Он казался бледным и взволнованным. При его появлении все встали и повернулись лицом к распятию, а Ровенни начал читать молитву.
Фарнезе, как и остальные, преклонил колени. Он молился, молился страстно, от всей души. Ровенни закончил, и кардиналы и епископы, встав с колен, удалились через ту самую дверь в глубине павильона. Фарнезе недоумевал.
— Что происходит? — пробормотал он. — Где Ее Святейшество? Ведь только в ее власти…
— Не волнуйтесь, — прервал его Ровенни. — Потерпите. Все будет так, как договорились.
— А как же мое освобождение от сана? Почему мы остались вдвоем?
— Церемония состоится. Но сейчас, наедине, я хочу спросить вас, Фарнезе, вот о чем: вы уверены в своем решении?
— Что вы имеете в виду, Ровенни? Вы же меня давно и хорошо знаете…
— Именно поэтому я и спрашиваю: «Фарнезе, вы действительно хотите покинуть лоно церкви?» Ведь вы глубоко преданы религии!
— Я принял решение, — твердо ответил кардинал. — Наша повелительница должна была объяснить, на каких условиях я согласился отправиться в опасное путешествие в Италию.
Ровенни внимательно выслушал собеседника, потом подошел поближе и произнес вполголоса:
— Вы знаете, я люблю и ценю вас. Но, с другой стороны, вам известно, что церковь по доброй воле никогда не лишит своего служителя сана… Фауста пообещала освободить вас от священных обетов, но она замышляет богохульное действо, на которое не отважился бы ни один папа…
— Как-то странно вы говорите, — прошептал удивленный Фарнезе.
— Будьте искренни, — торопливо проговорил Ровенни, озираясь на дверь, — пока еще не поздно, скажите, с какой миссией вас посылают в Италию… торопитесь… минуты бегут… время уходит.
— Я еду туда для того, чтобы поговорить с нашими сторонниками, подбодрить колеблющихся, пригрозить тем, кто склоняется на сторону Сикста.
— И это все?
— Все! — ответил Фарнезе.
— Что же она обещала вам взамен?
Фарнезе молчал. Страх волной затопил его. Он еще не услышал ничего страшного, однако явственно чувствовал запах предательства.
— Говорите же! — и Ровенни схватил кардинала за руку. — Через минуту будет поздно!
— Хорошо, — согласился Фарнезе. — За то, что я съезжу в Италию, мне обещано…
В этот момент откуда-то снаружи до них донесся жалобный стон… затем душераздирающий крик прорезал тишину… и все стихло.
— Поздно! — прошептал Ровенни.
— Что это? Вы слышали? — спросил испуганный Фарнезе.
— Послушайте старого друга, — доверительно заговорил Ровенни, — послушай меня, Фарнезе, вернись в лоно истинной церкви, отрекись от схизмы , обратись к Сиксту V с просьбой о прощении…
Но Фарнезе не слышал слов Ровенни. Он ошеломленно повторял:
— Что это было? Там кто-то стонал и кричал… А теперь, слышите, тихонько плачет…
— Да перестань же! — воскликнул Ровенни. — Скоро умрет Сикст. Я знаю, кого изберет конклав, руководствуясь завещанием старого Сикста. Уверен, его посмертная воля будет выполнена… Фарнезе, пришло время! Примирись с умирающим папой, примирись и с его преемником!
Кардинал медленно провел рукой по лицу и произнес:
— Ровенни, неужели вы предлагаете мне это? Я просто не верю своим ушам…
— Я предлагаю тебе богатство, почести, величие… Фауста ничего этого не даст… и ты, Фарнезе, первый среди нас понял, что она лжет… ведь ты первым отказался поддерживать ее… Итак, решай… твое слово…
— Фауста обещала, что я обрету счастье и любовь, — медленно произнес Фарнезе, — она для меня — ангел Божий, потому что благодаря ей я смогу жениться, стану отцом семейства. Она возвращает мне женщину, которую я обожаю, и наше дитя… нашу дочь…
— Вашу дочь! — ледяным тоном повторил Ровенни.
И в душу кардинала снова закрался необъяснимый страх. Фарнезе попытался одолеть это чувство и заговорил подчеркнуто твердо:
— Конечно, Фауста обещала вернуть мне дочь… Она дала слово, и я…
Ровенни рассмеялся:
— Слово? Слово Фаусты? И ты ей веришь? Прислушайся же!
В тишине медленно поплыл колокольный звон. Леденящие душу удары погребального колокола заставили Фарнезе вздрогнуть.
— Отходная… — удивленно прошептал он. — Но кому? По ком он звонит?
— Слушай! Слушай же! — и Ровенни сильно сжал ему руку.
Голоса за стеной торжественно и протяжно затянули погребальное песнопение. Фарнезе рывком высвободил руку и закричал, объятый ужасом:
— Кого отпевают? Кто умер? Кому отходная?
Но голос его потонул в мрачных звуках похоронной церемонии.
— Ну, Фарнезе! — с нескрываемой иронией произнес Ровенни. — Иди, иди же туда! Твоя госпожа Фауста ждет тебя там, за дверью… Иди, попроси ее вернуть тебе возлюбленную и дочь!
— Моя дочь! — взревел Фарнезе.
Он хотел подбежать к двери, но ноги не слушались его. Собравшись с силами, Фарнезе шагнул вперед, чувствуя, что вступает в мир смерти, в мир кошмара и неизъяснимого ужаса. Но он все еще не верил, все еще цеплялся за последнюю надежду…
— Моя дочь! — повторил кардинал.
Рыдания душили его. Он споткнулся и едва не упал, а затем налег на дверь и распахнул ее. На мгновение Фарнезе застыл на пороге: он был бледней покойника, волосы у него стояли дыбом, руки тряслись. Ему казалось, что голову сжимают невидимые железные обручи, а сердце вот-вот разорвется.
Он сделал три шага вперед, он ничего не понимал… Его разум отказывался поверить тому, что видели его глаза. И еще раз голосом, в котором уже не осталось ничего человеческого, простонал Фарнезе:
— Моя дочь!
Перед ним действительно была его дочь! Его Виолетта! Это ей бил отходную колокол, заставляя несчастного кардинала вспоминать давние события на Гревской площади, когда вот так же звучал похоронный звон во время казни Леоноры… Сегодня, этим ясным и солнечным осенним утром, в монмартрском монастыре бенедиктинок заживо отпевали его Виолетту…
На площадке, среди мраморных руин часовни, полукругом сидели епископы и кардиналы, сторонники Фаусты. А в центре в роскошном по-восточному наряде, под парчовым балдахином с золотой бахромой восседала сама Фауста — прекрасная, зловещая и… отталкивающая. Ее черные сияющие глаза были странно спокойны… Фауста-властительница, Фауста-папесса — вот какой увидел ее Жан де Кервилье, принц Фарнезе.
Перед ней возвышался огромный старый крест: его дерево потемнело от дождей и местами покрылось мхом… гирлянда бледных роз обвивала поперечную перекладину. Это настоятельница монастыря Клодина де Бовилье приказала повесить на крест цветочную гирлянду — то ли из какого-то языческого суеверия, то ли из-за извращенного чувства красоты.
А на кресте была распята девушка… Руки ее привязали к перекладине, ноги — к столбу; на ней было только тонкое льняное платье. Она уже потеряла сознание, а может, ее опоили каким-то зельем… может, девушка уже умерла… На кресте висела Виолетта, дочь кардинала Фарнезе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Фарнезе, как и остальные, преклонил колени. Он молился, молился страстно, от всей души. Ровенни закончил, и кардиналы и епископы, встав с колен, удалились через ту самую дверь в глубине павильона. Фарнезе недоумевал.
— Что происходит? — пробормотал он. — Где Ее Святейшество? Ведь только в ее власти…
— Не волнуйтесь, — прервал его Ровенни. — Потерпите. Все будет так, как договорились.
— А как же мое освобождение от сана? Почему мы остались вдвоем?
— Церемония состоится. Но сейчас, наедине, я хочу спросить вас, Фарнезе, вот о чем: вы уверены в своем решении?
— Что вы имеете в виду, Ровенни? Вы же меня давно и хорошо знаете…
— Именно поэтому я и спрашиваю: «Фарнезе, вы действительно хотите покинуть лоно церкви?» Ведь вы глубоко преданы религии!
— Я принял решение, — твердо ответил кардинал. — Наша повелительница должна была объяснить, на каких условиях я согласился отправиться в опасное путешествие в Италию.
Ровенни внимательно выслушал собеседника, потом подошел поближе и произнес вполголоса:
— Вы знаете, я люблю и ценю вас. Но, с другой стороны, вам известно, что церковь по доброй воле никогда не лишит своего служителя сана… Фауста пообещала освободить вас от священных обетов, но она замышляет богохульное действо, на которое не отважился бы ни один папа…
— Как-то странно вы говорите, — прошептал удивленный Фарнезе.
— Будьте искренни, — торопливо проговорил Ровенни, озираясь на дверь, — пока еще не поздно, скажите, с какой миссией вас посылают в Италию… торопитесь… минуты бегут… время уходит.
— Я еду туда для того, чтобы поговорить с нашими сторонниками, подбодрить колеблющихся, пригрозить тем, кто склоняется на сторону Сикста.
— И это все?
— Все! — ответил Фарнезе.
— Что же она обещала вам взамен?
Фарнезе молчал. Страх волной затопил его. Он еще не услышал ничего страшного, однако явственно чувствовал запах предательства.
— Говорите же! — и Ровенни схватил кардинала за руку. — Через минуту будет поздно!
— Хорошо, — согласился Фарнезе. — За то, что я съезжу в Италию, мне обещано…
В этот момент откуда-то снаружи до них донесся жалобный стон… затем душераздирающий крик прорезал тишину… и все стихло.
— Поздно! — прошептал Ровенни.
— Что это? Вы слышали? — спросил испуганный Фарнезе.
— Послушайте старого друга, — доверительно заговорил Ровенни, — послушай меня, Фарнезе, вернись в лоно истинной церкви, отрекись от схизмы , обратись к Сиксту V с просьбой о прощении…
Но Фарнезе не слышал слов Ровенни. Он ошеломленно повторял:
— Что это было? Там кто-то стонал и кричал… А теперь, слышите, тихонько плачет…
— Да перестань же! — воскликнул Ровенни. — Скоро умрет Сикст. Я знаю, кого изберет конклав, руководствуясь завещанием старого Сикста. Уверен, его посмертная воля будет выполнена… Фарнезе, пришло время! Примирись с умирающим папой, примирись и с его преемником!
Кардинал медленно провел рукой по лицу и произнес:
— Ровенни, неужели вы предлагаете мне это? Я просто не верю своим ушам…
— Я предлагаю тебе богатство, почести, величие… Фауста ничего этого не даст… и ты, Фарнезе, первый среди нас понял, что она лжет… ведь ты первым отказался поддерживать ее… Итак, решай… твое слово…
— Фауста обещала, что я обрету счастье и любовь, — медленно произнес Фарнезе, — она для меня — ангел Божий, потому что благодаря ей я смогу жениться, стану отцом семейства. Она возвращает мне женщину, которую я обожаю, и наше дитя… нашу дочь…
— Вашу дочь! — ледяным тоном повторил Ровенни.
И в душу кардинала снова закрался необъяснимый страх. Фарнезе попытался одолеть это чувство и заговорил подчеркнуто твердо:
— Конечно, Фауста обещала вернуть мне дочь… Она дала слово, и я…
Ровенни рассмеялся:
— Слово? Слово Фаусты? И ты ей веришь? Прислушайся же!
В тишине медленно поплыл колокольный звон. Леденящие душу удары погребального колокола заставили Фарнезе вздрогнуть.
— Отходная… — удивленно прошептал он. — Но кому? По ком он звонит?
— Слушай! Слушай же! — и Ровенни сильно сжал ему руку.
Голоса за стеной торжественно и протяжно затянули погребальное песнопение. Фарнезе рывком высвободил руку и закричал, объятый ужасом:
— Кого отпевают? Кто умер? Кому отходная?
Но голос его потонул в мрачных звуках похоронной церемонии.
— Ну, Фарнезе! — с нескрываемой иронией произнес Ровенни. — Иди, иди же туда! Твоя госпожа Фауста ждет тебя там, за дверью… Иди, попроси ее вернуть тебе возлюбленную и дочь!
— Моя дочь! — взревел Фарнезе.
Он хотел подбежать к двери, но ноги не слушались его. Собравшись с силами, Фарнезе шагнул вперед, чувствуя, что вступает в мир смерти, в мир кошмара и неизъяснимого ужаса. Но он все еще не верил, все еще цеплялся за последнюю надежду…
— Моя дочь! — повторил кардинал.
Рыдания душили его. Он споткнулся и едва не упал, а затем налег на дверь и распахнул ее. На мгновение Фарнезе застыл на пороге: он был бледней покойника, волосы у него стояли дыбом, руки тряслись. Ему казалось, что голову сжимают невидимые железные обручи, а сердце вот-вот разорвется.
Он сделал три шага вперед, он ничего не понимал… Его разум отказывался поверить тому, что видели его глаза. И еще раз голосом, в котором уже не осталось ничего человеческого, простонал Фарнезе:
— Моя дочь!
Перед ним действительно была его дочь! Его Виолетта! Это ей бил отходную колокол, заставляя несчастного кардинала вспоминать давние события на Гревской площади, когда вот так же звучал похоронный звон во время казни Леоноры… Сегодня, этим ясным и солнечным осенним утром, в монмартрском монастыре бенедиктинок заживо отпевали его Виолетту…
На площадке, среди мраморных руин часовни, полукругом сидели епископы и кардиналы, сторонники Фаусты. А в центре в роскошном по-восточному наряде, под парчовым балдахином с золотой бахромой восседала сама Фауста — прекрасная, зловещая и… отталкивающая. Ее черные сияющие глаза были странно спокойны… Фауста-властительница, Фауста-папесса — вот какой увидел ее Жан де Кервилье, принц Фарнезе.
Перед ней возвышался огромный старый крест: его дерево потемнело от дождей и местами покрылось мхом… гирлянда бледных роз обвивала поперечную перекладину. Это настоятельница монастыря Клодина де Бовилье приказала повесить на крест цветочную гирлянду — то ли из какого-то языческого суеверия, то ли из-за извращенного чувства красоты.
А на кресте была распята девушка… Руки ее привязали к перекладине, ноги — к столбу; на ней было только тонкое льняное платье. Она уже потеряла сознание, а может, ее опоили каким-то зельем… может, девушка уже умерла… На кресте висела Виолетта, дочь кардинала Фарнезе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131