Я не воображаю, будто они живы. Сколько раз по ночам проходил я меж своих фигур, перешагивал через ограждение, стоял совсем близко от них! Я наблюдал за мертвым лицом Бонапарта, представляя себе, будто и в самом деле присутствую при его агонии, и мне казалось, что я вижу трепет свечи, слышу шум ветра и бульканье у него в горле…
— Что за дьявольская чушь! — взорвался Шомон.
— Нет… Дайте договорить! — умоляющим тоном проговорил Августин, и голос его был далеким, как будто потусторонним. — Господа, после таких фантазий я чувствовал себя опустошенным, я дрожал и обливался слезами… Но, понимаете, я никогда не верил, что мои фигуры в самом деле живые. Если бы одна из них шевельнулась, — голос его пронзительно зазвенел, — если бы одна из них когда-нибудь шевельнулась у меня на глазах, я бы, наверное, сошел с ума.
Вот чего он боялся. Шомон снова сделал нетерпеливый жест, но Бенколин остановил его. Ухватившись рукой за подбородок, детектив с возрастающим интересом наблюдал из-под набухших век за Августином.
— Вы никогда не усмехались, глядя на посетителей музеев восковых фигур? — заторопился старик. — Иные заговаривают с восковыми фигурами, принимая их за живых людей… — Он взглянул на Бенколина, который согласно кивнул. — А другие, наоборот, принимают стоящих неподвижно таких же посетителей, как они, за экспонаты и вздрагивают, стоит тем пошевелиться… Ну так вот, в моей Галерее ужасов есть фигура мадам Люшар, — вы ведь слышали об этой убийце?
— Я сам отправил ее на гильотину, — коротко отозвался Бенколин.
— Ага! Вы понимаете, мсье, — взволнованно продолжал Августин, — некоторые из фигур — мои старые друзья. Я с ними разговариваю. Я их люблю. Но эта мадам Люшар… Я ничего не мог поделать, даже когда лепил ее. Я видел, как зло под моими пальцами обретает форму в воске. Это был шедевр, но он пугал меня. — Его передернуло. — Она стоит у меня в Галерее ужасов, такая хорошенькая, скромно сложив ручки — ну прямо невеста, — в меховой горжеточке и маленькой коричневой шляпке… И вот однажды ночью, несколько месяцев тому назад, закрывая музей… клянусь вам — я видел, как мадам Люшар в своей меховой горжетке и коричневой шляпке идет по залитой зеленым светом галерее!…
Шомон стукнул по столу кулаком.
— Пойдемте. Он сумасшедший! — воскликнул он в отчаянии.
— Да нет, конечно, мне просто показалось… Она стояла на своем обычном месте. Но вы, мсье, — Августин пристально взглянул на Шомона, — вы лучше послушайте, потому что это имеет к вам отношение. Мадемуазель, которая пропала, вы говорите, была вашей невестой? Ну что ж! Вы спрашиваете, помню ли я вашу невесту. Я вам отвечу. Она пришла вчера, примерно за полчаса до закрытия. В главном зале находилось всего два-три человека, и я обратил на нее внимание. Я стоял у двери, которая ведет вниз, в Галерею ужасов; она поначалу подумала, что я сделан из воска, и с любопытством меня разглядывала. Красивая девушка, ничего не скажешь… Потом, разобравшись что к чему, она спросила у меня, где сатир.
— Какой еще сатир? — выдохнул Шомон. — Что она имела в виду?
— Одну из фигур в галерее. Но послушайте! — Августин наклонился вперед. Его седые усы и бакенбарды, обтянутое сухой кожей костлявое лицо с бледно-голубыми глазами — все дрожало от искреннего возбуждения. — Она поблагодарила меня и направилась вниз, а я решил пойти ко входу — посмотреть, сколько еще до закрытия. Уходя, я бросил взгляд назад… По обе стороны лестницы тусклый зеленоватый свет отражался от грубых каменных стен. Мадемуазель была почти у самого поворота, я слышал ее шаги и видел, как она осторожно идет по ступенькам. И потом, я мог бы в этом поклясться, я увидел на лестнице еще одну фигуру, которая молча шла за ней… Это была восковая фигура мадам Люшар, убийцы с топором из моей галереи, в ее меховой горжетке и маленькой коричневой шляпке.
Глава 2
Сухой, надрывный, звенящий голос оборвался. Шомон скрестил руки на груди.
— Вы либо отъявленный мерзавец, — сказал он резко, — либо и в самом деле сумасшедший.
— Спокойно! — вмешался Бенколин. — Скорее всего, господин Августин, вы видели живую женщину. Вы не проверяли?
— Я испугался, — с несчастным видом ответил старик; казалось, он вот-вот разрыдается. — Но я знал, что никого похожего за весь день в музее не было. Я так испугался, что не смог заставить себя догнать и взглянуть ей в лицо: я боялся увидеть восковые черты и стеклянные глаза. Я отправился ко входу и спросил дочь, которая дежурила у дверей, не продавала ли она билета женщине, похожей на мадам Люшар. Она была уверена, что не продавала.
— Как же вы тогда поступили?
— Пошел к себе и выпил бренди. Меня преследуют простуды. Я не выходил из комнаты до закрытия…
— Значит, вы в тот день не проверяли билеты?
— Было так мало посетителей, мсье… — Старик шмыгнул носом и потускневшим голосом продолжил: — Я вам первым рассказываю об этом. А вы говорите, я сошел с ума. Возможно. Не знаю. — Он опустил голову на руки.
Немного подождав, Бенколин поднялся, надел мягкую темную шляпу, скрывавшую его узкие непроницаемые глаза; от крыльев носа к уголкам его рта пролегли глубокие морщины. Он сказал:
— Поедем в музей.
Мы вывели Августина, который, казалось, не видел ничего вокруг, обратно в шумное кафе, где мелодия танго все еще звучала с убийственной силой. Мои мысли вернулись к тому первому человеку, которого мне показал Бенколин, — с кривым носом и странными глазами. Он сидел в том же углу, между пальцами дымилась сигарета, и, судя по неестественной позе и помутневшему взору, он был пьян. Девушки оставили его. Он взирал на высокую стопку блюдец на столе перед собой и криво улыбался.
Когда мы поднялись по лестнице на улицу, крикливые огни площади уже несколько поблекли. Огромная каменная арка Сен-Мартен черной глыбой высилась на фоне небес, ветер рвал потрепанные рыжие одежды деревьев и гнал по мостовой мертвые листья, отчего казалось, будто по улице шаркают маленькие торопливые ножки. В окнах редких кафе официанты переворачивали стулья. Двое нахохлившихся полицейских, о чем-то беседовавших на углу, отдали Бенколину честь. Мы перешли бульвар Сен-Дени и повернули направо, на Севастопольский. Мы никого не встретили, но меня не оставляло чувство, что из-за всех дверей за нами наблюдают, что при нашем приближении вжимаются в стены какие-то мрачные фигуры и что, когда мы проходим мимо опущенных жалюзи, там, в этих крошечных островках света, на мгновение прекращается какая-то тайная, не для посторонних глаз, деятельность.
Улица Сен-Апполин — коротенькая и узкая, и ставни на домах там замкнуты так тщательно, словно за ними происходит что-то запретное. На углу находится шумный бар с танцевальным залом, и за его грязноватыми шторами еще мелькали тени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Что за дьявольская чушь! — взорвался Шомон.
— Нет… Дайте договорить! — умоляющим тоном проговорил Августин, и голос его был далеким, как будто потусторонним. — Господа, после таких фантазий я чувствовал себя опустошенным, я дрожал и обливался слезами… Но, понимаете, я никогда не верил, что мои фигуры в самом деле живые. Если бы одна из них шевельнулась, — голос его пронзительно зазвенел, — если бы одна из них когда-нибудь шевельнулась у меня на глазах, я бы, наверное, сошел с ума.
Вот чего он боялся. Шомон снова сделал нетерпеливый жест, но Бенколин остановил его. Ухватившись рукой за подбородок, детектив с возрастающим интересом наблюдал из-под набухших век за Августином.
— Вы никогда не усмехались, глядя на посетителей музеев восковых фигур? — заторопился старик. — Иные заговаривают с восковыми фигурами, принимая их за живых людей… — Он взглянул на Бенколина, который согласно кивнул. — А другие, наоборот, принимают стоящих неподвижно таких же посетителей, как они, за экспонаты и вздрагивают, стоит тем пошевелиться… Ну так вот, в моей Галерее ужасов есть фигура мадам Люшар, — вы ведь слышали об этой убийце?
— Я сам отправил ее на гильотину, — коротко отозвался Бенколин.
— Ага! Вы понимаете, мсье, — взволнованно продолжал Августин, — некоторые из фигур — мои старые друзья. Я с ними разговариваю. Я их люблю. Но эта мадам Люшар… Я ничего не мог поделать, даже когда лепил ее. Я видел, как зло под моими пальцами обретает форму в воске. Это был шедевр, но он пугал меня. — Его передернуло. — Она стоит у меня в Галерее ужасов, такая хорошенькая, скромно сложив ручки — ну прямо невеста, — в меховой горжеточке и маленькой коричневой шляпке… И вот однажды ночью, несколько месяцев тому назад, закрывая музей… клянусь вам — я видел, как мадам Люшар в своей меховой горжетке и коричневой шляпке идет по залитой зеленым светом галерее!…
Шомон стукнул по столу кулаком.
— Пойдемте. Он сумасшедший! — воскликнул он в отчаянии.
— Да нет, конечно, мне просто показалось… Она стояла на своем обычном месте. Но вы, мсье, — Августин пристально взглянул на Шомона, — вы лучше послушайте, потому что это имеет к вам отношение. Мадемуазель, которая пропала, вы говорите, была вашей невестой? Ну что ж! Вы спрашиваете, помню ли я вашу невесту. Я вам отвечу. Она пришла вчера, примерно за полчаса до закрытия. В главном зале находилось всего два-три человека, и я обратил на нее внимание. Я стоял у двери, которая ведет вниз, в Галерею ужасов; она поначалу подумала, что я сделан из воска, и с любопытством меня разглядывала. Красивая девушка, ничего не скажешь… Потом, разобравшись что к чему, она спросила у меня, где сатир.
— Какой еще сатир? — выдохнул Шомон. — Что она имела в виду?
— Одну из фигур в галерее. Но послушайте! — Августин наклонился вперед. Его седые усы и бакенбарды, обтянутое сухой кожей костлявое лицо с бледно-голубыми глазами — все дрожало от искреннего возбуждения. — Она поблагодарила меня и направилась вниз, а я решил пойти ко входу — посмотреть, сколько еще до закрытия. Уходя, я бросил взгляд назад… По обе стороны лестницы тусклый зеленоватый свет отражался от грубых каменных стен. Мадемуазель была почти у самого поворота, я слышал ее шаги и видел, как она осторожно идет по ступенькам. И потом, я мог бы в этом поклясться, я увидел на лестнице еще одну фигуру, которая молча шла за ней… Это была восковая фигура мадам Люшар, убийцы с топором из моей галереи, в ее меховой горжетке и маленькой коричневой шляпке.
Глава 2
Сухой, надрывный, звенящий голос оборвался. Шомон скрестил руки на груди.
— Вы либо отъявленный мерзавец, — сказал он резко, — либо и в самом деле сумасшедший.
— Спокойно! — вмешался Бенколин. — Скорее всего, господин Августин, вы видели живую женщину. Вы не проверяли?
— Я испугался, — с несчастным видом ответил старик; казалось, он вот-вот разрыдается. — Но я знал, что никого похожего за весь день в музее не было. Я так испугался, что не смог заставить себя догнать и взглянуть ей в лицо: я боялся увидеть восковые черты и стеклянные глаза. Я отправился ко входу и спросил дочь, которая дежурила у дверей, не продавала ли она билета женщине, похожей на мадам Люшар. Она была уверена, что не продавала.
— Как же вы тогда поступили?
— Пошел к себе и выпил бренди. Меня преследуют простуды. Я не выходил из комнаты до закрытия…
— Значит, вы в тот день не проверяли билеты?
— Было так мало посетителей, мсье… — Старик шмыгнул носом и потускневшим голосом продолжил: — Я вам первым рассказываю об этом. А вы говорите, я сошел с ума. Возможно. Не знаю. — Он опустил голову на руки.
Немного подождав, Бенколин поднялся, надел мягкую темную шляпу, скрывавшую его узкие непроницаемые глаза; от крыльев носа к уголкам его рта пролегли глубокие морщины. Он сказал:
— Поедем в музей.
Мы вывели Августина, который, казалось, не видел ничего вокруг, обратно в шумное кафе, где мелодия танго все еще звучала с убийственной силой. Мои мысли вернулись к тому первому человеку, которого мне показал Бенколин, — с кривым носом и странными глазами. Он сидел в том же углу, между пальцами дымилась сигарета, и, судя по неестественной позе и помутневшему взору, он был пьян. Девушки оставили его. Он взирал на высокую стопку блюдец на столе перед собой и криво улыбался.
Когда мы поднялись по лестнице на улицу, крикливые огни площади уже несколько поблекли. Огромная каменная арка Сен-Мартен черной глыбой высилась на фоне небес, ветер рвал потрепанные рыжие одежды деревьев и гнал по мостовой мертвые листья, отчего казалось, будто по улице шаркают маленькие торопливые ножки. В окнах редких кафе официанты переворачивали стулья. Двое нахохлившихся полицейских, о чем-то беседовавших на углу, отдали Бенколину честь. Мы перешли бульвар Сен-Дени и повернули направо, на Севастопольский. Мы никого не встретили, но меня не оставляло чувство, что из-за всех дверей за нами наблюдают, что при нашем приближении вжимаются в стены какие-то мрачные фигуры и что, когда мы проходим мимо опущенных жалюзи, там, в этих крошечных островках света, на мгновение прекращается какая-то тайная, не для посторонних глаз, деятельность.
Улица Сен-Апполин — коротенькая и узкая, и ставни на домах там замкнуты так тщательно, словно за ними происходит что-то запретное. На углу находится шумный бар с танцевальным залом, и за его грязноватыми шторами еще мелькали тени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58