее лицо…
— Господин Бенколин, — чрезвычайно сухо произнесла она, — я взяла на себя смелость прийти к вам, поскольку инспектор полиции, который приходил к нам сегодня днем, позволил себе некоторые порочащие Одетту намеки. Я не поняла, что он имел в виду, и совершенно бы об этом забыла, если бы… не увидела вот эту статью. — Она снова похлопала по столу газетой. — Тогда я попросила Поля привезти меня сюда.
— Именно так, — нервно вставил Робике, кутаясь в толстое пальто. Я заметил, что он не сводит глаз с серебряного ключика.
— Я очень рад, мадам, — склонил голову Бенколин.
Она сделала жест, словно отбрасывая вежливость в сторону.
— Вы будете говорить со мной откровенно?
— О чем, мадам?
— О смерти… моей дочери. И Клодин Мартель. — У нее перехватило дыхание. — Вы не сказали мне об этом сегодня утром.
— Зачем же мне было это делать, мадам? У вас наверняка и так голова идет кругом, и еще один удар…
— Пожалуйста… пожалуйста, не скрывайте от меня ничего! Я должна знать. Я уверена, что эти события связаны. И что Клодин нашли в музее восковых фигур… это же полицейская увертка, разве не так?
Бенколин смотрел на нее, приложив пальцы к виску, и ничего не отвечал.
— Потому что, видите ли, — продолжала она с усилием, — я сама когда-то была членом Клуба Цветных масок. О, это было очень давно! Двадцать лет назад. Это заведение существует не первый год, хотя, наверное, — заметила она с горечью, — с тех пор там переменился хозяин. Я знаю, где находится клуб. Музей восковых фигур, — о, я никогда в жизни не заподозрила бы музей восковых фигур! Но я догадывалась, что Клодин туда ходила… в клуб, я хочу сказать. И когда я узнала про ее смерть, то подумала о гибели Одетты…
Женщина провела языком по губам; лицо ее совершенно посерело. Она продолжала судорожно похлопывать газетой по столу.
— Совершенно неожиданно, сударь, я поняла. Матери всегда понимают такие вещи. Я почувствовала, что тут что-то не так. Одетта имела отношение к клубу?
— Не знаю, мадам. Разве что невольно.
Она посмотрела на нас пустыми глазами и пробормотала:
— И будет проклят род твой… как это?., до седьмого колена. Я никогда не была религиозна. Но теперь я верю в Бога. О да. В его гнев. Он разгневался на меня…
Ее затрясло. Робике, бледный как воск, спрятал подбородок в воротник пальто и сдавленным голосом произнес:
— Тетя Беатриса, говорил я вам — не надо было сюда приезжать. Господа делают все, что могут. И…
— Еще сегодня утром, — быстро заговорила она, — когда вы отправили своего друга вниз послушать, о чем будет говорить Джина с этим человеком, я должна была бы понять. Конечно, Джина имеет к этому отношение. Как она себя вела! Как ужасно она себя вела!… Моя маленькая Одетта! Они все с этим связаны…
— Мадам, вы переутомились, — мягко заметил детектив. — Это была простая формальность. Человек зашел в дом, и мадемуазель Прево, встретив его…
— Теперь я вам кое-что скажу. Я тогда была потрясена, и это заставило меня задуматься. Этот голос… голос этого человека…
— Да? — ободрил ее Бенколин, тихонько постукивая пальцами по столу.
— Как я сказала, его голос мне кое-что напомнил… Я уже слышала его прежде.
— Ага! Так вы знакомы с господином Галаном?
— Я никогда его не видела. Но четыре раза слышала его голос.
Робике как зачарованный во все глаза смотрел на поблескивающий серебряный ключик, а мадам уверенно продолжала:
— Второй раз это было лет десять назад. Я сидела наверху, учила Одетту — она была еще маленькая — вышивать. Мой муж читал внизу, в библиотеке, я чувствовала запах его сигары. В дверь позвонили, служанка впустила посетителя, и я услышала голос в холле. Приятный голос. Муж принял гостя. Я слышала, как они разговаривали, но слов не различала. Несколько раз посетитель смеялся. Потом служанка выпустила его… Я запомнила, что у него скрипели ботинки и в холле он еще продолжал смеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Джина Прево узнала голос и поняла, что заколота ее подруга. Если мы примем это предположение, мы должны согласиться, что это был не просто стон: едва ли Джина Прево по одному вскрику могла узнать голос. Это были слова, Джефф, несколько слов!
Он помолчал, и потом снова в темноте зазвучал его негромкий голос:
— Итак, мы можем предположить, что в момент, когда смерть затягивала пеленой ее сознание, Клодин Мартель выкрикнула имя своего убийцы, и оно отозвалось эхом в этом пустом коридоре…
Задребезжал телефон. Бенколин взял трубку.
— Алло! — услышал я, как будто издалека, его голос. — Кто? Мадам Дюшен и господин Робике?… Хм. Ну ладно. Пусть поднимаются.
Глава 11
Я едва различал слова Бенколина. Я видел, что он говорит по телефону, но слышал его голос, как слышишь радиопередачу, погрузившись в чтение книги. Мой друг более, чем кто-нибудь другой, обладает силой внушения, основанной на тщательном подборе слов. Несколько фраз звучало у меня в голове, как колокола, и звон их разносился многоголосым эхом по всем уголкам мозга, пробуждая к жизни жуткие призраки. Темный проход и сочащийся из-за двери зеленый свет казались мне еще отвратительнее, чем когда-либо прежде. Неожиданный прыжок убийцы, притаившегося в засаде, напоминал безжалостное коварство животного. Я как будто сам переживал ужас, который почувствовала Клодин Мартель, когда этот зверь бросился на нее. Но страшнее всего была мысль о том, как умирающая девушка кричит бесчувственным стенам имя своего убийцы…
«Мадам Дюшен и господин Робике». Я только сейчас понял, что значат эти слова. Бенколин включил лампу у себя на столе, и ее желтый круг погрузил в тень всю комнату, кроме широкого письменного стола, заваленного бумагами. Детектив сел в кресло — сутулая фигура с пронзительными глазами под нависшими над ними тяжелыми веками, со впалыми щеками, жестко исчерченным морщинами лицом и седеющими черными волосами, разделенными посредине пробором и закручивающимися вверх, как рога. Одна его рука неподвижно лежала на столе. Рядом с ней, когда он посмотрел на дверь, я заметил блестящий на блокноте маленький серебряный ключик.
Служащий ввел в комнату мадам Дюшен и Робике. Бенколин встал им навстречу и указал на кресла около его стола. Несмотря на плохую погоду, женщина была одета изысканно — в котиковую шубку и жемчуга; лицо ее выглядело моложавым под полями низко надвинутой черной шляпы. Мешки под глазами казались теперь всего лишь подведенными тенями, она совсем не походила на ту неряшливую и изможденную женщину, которую мы видели этим утром. Теперь я рассмотрел, что глаза у нее не черные, а стальные. Она похлопывала по столу газетой, и чем дольше она это делала, тем больше серело от чего-то похожего на отчаяние ее лицо…
— Господин Бенколин, — чрезвычайно сухо произнесла она, — я взяла на себя смелость прийти к вам, поскольку инспектор полиции, который приходил к нам сегодня днем, позволил себе некоторые порочащие Одетту намеки. Я не поняла, что он имел в виду, и совершенно бы об этом забыла, если бы… не увидела вот эту статью. — Она снова похлопала по столу газетой. — Тогда я попросила Поля привезти меня сюда.
— Именно так, — нервно вставил Робике, кутаясь в толстое пальто. Я заметил, что он не сводит глаз с серебряного ключика.
— Я очень рад, мадам, — склонил голову Бенколин.
Она сделала жест, словно отбрасывая вежливость в сторону.
— Вы будете говорить со мной откровенно?
— О чем, мадам?
— О смерти… моей дочери. И Клодин Мартель. — У нее перехватило дыхание. — Вы не сказали мне об этом сегодня утром.
— Зачем же мне было это делать, мадам? У вас наверняка и так голова идет кругом, и еще один удар…
— Пожалуйста… пожалуйста, не скрывайте от меня ничего! Я должна знать. Я уверена, что эти события связаны. И что Клодин нашли в музее восковых фигур… это же полицейская увертка, разве не так?
Бенколин смотрел на нее, приложив пальцы к виску, и ничего не отвечал.
— Потому что, видите ли, — продолжала она с усилием, — я сама когда-то была членом Клуба Цветных масок. О, это было очень давно! Двадцать лет назад. Это заведение существует не первый год, хотя, наверное, — заметила она с горечью, — с тех пор там переменился хозяин. Я знаю, где находится клуб. Музей восковых фигур, — о, я никогда в жизни не заподозрила бы музей восковых фигур! Но я догадывалась, что Клодин туда ходила… в клуб, я хочу сказать. И когда я узнала про ее смерть, то подумала о гибели Одетты…
Женщина провела языком по губам; лицо ее совершенно посерело. Она продолжала судорожно похлопывать газетой по столу.
— Совершенно неожиданно, сударь, я поняла. Матери всегда понимают такие вещи. Я почувствовала, что тут что-то не так. Одетта имела отношение к клубу?
— Не знаю, мадам. Разве что невольно.
Она посмотрела на нас пустыми глазами и пробормотала:
— И будет проклят род твой… как это?., до седьмого колена. Я никогда не была религиозна. Но теперь я верю в Бога. О да. В его гнев. Он разгневался на меня…
Ее затрясло. Робике, бледный как воск, спрятал подбородок в воротник пальто и сдавленным голосом произнес:
— Тетя Беатриса, говорил я вам — не надо было сюда приезжать. Господа делают все, что могут. И…
— Еще сегодня утром, — быстро заговорила она, — когда вы отправили своего друга вниз послушать, о чем будет говорить Джина с этим человеком, я должна была бы понять. Конечно, Джина имеет к этому отношение. Как она себя вела! Как ужасно она себя вела!… Моя маленькая Одетта! Они все с этим связаны…
— Мадам, вы переутомились, — мягко заметил детектив. — Это была простая формальность. Человек зашел в дом, и мадемуазель Прево, встретив его…
— Теперь я вам кое-что скажу. Я тогда была потрясена, и это заставило меня задуматься. Этот голос… голос этого человека…
— Да? — ободрил ее Бенколин, тихонько постукивая пальцами по столу.
— Как я сказала, его голос мне кое-что напомнил… Я уже слышала его прежде.
— Ага! Так вы знакомы с господином Галаном?
— Я никогда его не видела. Но четыре раза слышала его голос.
Робике как зачарованный во все глаза смотрел на поблескивающий серебряный ключик, а мадам уверенно продолжала:
— Второй раз это было лет десять назад. Я сидела наверху, учила Одетту — она была еще маленькая — вышивать. Мой муж читал внизу, в библиотеке, я чувствовала запах его сигары. В дверь позвонили, служанка впустила посетителя, и я услышала голос в холле. Приятный голос. Муж принял гостя. Я слышала, как они разговаривали, но слов не различала. Несколько раз посетитель смеялся. Потом служанка выпустила его… Я запомнила, что у него скрипели ботинки и в холле он еще продолжал смеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58