«Я скоро выхожу на пенсию, не пойдет ли Эйдзи сюда работать?» — В это время как раз все станки переделывались на компьютерное управление, а Эйдзи заявил, что хочет заниматься работой, связанной с компьютерами. Так он туда и поступил. Экзамены были очень трудные. Как он говорил, среди стажеров в Нагаока почти все были выпускниками университетов, и только двое окончили высшую школу.
В Нагаока снег был глубиной в метр, поэтому он захотел заниматься лыжами. По его просьбе мы послали ему денег. После этого он только и делал, что катался. Там и познакомился с Ёсико.
Когда мне сказали, что Эйдзи умер, в голове у меня все как-то сразу опустело. Знаете, говорят: в голове пусто. Вот так и у меня. В доме как раз никого не было. 20-го числа была хорошая погода, поэтому я стирала накопившееся белье и занималась другими делами. Отец пошел подрезать яблони, а у меня несколько поднялось давление, и я пошла за лекарством, так что в доме никого не было.
Как только вернулась, позвонила сестра: «Сколько ни звоню, все бесполезно. Ты смотрела телевизор?» — По пути из больницы я подумала, что надо купить цветы — праздник весеннего равноденствия все-таки, — и на минутку зашла домой. Тут и раздался звонок. «Разве в такую погоду можно смотреть телевизор?» — ответила я. — «Это надо делать в дождь. А сейчас я занята, нет для этого времени». — «Слушай, не удивляйся. Будь мужественной, говорит она». — «Мужественной? Что имеешь в виду?» — «Сейчас по телевизору передали, что Эйдзи умер». — Тут моя голова и отключилась. Больше ничего не помню. От полученного шока все забыла.
За год до свадьбы он привез Ёсико к нам. Зимой. Эйдзи приезжал домой только дважды в год — на праздник обон и в конце года. Мы как раз закончили запасы делать. Помню, Ёсико тогда у нас даже не ночевала, уехала домой в тот же день.
А я все время говорила: «Ну не лучше было бы взять жену из деревни? Легче было б ездить, земляки все-таки». — А Эйдзи отвечал: «Нет, с деревенской девушкой столько же хлопот. Не переживай, мать, найду себе жену. Это мне переживать надо».
Отец: А меня устраивало. Пусть найдет себе кого хочет и заживет с нею. А больше ничего и не нужно. Родители не имеют права вмешиваться в женитьбу детей. Пусть сами устраиваются — я всегда так говорил.
Мать: Женились они в маленьком храме, в Аояме. Скромная церемония. Много народу все равно не поместится, сказал он нам, поэтому были только близкие родственники. Но потом я сказала: приедете в деревню — устроим настоящую свадьбу. А он мне: «Я младший, семейную линию старший должен продолжать. Я ж не знаю, вернусь я в деревню или нет, так что ничего особого мне устраивать и не нужно».
А когда они под Новый год приехали — тут-то мы и узнали, что Ёсико в тяжести. Я-то еще в августе что-то почувствовала. Тогда бледненькая была какая-то, вот я и подумала: кто знает? Я ее спросила, а она: «Наверное, да».
Отец: 20 марта, как уже сказала жена, я работал в саду, подрезал яблони. Я всегда это делаю в марте. У нас 40 яблонь, хотя сначала было 80. Но они слишком разрослись, стали мешать, и пришлось одну за другой их спилить. Старший сын с семьей жил вместе с нами, но в другой половине дома, оттуда не слышно. А его жена была в положении, пошла в роддом за лекарствами. Поэтому никто и не мог ответить по телефону.
А старший как раз слушал радио на работе и услышал имя: «Эйдзи Вада». Он бегом домой — по телефону-то звонил-звонил, а трубку никто не берет. Он и подумал: может, мы в саду. Но жена раньше домой вернулась все равно — она и сняла трубку.
Из полиции тоже позвонили. Из центрального управления нам в участок, чтобы послали кого-нибудь и нас нашли. А тут жена как раз по телефону говорит, и полицейский подъезжает.
Мать: Опасаясь, что муж, услышав это известие, может упасть в обморок в саду, я пошла к нему и позвала домой. Когда пришли домой, раздался звонок из центрального полицейского управления. Отец не мог понять, в чем дело. Звонят из Токио, из центрального полицейского управления. Я не понимаю, говорит. Надо что-то записать. Запиши ты, куда-то надо идти. Тут пришел местный полицейский, он и записал указания.
В то время нам только сказали, что в метро произошел инцидент с лекарственными средствами, сын задохнулся, упал и вскоре скончался. О том, что это был зарин, мы тогда не знали. В голове четко отпечаталось только слово «умер».
Возникла мысль, что надо ехать и посмотреть своими глазами. А вдруг однофамилец? Поехали вчетвером: отец, я, старший сын и муж сестры, который работал в «Джей-ти». Выехали из Уэда на двухчасовом поезде, прибыли на станцию Уэно около пяти вечера. Было еще светло. Нас встретил сотрудник «Джей-ти» и отвез на такси в центральное полицейское управление. В пути никто ничего не говорил, все молчали.
Однако к этому времени тела уже не было в полиции — его отправили в медицинский институт при Токийском университете. В этот день уже нельзя было встретиться с Эйдзи, поэтому нас разместили в гостинице «Джей-ти». Эту ночь я не могла спать. На следующее утро в девять поехали в больницу, где я, наконец, смогла встретиться с сыном. Невольно до него дотронулась, за что меня обругали.
А откуда я знала, что его трогать нельзя? Я ж просто сдержаться не могла. Ёсико тоже его, наверное, трогала, и на нее тоже накричали. Матери же как — пока не потрогают, что холодный, — не поверят. А иначе никто их не убедит.
В голове было совсем пусто, я ничего не соображала. Только нервы напряжены. Плакать я не могла, сдерживалась. Сижу дура дурой, тело движется механически, но и только. А сама соображаю: надо к Будде его достойно снарядить. Когда в голове пусто, даже слезы не текут.
И странное дело: думаю только о том, как рисовые чеки готовить. Двое детей… внуки на подходе уже, рис пора высаживать, то надо, это надо. Есть о чем подумать. И вот собираюсь рис пересаживать, а тут как раз с телевидения приехали.
Отец: Когда дома готовились к похоронам, пришел тележурналист. Я не стал отвечать на его вопросы, но он был очень навязчивым и сопровождал нас до места кремации. Я ему говорил, чтоб уходил, но он не слушался. Стал приставать с вопросами к соседям, и те спросили меня, говорить ли ему что-нибудь. Я ответил: «Ничего не говорить».
Один только раз, уже сидя на тракторе, я ответил ему в микрофон: «Хочу, чтобы того, кто совершил убийство, быстро казнили. Японскую конституцию необходимо изменить. Это все, а теперь уходите». — Сказал, и в поле поехал. А они камеру у дома установили — меня ждут. Поэтому я домой на велосипеде ехал, задами. И еще столько народу приходило, и все — про нас писать. Для журналов или еще чего-то, говорили.
А у меня только одно на уме — как бы рис высадить, иначе… В общем, когда посадка закончилась, я просто рухнул. В голове разные мысли бродят, думаешь и думаешь, конца и края им нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
В Нагаока снег был глубиной в метр, поэтому он захотел заниматься лыжами. По его просьбе мы послали ему денег. После этого он только и делал, что катался. Там и познакомился с Ёсико.
Когда мне сказали, что Эйдзи умер, в голове у меня все как-то сразу опустело. Знаете, говорят: в голове пусто. Вот так и у меня. В доме как раз никого не было. 20-го числа была хорошая погода, поэтому я стирала накопившееся белье и занималась другими делами. Отец пошел подрезать яблони, а у меня несколько поднялось давление, и я пошла за лекарством, так что в доме никого не было.
Как только вернулась, позвонила сестра: «Сколько ни звоню, все бесполезно. Ты смотрела телевизор?» — По пути из больницы я подумала, что надо купить цветы — праздник весеннего равноденствия все-таки, — и на минутку зашла домой. Тут и раздался звонок. «Разве в такую погоду можно смотреть телевизор?» — ответила я. — «Это надо делать в дождь. А сейчас я занята, нет для этого времени». — «Слушай, не удивляйся. Будь мужественной, говорит она». — «Мужественной? Что имеешь в виду?» — «Сейчас по телевизору передали, что Эйдзи умер». — Тут моя голова и отключилась. Больше ничего не помню. От полученного шока все забыла.
За год до свадьбы он привез Ёсико к нам. Зимой. Эйдзи приезжал домой только дважды в год — на праздник обон и в конце года. Мы как раз закончили запасы делать. Помню, Ёсико тогда у нас даже не ночевала, уехала домой в тот же день.
А я все время говорила: «Ну не лучше было бы взять жену из деревни? Легче было б ездить, земляки все-таки». — А Эйдзи отвечал: «Нет, с деревенской девушкой столько же хлопот. Не переживай, мать, найду себе жену. Это мне переживать надо».
Отец: А меня устраивало. Пусть найдет себе кого хочет и заживет с нею. А больше ничего и не нужно. Родители не имеют права вмешиваться в женитьбу детей. Пусть сами устраиваются — я всегда так говорил.
Мать: Женились они в маленьком храме, в Аояме. Скромная церемония. Много народу все равно не поместится, сказал он нам, поэтому были только близкие родственники. Но потом я сказала: приедете в деревню — устроим настоящую свадьбу. А он мне: «Я младший, семейную линию старший должен продолжать. Я ж не знаю, вернусь я в деревню или нет, так что ничего особого мне устраивать и не нужно».
А когда они под Новый год приехали — тут-то мы и узнали, что Ёсико в тяжести. Я-то еще в августе что-то почувствовала. Тогда бледненькая была какая-то, вот я и подумала: кто знает? Я ее спросила, а она: «Наверное, да».
Отец: 20 марта, как уже сказала жена, я работал в саду, подрезал яблони. Я всегда это делаю в марте. У нас 40 яблонь, хотя сначала было 80. Но они слишком разрослись, стали мешать, и пришлось одну за другой их спилить. Старший сын с семьей жил вместе с нами, но в другой половине дома, оттуда не слышно. А его жена была в положении, пошла в роддом за лекарствами. Поэтому никто и не мог ответить по телефону.
А старший как раз слушал радио на работе и услышал имя: «Эйдзи Вада». Он бегом домой — по телефону-то звонил-звонил, а трубку никто не берет. Он и подумал: может, мы в саду. Но жена раньше домой вернулась все равно — она и сняла трубку.
Из полиции тоже позвонили. Из центрального управления нам в участок, чтобы послали кого-нибудь и нас нашли. А тут жена как раз по телефону говорит, и полицейский подъезжает.
Мать: Опасаясь, что муж, услышав это известие, может упасть в обморок в саду, я пошла к нему и позвала домой. Когда пришли домой, раздался звонок из центрального полицейского управления. Отец не мог понять, в чем дело. Звонят из Токио, из центрального полицейского управления. Я не понимаю, говорит. Надо что-то записать. Запиши ты, куда-то надо идти. Тут пришел местный полицейский, он и записал указания.
В то время нам только сказали, что в метро произошел инцидент с лекарственными средствами, сын задохнулся, упал и вскоре скончался. О том, что это был зарин, мы тогда не знали. В голове четко отпечаталось только слово «умер».
Возникла мысль, что надо ехать и посмотреть своими глазами. А вдруг однофамилец? Поехали вчетвером: отец, я, старший сын и муж сестры, который работал в «Джей-ти». Выехали из Уэда на двухчасовом поезде, прибыли на станцию Уэно около пяти вечера. Было еще светло. Нас встретил сотрудник «Джей-ти» и отвез на такси в центральное полицейское управление. В пути никто ничего не говорил, все молчали.
Однако к этому времени тела уже не было в полиции — его отправили в медицинский институт при Токийском университете. В этот день уже нельзя было встретиться с Эйдзи, поэтому нас разместили в гостинице «Джей-ти». Эту ночь я не могла спать. На следующее утро в девять поехали в больницу, где я, наконец, смогла встретиться с сыном. Невольно до него дотронулась, за что меня обругали.
А откуда я знала, что его трогать нельзя? Я ж просто сдержаться не могла. Ёсико тоже его, наверное, трогала, и на нее тоже накричали. Матери же как — пока не потрогают, что холодный, — не поверят. А иначе никто их не убедит.
В голове было совсем пусто, я ничего не соображала. Только нервы напряжены. Плакать я не могла, сдерживалась. Сижу дура дурой, тело движется механически, но и только. А сама соображаю: надо к Будде его достойно снарядить. Когда в голове пусто, даже слезы не текут.
И странное дело: думаю только о том, как рисовые чеки готовить. Двое детей… внуки на подходе уже, рис пора высаживать, то надо, это надо. Есть о чем подумать. И вот собираюсь рис пересаживать, а тут как раз с телевидения приехали.
Отец: Когда дома готовились к похоронам, пришел тележурналист. Я не стал отвечать на его вопросы, но он был очень навязчивым и сопровождал нас до места кремации. Я ему говорил, чтоб уходил, но он не слушался. Стал приставать с вопросами к соседям, и те спросили меня, говорить ли ему что-нибудь. Я ответил: «Ничего не говорить».
Один только раз, уже сидя на тракторе, я ответил ему в микрофон: «Хочу, чтобы того, кто совершил убийство, быстро казнили. Японскую конституцию необходимо изменить. Это все, а теперь уходите». — Сказал, и в поле поехал. А они камеру у дома установили — меня ждут. Поэтому я домой на велосипеде ехал, задами. И еще столько народу приходило, и все — про нас писать. Для журналов или еще чего-то, говорили.
А у меня только одно на уме — как бы рис высадить, иначе… В общем, когда посадка закончилась, я просто рухнул. В голове разные мысли бродят, думаешь и думаешь, конца и края им нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131