Он говорил, что, если Селеста станет гнаться за богатыми и знатными, это обернется для нее бедой. Тогда ей казалось, что отец прав, но четыре года, проведенные в Париже, заставили Селесту смотреть на мир другими глазами.
Люди расступались перед бегущей Селестой, вновь смыкались у нее за спиной и начинали шептаться – несомненно, о ней! – прикрываясь раскрытыми веерами. Ну и пусть! Какое ей дело до этих людей и их разговоров, если ее несет, словно на крыльях, любовь самого Эллери!
В какой-то момент Селесте вдруг явственно послышался голос отца, прозвучавший у нее в голове: «А ты уверена в том, что он любит тебя?»
Ах, неважно, все это неважно! Она уже ввязалась в схватку и не упустит своей мечты.
Постепенно переходы начали пустеть, реже стали попадаться фонари, и вот наконец перед Селестой открылся длинный, пустынный, едва освещенный коридор.
Впрочем, и это неважно. Селеста знала Блайд-холл как свои пять пальцев и могла ходить по нему с закрытыми глазами. Этот старый дом принадлежал Трокмортонам всего сорок лет, но для Селесты был родным и знакомым с самого детства.
Селеста вошла в пустой темный зал, замедлила шаги, а затем выглянула из окна на веранду.
Эллери был там! Он стоял, прижавшись спиной к стенной нише. Но он был не один. Перед ним стояли лорд Лонгшо, леди Лонгшо, и девушка… довольно милая девушка, высокая, хорошенькая, хотя и несколько нескладная.
Селеста прижалась к стеклу, чтобы лучше разглядеть ее.
Кто она, эта темноволосая незнакомка со сложенными в колечко, словно для поцелуя, губами?
Девушка шагнула вперед, и в свете фонаря Селеста увидела ее глаза – большие, темные, с обожанием следящие за каждым движением Эллери.
Леди Патриция собственной персоной. Соперница. Девушка, у которой Селеста вознамерилась увести жениха.
Селеста прижала руки к груди и тяжело вздохнула.
Лучше бы ей было не встречаться с Патрицией, не видеть ее. Тогда, быть может, не появилось бы в груди… хм… как же назвать это чувство? Ощущение вины? Жалость к девушке, которой ты собираешься нанести глубокую рану?
Но стоит ли ей жалеть Патрицию? Ведь у той есть все: и деньги, и приданое, и родители, которые в ней души не чают. Патриции никогда не приходилось и не придется самой зарабатывать себе на жизнь и перешивать старые платья, подаренные женой посла.
Вот только выражение ее глаз… Да ведь она и в самом деле влюблена в Эллери!
«Как все скверно, – подумала Селеста. – Лучше бы мне было не видеть этого. И как жаль, что именно мне придется причинить боль этой ни в чем не повинной девушке».
На веранде появилась еще одна фигура, и в глазах Селесты зажегся недобрый огонек. Гаррик Трокмортон. Наш серый дракон выполз из своей норы. Если уж кто здесь и не заслуживал жалости, так это он.
Конечно, если быть честной до конца, то пришлось бы признать, что без Гаррика Трокмортона и его денег Селеста не стала бы такой, как сейчас, но ей очень не хотелось вспоминать об этом.
Трокмортон поклонился, заговорил, размахивая руками, а затем повел всех назад, в освещенный огнями зал.
Когда они ушли, Селеста выскользнула на веранду и перебралась к залитым светом окнам.
Серый, холодный, замкнутый Гаррик Трокмортон всегда оставался в тени своего младшего брата, но при этом Селеста не могла вспомнить, чтобы тот повысил голос на кого-то из слуг, напротив, он всегда заботился об их здоровье, назначал пенсии тем, кто состарился, и вообще относился к ним по-человечески.
Говоря по правде, Селеста и сама была многим обязана ему. Ведь именно Гаррик Трокмортон отправил ее тогда в школу гувернанток и заплатил за нее первый взнос. Этот взнос до сих пор не давал покоя Селесте, и она поклялась при первой же возможности отработать эти деньги, чтобы ни в чем не зависеть от семьи Трокмортон. Такая возможность представилась ей, когда поступила заявка на гувернантку, готовую работать в Блайд-холле. Селеста согласилась тогда, не раздумывая.
Впрочем, как знать, что сильнее всего манило ее в Блайд-холл – возможность отработать свой долг, вернуться домой или просто оказаться вновь под одной крышей с Эллери?
Сквозь стекло Селеста видела, как они вошли в зал. Лорд Лонгшо продолжал о чем-то говорить на ходу, а Эллери держали под руки – с одной стороны леди Лонгшо, с другой – Патриция. Взгляды гостей устремились на жениха и невесту, но Эллери, казалось, не замечал этого. Он то и дело крутил головой, словно желая сбежать, и Селеста точно знала, куда именно.
Как же ей хотелось, чтобы Эллери удалось улизнуть от них. Наверное, сильнее этого желания было только одно: увидеть, как Эллери возвращает Патриции свое обручальное кольцо.
В эту минуту в зале появилась фрау Вейланд, которую сопровождали трое слуг с подносами, прикрытыми белоснежными салфетками.
Селеста насторожилась. Старый мистер Трокмортон был известен своим пристрастием к сладкому. Он-то и пригласил к себе фрау Вейланд, выписав ее из самой Вены. Как он любил струдель, который она готовила! Ради этого лакомства он прощал фрау Вейланд все, и она, воспользовавшись этим, вскоре подмяла под себя всех остальных слуг, превратившись в кухонного диктатора. Слуги молча ненавидели ее за это, но разве кто-нибудь мог сказать хоть слово против фрау Вейланд?
Сейчас она провальсировала в центр зала и остановилась, требуя к себе внимания. Мистер Гаррик Трокмортон замахал руками, призывая всех замолчать, а затем кивком головы дал знак фрау Вейланд, чтобы та начинала.
И она заговорила, да так громко, что ее без труда было слышно даже на веранде, где стояла Селеста.
– Великолепное новое блюдо… заслужит ваше внимание… по совету мистера Трокмортона, – доносился из зала трубный голос фрау Вейланд, – позвольте представить вам… пирожное крем де мокко!
Слуги сдернули салфетки, и на подносах Селеста увидела хрустальные вазочки, наполненные чем-то коричневым, с бело-розовыми прожилками.
Мистер Трокмортон попробовал первым. Страсть к сладкому он унаследовал от своего отца.
Вслед за ним серебряные ложки взяли леди Филберта, лорд и леди Лонгшо, Патриция, а последним из них – Эллери, который по-прежнему выглядел озабоченным и рассеянным. Все отведали произведение кулинарного искусства, приготовленное фрау Вейланд, и дружно закивали головами. Патриция кивала энергично, Эллери – едва заметно.
Трокмортон замахал руками, призывая всех продолжать. Эллери торопился как мог, быстро справился со своей порцией и, похлопав брата по плечу, попытался скрыться.
Трокмортон тонко улыбнулся – от этой улыбки мороз пробежал по коже Селесты – и уставился на окно, за которым она притаилась.
Селеста словно ужаленная отпрянула назад.
Она сама не знала, почему сделала это, ведь внутри, в зале, ярко горели огни, и невозможно было увидеть, что кто-то приник к окну снаружи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Люди расступались перед бегущей Селестой, вновь смыкались у нее за спиной и начинали шептаться – несомненно, о ней! – прикрываясь раскрытыми веерами. Ну и пусть! Какое ей дело до этих людей и их разговоров, если ее несет, словно на крыльях, любовь самого Эллери!
В какой-то момент Селесте вдруг явственно послышался голос отца, прозвучавший у нее в голове: «А ты уверена в том, что он любит тебя?»
Ах, неважно, все это неважно! Она уже ввязалась в схватку и не упустит своей мечты.
Постепенно переходы начали пустеть, реже стали попадаться фонари, и вот наконец перед Селестой открылся длинный, пустынный, едва освещенный коридор.
Впрочем, и это неважно. Селеста знала Блайд-холл как свои пять пальцев и могла ходить по нему с закрытыми глазами. Этот старый дом принадлежал Трокмортонам всего сорок лет, но для Селесты был родным и знакомым с самого детства.
Селеста вошла в пустой темный зал, замедлила шаги, а затем выглянула из окна на веранду.
Эллери был там! Он стоял, прижавшись спиной к стенной нише. Но он был не один. Перед ним стояли лорд Лонгшо, леди Лонгшо, и девушка… довольно милая девушка, высокая, хорошенькая, хотя и несколько нескладная.
Селеста прижалась к стеклу, чтобы лучше разглядеть ее.
Кто она, эта темноволосая незнакомка со сложенными в колечко, словно для поцелуя, губами?
Девушка шагнула вперед, и в свете фонаря Селеста увидела ее глаза – большие, темные, с обожанием следящие за каждым движением Эллери.
Леди Патриция собственной персоной. Соперница. Девушка, у которой Селеста вознамерилась увести жениха.
Селеста прижала руки к груди и тяжело вздохнула.
Лучше бы ей было не встречаться с Патрицией, не видеть ее. Тогда, быть может, не появилось бы в груди… хм… как же назвать это чувство? Ощущение вины? Жалость к девушке, которой ты собираешься нанести глубокую рану?
Но стоит ли ей жалеть Патрицию? Ведь у той есть все: и деньги, и приданое, и родители, которые в ней души не чают. Патриции никогда не приходилось и не придется самой зарабатывать себе на жизнь и перешивать старые платья, подаренные женой посла.
Вот только выражение ее глаз… Да ведь она и в самом деле влюблена в Эллери!
«Как все скверно, – подумала Селеста. – Лучше бы мне было не видеть этого. И как жаль, что именно мне придется причинить боль этой ни в чем не повинной девушке».
На веранде появилась еще одна фигура, и в глазах Селесты зажегся недобрый огонек. Гаррик Трокмортон. Наш серый дракон выполз из своей норы. Если уж кто здесь и не заслуживал жалости, так это он.
Конечно, если быть честной до конца, то пришлось бы признать, что без Гаррика Трокмортона и его денег Селеста не стала бы такой, как сейчас, но ей очень не хотелось вспоминать об этом.
Трокмортон поклонился, заговорил, размахивая руками, а затем повел всех назад, в освещенный огнями зал.
Когда они ушли, Селеста выскользнула на веранду и перебралась к залитым светом окнам.
Серый, холодный, замкнутый Гаррик Трокмортон всегда оставался в тени своего младшего брата, но при этом Селеста не могла вспомнить, чтобы тот повысил голос на кого-то из слуг, напротив, он всегда заботился об их здоровье, назначал пенсии тем, кто состарился, и вообще относился к ним по-человечески.
Говоря по правде, Селеста и сама была многим обязана ему. Ведь именно Гаррик Трокмортон отправил ее тогда в школу гувернанток и заплатил за нее первый взнос. Этот взнос до сих пор не давал покоя Селесте, и она поклялась при первой же возможности отработать эти деньги, чтобы ни в чем не зависеть от семьи Трокмортон. Такая возможность представилась ей, когда поступила заявка на гувернантку, готовую работать в Блайд-холле. Селеста согласилась тогда, не раздумывая.
Впрочем, как знать, что сильнее всего манило ее в Блайд-холл – возможность отработать свой долг, вернуться домой или просто оказаться вновь под одной крышей с Эллери?
Сквозь стекло Селеста видела, как они вошли в зал. Лорд Лонгшо продолжал о чем-то говорить на ходу, а Эллери держали под руки – с одной стороны леди Лонгшо, с другой – Патриция. Взгляды гостей устремились на жениха и невесту, но Эллери, казалось, не замечал этого. Он то и дело крутил головой, словно желая сбежать, и Селеста точно знала, куда именно.
Как же ей хотелось, чтобы Эллери удалось улизнуть от них. Наверное, сильнее этого желания было только одно: увидеть, как Эллери возвращает Патриции свое обручальное кольцо.
В эту минуту в зале появилась фрау Вейланд, которую сопровождали трое слуг с подносами, прикрытыми белоснежными салфетками.
Селеста насторожилась. Старый мистер Трокмортон был известен своим пристрастием к сладкому. Он-то и пригласил к себе фрау Вейланд, выписав ее из самой Вены. Как он любил струдель, который она готовила! Ради этого лакомства он прощал фрау Вейланд все, и она, воспользовавшись этим, вскоре подмяла под себя всех остальных слуг, превратившись в кухонного диктатора. Слуги молча ненавидели ее за это, но разве кто-нибудь мог сказать хоть слово против фрау Вейланд?
Сейчас она провальсировала в центр зала и остановилась, требуя к себе внимания. Мистер Гаррик Трокмортон замахал руками, призывая всех замолчать, а затем кивком головы дал знак фрау Вейланд, чтобы та начинала.
И она заговорила, да так громко, что ее без труда было слышно даже на веранде, где стояла Селеста.
– Великолепное новое блюдо… заслужит ваше внимание… по совету мистера Трокмортона, – доносился из зала трубный голос фрау Вейланд, – позвольте представить вам… пирожное крем де мокко!
Слуги сдернули салфетки, и на подносах Селеста увидела хрустальные вазочки, наполненные чем-то коричневым, с бело-розовыми прожилками.
Мистер Трокмортон попробовал первым. Страсть к сладкому он унаследовал от своего отца.
Вслед за ним серебряные ложки взяли леди Филберта, лорд и леди Лонгшо, Патриция, а последним из них – Эллери, который по-прежнему выглядел озабоченным и рассеянным. Все отведали произведение кулинарного искусства, приготовленное фрау Вейланд, и дружно закивали головами. Патриция кивала энергично, Эллери – едва заметно.
Трокмортон замахал руками, призывая всех продолжать. Эллери торопился как мог, быстро справился со своей порцией и, похлопав брата по плечу, попытался скрыться.
Трокмортон тонко улыбнулся – от этой улыбки мороз пробежал по коже Селесты – и уставился на окно, за которым она притаилась.
Селеста словно ужаленная отпрянула назад.
Она сама не знала, почему сделала это, ведь внутри, в зале, ярко горели огни, и невозможно было увидеть, что кто-то приник к окну снаружи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81