Щеки Селесты запылали. Неужели Стэнхоупу известно, чем они с Гарриком занимались прошлой ночью? Да, ей не нужно было открывать занавески, но кто же мог подумать, что лорд и леди Фезерстон решат уехать в такую рань, в восемь часов утра?
Трокмортона тот случай огорчил, но он сказал Селесте, чтобы та ни о чем не волновалась. Обещал, что все уладит, как только вернется.
Стэнхоуп тем временем продолжал с издевкой:
– Трокмортон лазил тебе под юбку. Распалил, довел до полусмерти. Ничего, мужчины часто позволяет себе это со своими гувернантками, мисс Милфорд.
Краска отлила от лица Селесты. Стэнхоуп говорил сейчас не о последней ночи, а о той сцене, что разыгралась в оранжерее два дня тому назад, когда Гаррик Трокмортон доказывал, с какой легкостью он может манипулировать телом Селесты.
– Откуда… вам это известно?
– Слухами земля полнится, мисс Милфорд, – усмехнулся Стэнхоуп.
Желудок Селесты сжался в комок. Неужели Гаррик рассказал об этом Стэнхоупу? Нет, не может быть. Он знает о том, что за человек Стэнхоуп, и никогда не станет говорить ему о подобных вещах.
– Я вам не верю.
– Думай, что хочешь. – Стэнхоуп поднялся из-за стола и направился к Селесте. – Но я это знаю, более того, я с уверенность могу заявить, что в следующий раз между твоих ног окажется уже не рука Трокмортона, а кое-что еще.
Как она ненавидела Стэнхоупа! Какое право он имеет говорить с ней в таком тоне?!
– Если бы ты была аристократкой, он никогда не посмел бы вести себя столь оскорбительным образом, – продолжал Стэнхоуп. – Если бы ты была аристократкой, твой отец убил бы Трокмортона. Но твой отец – всего лишь садовник, и он ничего не посмеет сказать, иначе вылетит с работы.
– Я не желаю вас слушать, – сказала Селеста, поворачиваясь к двери.
Стэнхоуп грубо схватил ее за руку.
– Тебе не уйти от меня, моя маленькая… крестьянка, а ты недостойна слизывать пыль с моих сапог!
Селеста пыталась вырваться, но ей не удалось освободиться из цепких пальцев Стэнхоупа.
– Отпустите, – сказала она, – иначе я обо всем расскажу Гаррику.
– Гаррику? – Стэнхоуп еще сильнее вцепился в руку Селесты, словно бульдог в кусок мяса. – Ты называешь его Гарриком? Какая наглость! Кто ты такая? Дочь садовника. А он ведет свой род от самого Вильгельма Завоевателя.
Слова Стэнхоупа ударили ее, словно пощечина. До этой минуты она жила в уютном, придуманном ею самой мире. В мире, сотканном из ее детской влюбленности в Эллери, из шумной парижской жизни и спокойной уверенности Гаррика. Стэнхоуп сейчас обозначил ее настоящее место в реальном мире, то самое, о котором столько раз предупреждал ее отец. В Англии все решает твоя родословная, и в этом смысле человек здесь ничем не отличается от собаки – чистокровной или беспородной. Она опустила взгляд на руку Стэнхоупа.
– Отец мистера Трокмортона не был аристократом.
Стэнхоуп презрительно поморщился. С таким же презрением всегда будут смотреть и на Селесту, вздумай она пробраться в высшее общество.
– Но по материнской линии он аристократ голубых кровей, и этого достаточно. – Он слегка ослабил хватку, но руку не отпустил. – И, разумеется, у него и в мыслях нет жениться на тебе, курочка. Более того, он уже заказал для тебя билеты на обратный путь.
– Билеты? – не веря своим ушам, переспросила Селеста.
– До Парижа. – Он тонко улыбнулся, затем вернулся к столу Гаррика, выдвинул верхний ящик, достал из него красный конверт и вывалил его содержимое. – Сама полюбуйся.
Пальцы Селесты похолодели, а перед глазами поплыли разноцветные пятна. Она безжизненно присела на жесткий стул, поставленный для посетителей.
– Я не верю вам.
Стэнхоуп взял в руки бумаги и принялся перебирать их, комментируя при этом:
– Вот билет на поезд. До Лондона. Билет на пакетбот через Ла-Манш. Железнодорожный билет до Парижа. Нужно обладать связями Трокмортона, чтобы все это так быстро устроить. – Он поднял со стола ключ. – Дом в Париже. – Взял следующую бумагу и развернул, показывая ее Селесте. – Банковское распоряжение. По нему ты будешь получать тысячу фунтов в год.
В самый первый вечер Гаррик говорил с ней о выкупе. И именно о доме в Париже и тысяче фунтов в год. Теперь она убедилась в том, что он не отказался от своего предложения. Селеста задыхалась и ничего не видела сквозь красный туман, застилавший ей глаза.
– Для того чтобы избавиться от любовниц Эллери, Трокмортон платил им больше, – доносился до нее откуда-то издалека голос Стэнхоупа. – Смотри не продешеви. Эй, ты что, в обморок собираешься упасть? О боже, неужели ты и вправду хотела подцепить Эллери?
– Нет. Нет. Я об этом не думала. Все, конец ее мечтам.
– Но ведь не думаешь же ты заполучить Гарика?
Селеста покачнулась на стуле.
– Не можешь же ты любить его!
Он внимательно посмотрел на Селесту и покачал головой:
– Неужели любишь? Но пойми, деточка, для Трокмортона на первом месте всегда была и будет семья. А происхождение Трокмортона и без того вызывает немало пересудов в высшем свете, чтобы еще и тебя ввести в родословную.
Селесту затошнило. Ей хотелось высказать в глаза Стэнхоупу все, что она о нем думает. Но эти разоблачения могли бы повредить ее стране… и Гаррику.
Нет, она не опустится до этого.
Проглотив подкативший к горлу комок, она подняла голову и сказала:
– Я гувернантка, вы простой секретарь. Мы оба зарабатываем на жизнь своим трудом.
Укол Селесты попал в цель.
– Вам не стоит больше пачкать себя связью с этим грубым, бессердечным авантюристом, – сказал Стэнхоуп, плохо контролируя себя. – А сам я вскоре навсегда отряхну со своих сапог пыль Блайд-холла. Признаюсь честно, мне здесь было неплохо, но все хорошее рано или поздно кончается. – Он пошел было к двери, затем повернулся: – Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Не попадайся впредь на эту удочку.
Селеста посмотрела вслед Стэнхоупу, а затем опустила голову на колени и замерла в позе отчаяния.
* * *
Селеста сидела, сжав колени и положив на них руки. Сидела, не касаясь спинки стула, и эта поза была такой же неудобной, как и сам стул, поставленный Трокмортоном для посетителей. Селесту мучила саднящая боль между бедер и в сосках, которые стали необыкновенно чуткими, словно в них обнажились нервы.
Но сильнее всего у Селесты болело ее разбитое сердце.
Она сильно стиснула зубы, чтобы они не стучали от нервной дрожи, охватившей ее тело. Снаружи доносился шум – это разъезжались по домам гости, – но Секста не разбирала ни слов, ни цоканья копыт, все звуки сливались для нее в неопределенный гул, похожий на шум морского прибоя. Глаза Селесты смотрели в одну точку, не замечая ничего вокруг.
И на что ей было смотреть? На Блайд-холл, дом, из которого ее когда-то безжалостно изгнали? Так, может быть, это и к лучшему, что она его не видела, иначе ей было бы слишком тяжело сдержаться, чтобы не схватить вон ту старинную фарфоровую китайскую вазу, не поднять ее над головой и не шарахнуть о пол, расколотив на тысячи мелких, бесполезных черепков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81