То есть на самом деле я нашел ее уже в самом лесу. Там есть тропинка, по которой можно срезать путь. Она довольно заросшая. Но вы, конечно же, это знаете, ваша светлость. Глупо рассказывать вам о вашей же собственности! Тропинку эту мне показал недавно лорд Шелби. – Он передал Рансому шляпу. – Боюсь, она испорчена, и ее уже нельзя будет носить. Во всяком случае, прежний владелец вряд ли сочтет это возможным. Но может быть, экономка ее высушит и отдаст на благотворительные цели.
Рансом перевернул мокрую шляпу и внимательно осмотрел серую шелковую подкладку. Шляпа была прекрасной выделки и принадлежала, несомненно, джентльмену. Название шляпной мастерской на подкладке было вытиснено золотом.
– Если вы не возражаете, я оставлю ее себе, – сказал он. – Близнецы как раз искали для игры какую-нибудь старую шляпу.
– Да-да, пусть они возьмут ее, ваша светлость. Мне будет приятно думать, что в этот дождливый день я принес им немного радости.
– Это похвальное чувство.
Пилл слегка поклонился.
– Благодарю, ваша светлость. – Он еще немного постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. – Пожалуй, оставлю вас отдохнуть. Вы позволите, ваша светлость?
– Разумеется.
– Благодарю, ваша светлость, – снова сказал он. Затем, помедлив, нерешительно продолжил: – Я… хм… я еще не нашел пока… подходящего момента… чтобы поговорить с леди Блайз. Но надеюсь сделать это в самое ближайшее время, ваша светлость.
– Когда вам будет угодно, мистер Пилл.
– Да, и еще. Спасибо за ваше терпение и гостеприимство. Боюсь, что я… то есть, вы понимаете… я не очень хорошо выражаю мысли словами, ваша светлость. Мне не хотелось бы уменьшить свои шансы из-за… чрезмерной поспешности.
– Конечно, не торопитесь.
Мистер Пилл выглядел так, будто гора свалилась с его плеч.
– Спасибо, ваша светлость. Спасибо… Я буду молиться о вашем выздоровлении.
Рансом проводил его взглядом и решил, что сам, в свою очередь, будет молиться о том, чтобы этот человек скорее покинул его дом. Мистер Пилл напоминал альбатроса, кружащего вокруг него. Рансом повертел в руках мокрую шляпу и нахмурился. Холодок с улицы, казалось, просочился в помещение. Он положил шляпу на стол рядом с собой и откинулся на спинку кресла, проклиная все еще донимавшую его дурноту.
Дверь тихо открылась и закрылась. Рансом приоткрыл глаза и моргнул, пытаясь понять, не сон ли это.
– Мерлин! – воскликнул он.
Она отвела взгляд от книжной полки, которую внимательно изучала, и сцепила руки за спиной:
– Привет.
– Мерлин, – повторил он, неожиданно для себя не зная, что сказать ей.
– Я не думала, что ты здесь.
– Не думала? – с горечью переспросил он. – А если бы ты думала, то не пришла бы сюда?
Она оглядела его:
– Тебе разве не следует быть в постели?
– Уверяю тебя, у меня есть полное право тут сидеть. Нет, не надо звонить и никого звать… Мерлин, погоди, я… – Она двинулась к двери, он в отчаянии схватился за ручки кресла и, оттолкнувшись от них, вскочил на ноги. – Постой! – Он сделал шаг и судорожно глотнул воздух, сражаясь с подступившей темнотой.
– Ох, нет… проклятие…
Ноги его подогнулись, и он теперь стоял на коленях, упираясь подбородком в кресло. Чернота начала отступать.
– Мерлин, – произнес он, не в состоянии поднять голову и убедиться, что она еще не ушла. – Пожалуйста, останься со мной. На минутку… пожалуйста. – Он сумел повернуть голову, и в поле зрения его попал край ее подола, пара туфель и большая часть цветастого восточноиндийского ковра. Он глубоко вздохнул: – Спасибо.
Еще какое-то время он продолжал стоять на коленях, уткнувшись лицом в полосатый хлопок чехла, покрывавшего ручку кресла. Это головокружение и слабость невозможно победить никаким усилием воли, и он, взрослый мужчина, даже готов был заплакать от бессилия. Мерлин молчала, и Рансом был благодарен ей за это. Он подумал, что если снова придется сказать, будто он в прекрасной форме, ему не удастся сдержать слезы.
– Не возражаешь, если я попрошу тебя сесть рядом?
– Нет, не возражаю.
Он услышал, как зашуршали ее юбки, медленно развернулся и опустился на пол, прислонившись спиной к боковой стороне кресла. Мерлин наблюдала за ним, скрестив ноги на индийском ковре.
– Мерлин, нам нужно поговорить.
– Только не о том, чтобы пожениться, – быстро ответила она.
Рансом сдержал готовое было вырваться возражение.
– Хорошо. – Он приподнял одно колено и стер со светло-серых брюк прилипшую ворсинку от ковра. – Тогда… расскажи мне, как ты жила эти несколько дней.
– Ничего особенного…
– Я слышал, что ты приходила, когда я спал.
Она сцепила пальцы на коленях:
– Ну да. Я просто хотела узнать, как ты.
– Почему же ты не приходила, когда я бодрствовал?
Она пожала плечами, разглядывая свои руки.
– Я хотел увидеть тебя, Чара. Я скучал.
Ее тонкие пальцы беспокойно сжимались и разжимались.
– Когда ты пришла в ту первую ночь, это было прекрасно. Я был… – Он помедлил, стараясь преодолеть очередной переполнявший его наплыв эмоций, которые теперь так часто охватывали его. Ужасно, но в последнее время проклятая эйфория стала его обычным состоянием, с тех пор как он проснулся в объятиях Мерлин на ступенях полуразрушенной церкви. – Я был счастлив, Чара. Даже если у меня немного и… закружилась голова.
Она продолжала молчать, опустив взгляд на руки.
Рансом был близок к отчаянию. Тогда, на ступенях церквушки, свалившееся вдруг понимание, что он действительно абсолютно искренне любит ее, стало для него настоящим откровением. Он полагал, что причиной открытия могла быть близость смерти. В состоянии шока человек ясно видит истину, в обычной жизни скрытую от него постоянными заботами и повседневной суетой. До этого он думал, что предложение руки было его долгом, чувством ответственности за совершенные ошибки, и не задумывался над тем, почему же на самом деле он так настаивает на женитьбе, несмотря на все доводы рассудка и ее отказ.
Что ж, теперь он знал истинную причину. Эта причина терпеливо сидела напротив него на ковре. Он ее любил, он хотел остаться рядом с ней навсегда, быть тем человеком, к кому она первому обратится за помощью и сочувствием, к кому прибежит со своими странными, умными идеями, кто будет слушать ее с улыбкой, а потом радостно рассмеется, и кто всегда сумеет отличить ее абсурдные фантазии от настоящих открытий.
Рансом постучал пальцами по колену и стряхнул с него воображаемые пылинки. Он так хотел, чтобы она что-нибудь сказала, хоть как-нибудь ответила, подтвердила, что чувствует то же, что и он. Рансом уже начал верить, что действительно мечтал обо всем этом, лежа под пологом в кровати. При мысли о том, что он хочет отдать сердце той, которая в нем совершенно не нуждалась, он ощущал, как что-то обрывается в его груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Рансом перевернул мокрую шляпу и внимательно осмотрел серую шелковую подкладку. Шляпа была прекрасной выделки и принадлежала, несомненно, джентльмену. Название шляпной мастерской на подкладке было вытиснено золотом.
– Если вы не возражаете, я оставлю ее себе, – сказал он. – Близнецы как раз искали для игры какую-нибудь старую шляпу.
– Да-да, пусть они возьмут ее, ваша светлость. Мне будет приятно думать, что в этот дождливый день я принес им немного радости.
– Это похвальное чувство.
Пилл слегка поклонился.
– Благодарю, ваша светлость. – Он еще немного постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. – Пожалуй, оставлю вас отдохнуть. Вы позволите, ваша светлость?
– Разумеется.
– Благодарю, ваша светлость, – снова сказал он. Затем, помедлив, нерешительно продолжил: – Я… хм… я еще не нашел пока… подходящего момента… чтобы поговорить с леди Блайз. Но надеюсь сделать это в самое ближайшее время, ваша светлость.
– Когда вам будет угодно, мистер Пилл.
– Да, и еще. Спасибо за ваше терпение и гостеприимство. Боюсь, что я… то есть, вы понимаете… я не очень хорошо выражаю мысли словами, ваша светлость. Мне не хотелось бы уменьшить свои шансы из-за… чрезмерной поспешности.
– Конечно, не торопитесь.
Мистер Пилл выглядел так, будто гора свалилась с его плеч.
– Спасибо, ваша светлость. Спасибо… Я буду молиться о вашем выздоровлении.
Рансом проводил его взглядом и решил, что сам, в свою очередь, будет молиться о том, чтобы этот человек скорее покинул его дом. Мистер Пилл напоминал альбатроса, кружащего вокруг него. Рансом повертел в руках мокрую шляпу и нахмурился. Холодок с улицы, казалось, просочился в помещение. Он положил шляпу на стол рядом с собой и откинулся на спинку кресла, проклиная все еще донимавшую его дурноту.
Дверь тихо открылась и закрылась. Рансом приоткрыл глаза и моргнул, пытаясь понять, не сон ли это.
– Мерлин! – воскликнул он.
Она отвела взгляд от книжной полки, которую внимательно изучала, и сцепила руки за спиной:
– Привет.
– Мерлин, – повторил он, неожиданно для себя не зная, что сказать ей.
– Я не думала, что ты здесь.
– Не думала? – с горечью переспросил он. – А если бы ты думала, то не пришла бы сюда?
Она оглядела его:
– Тебе разве не следует быть в постели?
– Уверяю тебя, у меня есть полное право тут сидеть. Нет, не надо звонить и никого звать… Мерлин, погоди, я… – Она двинулась к двери, он в отчаянии схватился за ручки кресла и, оттолкнувшись от них, вскочил на ноги. – Постой! – Он сделал шаг и судорожно глотнул воздух, сражаясь с подступившей темнотой.
– Ох, нет… проклятие…
Ноги его подогнулись, и он теперь стоял на коленях, упираясь подбородком в кресло. Чернота начала отступать.
– Мерлин, – произнес он, не в состоянии поднять голову и убедиться, что она еще не ушла. – Пожалуйста, останься со мной. На минутку… пожалуйста. – Он сумел повернуть голову, и в поле зрения его попал край ее подола, пара туфель и большая часть цветастого восточноиндийского ковра. Он глубоко вздохнул: – Спасибо.
Еще какое-то время он продолжал стоять на коленях, уткнувшись лицом в полосатый хлопок чехла, покрывавшего ручку кресла. Это головокружение и слабость невозможно победить никаким усилием воли, и он, взрослый мужчина, даже готов был заплакать от бессилия. Мерлин молчала, и Рансом был благодарен ей за это. Он подумал, что если снова придется сказать, будто он в прекрасной форме, ему не удастся сдержать слезы.
– Не возражаешь, если я попрошу тебя сесть рядом?
– Нет, не возражаю.
Он услышал, как зашуршали ее юбки, медленно развернулся и опустился на пол, прислонившись спиной к боковой стороне кресла. Мерлин наблюдала за ним, скрестив ноги на индийском ковре.
– Мерлин, нам нужно поговорить.
– Только не о том, чтобы пожениться, – быстро ответила она.
Рансом сдержал готовое было вырваться возражение.
– Хорошо. – Он приподнял одно колено и стер со светло-серых брюк прилипшую ворсинку от ковра. – Тогда… расскажи мне, как ты жила эти несколько дней.
– Ничего особенного…
– Я слышал, что ты приходила, когда я спал.
Она сцепила пальцы на коленях:
– Ну да. Я просто хотела узнать, как ты.
– Почему же ты не приходила, когда я бодрствовал?
Она пожала плечами, разглядывая свои руки.
– Я хотел увидеть тебя, Чара. Я скучал.
Ее тонкие пальцы беспокойно сжимались и разжимались.
– Когда ты пришла в ту первую ночь, это было прекрасно. Я был… – Он помедлил, стараясь преодолеть очередной переполнявший его наплыв эмоций, которые теперь так часто охватывали его. Ужасно, но в последнее время проклятая эйфория стала его обычным состоянием, с тех пор как он проснулся в объятиях Мерлин на ступенях полуразрушенной церкви. – Я был счастлив, Чара. Даже если у меня немного и… закружилась голова.
Она продолжала молчать, опустив взгляд на руки.
Рансом был близок к отчаянию. Тогда, на ступенях церквушки, свалившееся вдруг понимание, что он действительно абсолютно искренне любит ее, стало для него настоящим откровением. Он полагал, что причиной открытия могла быть близость смерти. В состоянии шока человек ясно видит истину, в обычной жизни скрытую от него постоянными заботами и повседневной суетой. До этого он думал, что предложение руки было его долгом, чувством ответственности за совершенные ошибки, и не задумывался над тем, почему же на самом деле он так настаивает на женитьбе, несмотря на все доводы рассудка и ее отказ.
Что ж, теперь он знал истинную причину. Эта причина терпеливо сидела напротив него на ковре. Он ее любил, он хотел остаться рядом с ней навсегда, быть тем человеком, к кому она первому обратится за помощью и сочувствием, к кому прибежит со своими странными, умными идеями, кто будет слушать ее с улыбкой, а потом радостно рассмеется, и кто всегда сумеет отличить ее абсурдные фантазии от настоящих открытий.
Рансом постучал пальцами по колену и стряхнул с него воображаемые пылинки. Он так хотел, чтобы она что-нибудь сказала, хоть как-нибудь ответила, подтвердила, что чувствует то же, что и он. Рансом уже начал верить, что действительно мечтал обо всем этом, лежа под пологом в кровати. При мысли о том, что он хочет отдать сердце той, которая в нем совершенно не нуждалась, он ощущал, как что-то обрывается в его груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102