— Он предостерегающе поднял руку, увидев, что она готова вспылить от возмущения. — Мне все равно. Но вымойтесь, прежде чем разделить со мной сегодня вечером ужин.
— Ужин с вами?
— Ну, Кадар ведь велел вам заботиться обо мне. Если мы покончили с подсчетами, то я не вижу для вас другого способа выполнить свое обещание, кроме как сыграть со мной в шахматы. А вы видите?
Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть нечаянно вспыхнувшую в них радость от его слов. Ей и в голову не могло прийти до этого момента, как сильно бы она скучала без этих долгих часов, которые они проводили вместе, трудясь над запутанными подсчетами.
— Я тоже не вижу. И, конечно, я должна сдержать слово, которое я дала Кадару.
Он серьезно кивнул.
— Обещания надо выполнять, — и, развернувшись, направился в замок.
Дом Николаса.
Константинополь.
— Вы найдете здесь работницу, которую ищете, — надулся от гордости Николас. — Мои женщины — самые искусные мастерицы в мире.
— Я уже понял по тем вышивкам, что вы показывали мне. — Кадар старался, чтобы его голос звучал бесстрастно, пока он обводил взглядом огромную комнату.
Ни разговоров, ни смеха. Словно взрослые женщины, эти девочки сидят, склонившись над пяльцами, плечи согнуты, глаза смотрят в одну точку перед собой, руки лихорадочно двигаются, делая стежок за стежком. Здесь дети до четырнадцати, и все же они выглядят усталыми и измученными старушками. В сияющем чистотой и светом огромном помещении со многими окнами, пропускающими море солнечного света, еще острее чувствуется обездоленность девочек, у которых украли детство, подумал Кадар. Воистину жуткое место.
Но все же не такое страшное, как та комната, где плетут ковры и откуда они только что вышли. Он считал, что достаточно повидал в этой жизни жестокости во всех ее формах, но вид маленьких детей с их изуродованными пальчиками потряс его.
— Вам очень повезло. Они, видимо, достигли совершенства в своей работе, — сказал Кадар. — Сколько часов в день они так работают?
— Столько, сколько длится световой день. От восхода до заката. Идемте дальше. — Николас двинулся по проходу к первому ряду. — Я хочу показать вам работу Клариссы. Она обладает прекрасным, уже вполне сформировавшимся мастерством, хотя ей едва исполнилось четырнадцать. — Он бросил хитрый взгляд через плечо. — Она будет приносить вам много радости талантами совсем иного рода. Лишь на прошлой неделе я получил наслаждение меж ее бедер и нахожу, что…
— И конечно, вы хотите за нее очень хорошую цену, достойную ее талантов. — Кадар покачал головой. — Я же говорил вам, мне надо кого-нибудь помоложе… и подешевле.
Николас вздохнул и двинулся дальше по ряду.
— Ивадна может вам подойти. Ей только девять. Конечно, она еще мало что умеет, но она способная, и я могу сбавить за нее цену.
Кадар незаметно изучал склоненные над вышиванием головки. Рыжие волосы, сказала Tea. Где же она, черт ее возьми?
— Как давно она у вас?
— Я купил ее два года назад. Ее пальцы оказались слишком длинными для ковров, и мне пришлось отдать ее обучаться вышиванию. — Он остановился перед маленькой тоненькой девочкой с льняными волосами и глазами загнанного зверька. — Ну как она вам?
Он думал, что Николас — гнусный ублюдок. Наклонив голову, он сделал вид, что внимательно разглядывает вышивку, лежащую перед девочкой.
— Не так хорошо, как мне бы хотелось.
— Если вы не хотите дорого платить, то не можете ожидать и высокого мастерства.
Она здесь, в следующем ряду. Маленькая, тоненькая, с рыжими волосами, ее взгляд не отрывался от полотна, затянутого в пяльцы.
— Вот эта, кажется, более искусна.
— Селин? Это правда, она старше, ей почти одиннадцать. — Николас быстро подошел к девочке. — Но я не могу назначить за нее такую же цену. Через три-четыре года она станет достаточно взрослой, чтобы доставлять вам удовольствие… и рожать детей.
И ни звука о том, что она его дочь. Возможно, этот сукин сын сыграл бы на этом малозначимом факте, если бы торговец проявил больше интереса.
— У меня есть для этого рабыни. Мне нужны только ее мастерство и искусство.
Он остановился перед рыжеволосой девочкой. Ее вышивка отличается утонченным мастерством, подумал он. Это очень плохо. Но цену можно сбить, если он сможет оспорить это. Она даже не взглянула на него. Все ее внимание было приковано к иголке, неустанно двигающейся в ее ловких пальчиках: в ткань, из ткани, снова в ткань…
Взгляд Кадара остановился на спине ребенка.
— Что это? — Он сдвинул в сторону свободную тунику, прикрывающую плечи девочки. Багровые рубцы пересекали ее спину. — Видимо, она все же менее ценна, чем вы заявляете.
Николас пожал плечами.
— У нее острый язычок, но это не отражается на ее мастерстве.
Кадар дотронулся до бледного рубца.
— Вот след от более раннего наказания. — Девочка не смотрела на него, но он чувствовал, как напряглись худенькие плечи под его пальцами.
— Она наказана за то, что помогла сбежать другой рабыне. Нам надо было узнать, куда та направилась, чтобы разыскать ее.
Итак, Селин приняла наказание за побег Tea.
— И она вам сказала?
Николас покачал головой.
— Мы не могли продолжать, она могла умереть. Тогда я потерял бы двух рабов вместо одного.
— Нет, конечно, вам это не выгодно. — И ни слова о том, что сбежавшая рабыня — сестра девочки. Ему бы очень хотелось добраться до глотки этого негодяя до того, как он покинет Константинополь. Нет, подумал он с сожалением, ему придется отказаться от этого удовольствия. Свобода девочки слишком важна, чтобы ею стоило рисковать из-за этого ублюдка. — Но эти следы говорят о слишком горячем характере, с которым трудно управляться. — Он отнял руку от избитой спины девочки. — Я думаю, мне стоит посмотреть кого-нибудь другого.
Слушая Николаса, расхваливающего другого несчастного ребенка, он оглянулся на Селин.
Она пристально следила за ним, на ее тонком лице дерзкие зеленые глаза сверкали негодованием.
Он улыбнулся ей.
Выражение неприязни нисколько не изменилось. Скорее, возросла враждебность, с какой она смотрела на него.
Очевидно, ее нельзя купить нежной улыбкой. Его охватил интерес, смешанный с предвкушением удовольствия. Его ждало более чем интересное путешествие обратно в Дандрагон, если это дитя вздумает бросить ему вызов.
— Опусти свои бесстыжие глазища.
Толстая приземистая женщина с тонким хлыстом в руке остановилась за спиной Селин.
Селин не сводила с него взгляда.
Внимание Николаса мгновенно переключилось на толстуху, он перестал расхваливать таланты темноволосой девочки, около которой они стояли, и обратился к женщине:
— Не надо неприятностей, Майя. У нас гость.
— Она не хочет работать. Она должна закончить этот рисунок на тунике до темноты, — возразила Майя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Ужин с вами?
— Ну, Кадар ведь велел вам заботиться обо мне. Если мы покончили с подсчетами, то я не вижу для вас другого способа выполнить свое обещание, кроме как сыграть со мной в шахматы. А вы видите?
Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть нечаянно вспыхнувшую в них радость от его слов. Ей и в голову не могло прийти до этого момента, как сильно бы она скучала без этих долгих часов, которые они проводили вместе, трудясь над запутанными подсчетами.
— Я тоже не вижу. И, конечно, я должна сдержать слово, которое я дала Кадару.
Он серьезно кивнул.
— Обещания надо выполнять, — и, развернувшись, направился в замок.
Дом Николаса.
Константинополь.
— Вы найдете здесь работницу, которую ищете, — надулся от гордости Николас. — Мои женщины — самые искусные мастерицы в мире.
— Я уже понял по тем вышивкам, что вы показывали мне. — Кадар старался, чтобы его голос звучал бесстрастно, пока он обводил взглядом огромную комнату.
Ни разговоров, ни смеха. Словно взрослые женщины, эти девочки сидят, склонившись над пяльцами, плечи согнуты, глаза смотрят в одну точку перед собой, руки лихорадочно двигаются, делая стежок за стежком. Здесь дети до четырнадцати, и все же они выглядят усталыми и измученными старушками. В сияющем чистотой и светом огромном помещении со многими окнами, пропускающими море солнечного света, еще острее чувствуется обездоленность девочек, у которых украли детство, подумал Кадар. Воистину жуткое место.
Но все же не такое страшное, как та комната, где плетут ковры и откуда они только что вышли. Он считал, что достаточно повидал в этой жизни жестокости во всех ее формах, но вид маленьких детей с их изуродованными пальчиками потряс его.
— Вам очень повезло. Они, видимо, достигли совершенства в своей работе, — сказал Кадар. — Сколько часов в день они так работают?
— Столько, сколько длится световой день. От восхода до заката. Идемте дальше. — Николас двинулся по проходу к первому ряду. — Я хочу показать вам работу Клариссы. Она обладает прекрасным, уже вполне сформировавшимся мастерством, хотя ей едва исполнилось четырнадцать. — Он бросил хитрый взгляд через плечо. — Она будет приносить вам много радости талантами совсем иного рода. Лишь на прошлой неделе я получил наслаждение меж ее бедер и нахожу, что…
— И конечно, вы хотите за нее очень хорошую цену, достойную ее талантов. — Кадар покачал головой. — Я же говорил вам, мне надо кого-нибудь помоложе… и подешевле.
Николас вздохнул и двинулся дальше по ряду.
— Ивадна может вам подойти. Ей только девять. Конечно, она еще мало что умеет, но она способная, и я могу сбавить за нее цену.
Кадар незаметно изучал склоненные над вышиванием головки. Рыжие волосы, сказала Tea. Где же она, черт ее возьми?
— Как давно она у вас?
— Я купил ее два года назад. Ее пальцы оказались слишком длинными для ковров, и мне пришлось отдать ее обучаться вышиванию. — Он остановился перед маленькой тоненькой девочкой с льняными волосами и глазами загнанного зверька. — Ну как она вам?
Он думал, что Николас — гнусный ублюдок. Наклонив голову, он сделал вид, что внимательно разглядывает вышивку, лежащую перед девочкой.
— Не так хорошо, как мне бы хотелось.
— Если вы не хотите дорого платить, то не можете ожидать и высокого мастерства.
Она здесь, в следующем ряду. Маленькая, тоненькая, с рыжими волосами, ее взгляд не отрывался от полотна, затянутого в пяльцы.
— Вот эта, кажется, более искусна.
— Селин? Это правда, она старше, ей почти одиннадцать. — Николас быстро подошел к девочке. — Но я не могу назначить за нее такую же цену. Через три-четыре года она станет достаточно взрослой, чтобы доставлять вам удовольствие… и рожать детей.
И ни звука о том, что она его дочь. Возможно, этот сукин сын сыграл бы на этом малозначимом факте, если бы торговец проявил больше интереса.
— У меня есть для этого рабыни. Мне нужны только ее мастерство и искусство.
Он остановился перед рыжеволосой девочкой. Ее вышивка отличается утонченным мастерством, подумал он. Это очень плохо. Но цену можно сбить, если он сможет оспорить это. Она даже не взглянула на него. Все ее внимание было приковано к иголке, неустанно двигающейся в ее ловких пальчиках: в ткань, из ткани, снова в ткань…
Взгляд Кадара остановился на спине ребенка.
— Что это? — Он сдвинул в сторону свободную тунику, прикрывающую плечи девочки. Багровые рубцы пересекали ее спину. — Видимо, она все же менее ценна, чем вы заявляете.
Николас пожал плечами.
— У нее острый язычок, но это не отражается на ее мастерстве.
Кадар дотронулся до бледного рубца.
— Вот след от более раннего наказания. — Девочка не смотрела на него, но он чувствовал, как напряглись худенькие плечи под его пальцами.
— Она наказана за то, что помогла сбежать другой рабыне. Нам надо было узнать, куда та направилась, чтобы разыскать ее.
Итак, Селин приняла наказание за побег Tea.
— И она вам сказала?
Николас покачал головой.
— Мы не могли продолжать, она могла умереть. Тогда я потерял бы двух рабов вместо одного.
— Нет, конечно, вам это не выгодно. — И ни слова о том, что сбежавшая рабыня — сестра девочки. Ему бы очень хотелось добраться до глотки этого негодяя до того, как он покинет Константинополь. Нет, подумал он с сожалением, ему придется отказаться от этого удовольствия. Свобода девочки слишком важна, чтобы ею стоило рисковать из-за этого ублюдка. — Но эти следы говорят о слишком горячем характере, с которым трудно управляться. — Он отнял руку от избитой спины девочки. — Я думаю, мне стоит посмотреть кого-нибудь другого.
Слушая Николаса, расхваливающего другого несчастного ребенка, он оглянулся на Селин.
Она пристально следила за ним, на ее тонком лице дерзкие зеленые глаза сверкали негодованием.
Он улыбнулся ей.
Выражение неприязни нисколько не изменилось. Скорее, возросла враждебность, с какой она смотрела на него.
Очевидно, ее нельзя купить нежной улыбкой. Его охватил интерес, смешанный с предвкушением удовольствия. Его ждало более чем интересное путешествие обратно в Дандрагон, если это дитя вздумает бросить ему вызов.
— Опусти свои бесстыжие глазища.
Толстая приземистая женщина с тонким хлыстом в руке остановилась за спиной Селин.
Селин не сводила с него взгляда.
Внимание Николаса мгновенно переключилось на толстуху, он перестал расхваливать таланты темноволосой девочки, около которой они стояли, и обратился к женщине:
— Не надо неприятностей, Майя. У нас гость.
— Она не хочет работать. Она должна закончить этот рисунок на тунике до темноты, — возразила Майя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101