– Между прочим, как твои жена и дочка? Малышке должно быть сейчас... года четыре.
Я почувствовал, как в висках неистово заколотилась кровь и ярость стремится затуманить сознание. Но я не позволил себе взорваться и только сильнее прижал руки к бокам. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить: я был бы покойником, прежде чем успел коснуться белой шеи Сциорры.
– Сегодня вечером Стивена Бартона нашли в канализации. Федералы разыскивают Санни и, возможно, тебя заодно. Меня заботит ваше благополучие. Мне бы не хотелось, чтобы с кем-либо из вас стряслось что-либо плохое... к чему я не был бы причастен.
Улыбка Сциорры держалась, как приклеенная. Он собирался что-то ответить, но его перебил донесшийся из динамика тихий, но властный голос. Возраст придал ему скрипучесть, с оттенком предсмертного хрипа, неярко выраженного, но, тем не менее, ощутимого, как сицилийские корни дона Ферреры.
– Пропусти его, Бобби, – проскрипел голос. Сциорра отступил в глубь прихожей и распахнул исключающие сквозняк двойные двери. Я пошел за головорезом в сопровождении седого охранника, который ждал, пока Бобби закроет двойные двери и откроет следующую дверь в конце коридора.
Дон Феррера сидел в старомодном кожаном кресле за большим письменным столом, напоминавшим стол в кабинете Коула, но позолоченная отделка не ставила его ни в какое сравнение со спартанской собственностью Уолтера. Окна закрывали шторы, и рассеянный свет настенных светильников и настольных ламп освещал многочисленные картины и книжные полки. По возрасту и состоянию книг я предположил, что стоят они, возможно, баснословных денег и никем, скорее всего, никогда не читались. Вдоль стены выстроились красные кожаные кресла, такие же, как и то, в котором сидел сам хозяин, а в дальнем конце комнаты длинный низкий стол окружали диваны, тоже обтянутые красной кожей.
Старик производил впечатление даже сидя и с грузом лет на плечах. Отливающие серебром волосы были гладко зачесаны у висков. Но смуглый цвет лица не мог скрыть нездоровую бледность, и было похоже, что у него слезятся глаза. Сциорра закрыл дверь и снова застыл в позе священника, а охранник остался в коридоре.
– Прошу садиться, – старик указал на кресло.
От открыл серебряную шкатулку с турецкими сигаретами, каждую опоясывал золотой ободок. Я поблагодарил и отказался. Феррера огорченно вздохнул:
– Жаль. Я люблю их аромат, но мне запрещено курить. Никаких сигарет, никаких женщин, никакого спиртного, – он закрыл крышку и с жадной тоской смотрел на нее некоторое время, потом сцепил руки на столе. – У вас нет теперь звания, – сказал он.
Среди «людей чести» считалось прямым оскорблением обращение «мистер» при наличии звания или титула. Сыщики-федералы, чтобы принизить подозреваемых мафиози, иногда использовали это, обходясь без более официальных «дон» или «тио».
– Я понял, дон Феррера, что оскорбление исключено, – кивнул я и умолк.
Во времена моей службы детективом мне приходилось иметь дело с «людьми чести», и я всегда держался с ними без самомнения и высокомерия. Уважение должно встречать уважение, а паузы наполняться смыслом. В их среде все имело значение, и в способах общения, как и в методах насилия, у них преобладала экономичность и эффективность.
«Люди чести» говорили только о том, что касалось непосредственно их самих, и предпочитали промолчать, нежели солгать. Долг «человека чести» – говорить правду, и нарушить установленные правила его может вынудить только вышедшее за рамки поведение других. И здесь предполагалось допустить, что сутенеры, киллеры и торговцы наркотиками в первую очередь отмечены благородством и что кодекс чести не обветшалый символ прошлого века, а поставлен на службу для придания аристократического блеска бандитам и убийцам.
Я терпеливо ждал, пока старик не начнет разговор.
Он поднялся и медленно, не без труда обогнул стол, остановившись возле маленького столика у стены, на котором тускло поблескивала золотая тарелка.
– А знаете, Аль Капоне имел обыкновение есть на золотых тарелках. Вы об этом слышали?
Я ответил. Что не слышал.
– Его люди приносили тарелки в ресторан в футляре для скрипки и расставляли на столике для Капоне и его гостей, и они на них ели. Как, по-вашему, почему у человека возникает желание есть на золоте? – он ждал ответа, пытаясь поймать мое отражение в тарелке.
– Когда есть большие деньги, появляются особые, эксцентричные вкусы, – предположил я. – Со временем даже вкус пищи кажется не тем, если она подана не на коллекционном фарфоре или золоте. Тот, кто очень богат и обладает большой властью, не считает возможным есть из обычной посуды, как и простые смертные.
– Я думаю, так можно зайти слишком далеко, – ответил он, но, казалось, говорил уже не со мной, а с самим собой, ловя в тарелке собственное отражение. – Здесь что-то не так. Нельзя потакать некоторым вкусам, потому что они чересчур грубые. Даже отвратительные. Они оскорбляют человеческую природу.
– Полагаю, эта тарелка не из коллекции Капоне.
– Нет, мне подарил ее сын на прошлый день рождения. Я рассказал ему эту историю, и он заказал тарелку для меня.
– Возможно, он не уловил смысла этой истории, – заметил я и обратил внимание на утомленный вид старика. В последнее время сын определенно лишил его отдыха.
– Вы считаете, что к убийству этого парня имеет отношение мой сын? Вы думаете, это сделано по его указанию? – он вернулся непосредственно в поле моего зрения, но взгляд его был устремлен не на меня, а куда-то дальше. Я не стал выяснять, куда он смотрит.
– Ничего об этом не знаю. ФБР такого мнения.
Он улыбнулся с холодной жестокостью. И улыбкой напомнил мне Бобби Сциорру.
– А вас интересует девушка, да?
Я удивился про себя, хотя удивляться было особенно нечему. Сциорра знал всю подноготную Бартона, а после того, как тело было найдено, о его прошлом стало известно многим. Я подумал, что свою роль сыграл и мой визит к Питу Хейзу. Мне хотелось знать, насколько полны его сведения. И следующий вопрос показал, что известно ему не так уж много.
– На кого вы работаете?
– Не могу этого сказать.
– Мы можем узнать. Мы узнали достаточно от старика – хозяина спортзала.
Вот откуда ветер дует. Я слегка пожал плечами. Он снова помолчал.
– Вы думаете, что мой сын и девушку распорядился убить?
– А это правда? – я отвечал вопросом на вопрос, и дон Феррера повернулся ко мне, щуря слезящиеся глаза.
– Есть одна история о муже, который подозревает, что жена наставляет ему рога. Тогда он приходит к старому верному другу и говорит: «По-моему, жена мне изменяет, но не знаю с кем. Я пытался следить за ней, однако так и не узнал, кто ее любовник. Что мне делать?» Но друг и есть тот самый тайный любовник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Я почувствовал, как в висках неистово заколотилась кровь и ярость стремится затуманить сознание. Но я не позволил себе взорваться и только сильнее прижал руки к бокам. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить: я был бы покойником, прежде чем успел коснуться белой шеи Сциорры.
– Сегодня вечером Стивена Бартона нашли в канализации. Федералы разыскивают Санни и, возможно, тебя заодно. Меня заботит ваше благополучие. Мне бы не хотелось, чтобы с кем-либо из вас стряслось что-либо плохое... к чему я не был бы причастен.
Улыбка Сциорры держалась, как приклеенная. Он собирался что-то ответить, но его перебил донесшийся из динамика тихий, но властный голос. Возраст придал ему скрипучесть, с оттенком предсмертного хрипа, неярко выраженного, но, тем не менее, ощутимого, как сицилийские корни дона Ферреры.
– Пропусти его, Бобби, – проскрипел голос. Сциорра отступил в глубь прихожей и распахнул исключающие сквозняк двойные двери. Я пошел за головорезом в сопровождении седого охранника, который ждал, пока Бобби закроет двойные двери и откроет следующую дверь в конце коридора.
Дон Феррера сидел в старомодном кожаном кресле за большим письменным столом, напоминавшим стол в кабинете Коула, но позолоченная отделка не ставила его ни в какое сравнение со спартанской собственностью Уолтера. Окна закрывали шторы, и рассеянный свет настенных светильников и настольных ламп освещал многочисленные картины и книжные полки. По возрасту и состоянию книг я предположил, что стоят они, возможно, баснословных денег и никем, скорее всего, никогда не читались. Вдоль стены выстроились красные кожаные кресла, такие же, как и то, в котором сидел сам хозяин, а в дальнем конце комнаты длинный низкий стол окружали диваны, тоже обтянутые красной кожей.
Старик производил впечатление даже сидя и с грузом лет на плечах. Отливающие серебром волосы были гладко зачесаны у висков. Но смуглый цвет лица не мог скрыть нездоровую бледность, и было похоже, что у него слезятся глаза. Сциорра закрыл дверь и снова застыл в позе священника, а охранник остался в коридоре.
– Прошу садиться, – старик указал на кресло.
От открыл серебряную шкатулку с турецкими сигаретами, каждую опоясывал золотой ободок. Я поблагодарил и отказался. Феррера огорченно вздохнул:
– Жаль. Я люблю их аромат, но мне запрещено курить. Никаких сигарет, никаких женщин, никакого спиртного, – он закрыл крышку и с жадной тоской смотрел на нее некоторое время, потом сцепил руки на столе. – У вас нет теперь звания, – сказал он.
Среди «людей чести» считалось прямым оскорблением обращение «мистер» при наличии звания или титула. Сыщики-федералы, чтобы принизить подозреваемых мафиози, иногда использовали это, обходясь без более официальных «дон» или «тио».
– Я понял, дон Феррера, что оскорбление исключено, – кивнул я и умолк.
Во времена моей службы детективом мне приходилось иметь дело с «людьми чести», и я всегда держался с ними без самомнения и высокомерия. Уважение должно встречать уважение, а паузы наполняться смыслом. В их среде все имело значение, и в способах общения, как и в методах насилия, у них преобладала экономичность и эффективность.
«Люди чести» говорили только о том, что касалось непосредственно их самих, и предпочитали промолчать, нежели солгать. Долг «человека чести» – говорить правду, и нарушить установленные правила его может вынудить только вышедшее за рамки поведение других. И здесь предполагалось допустить, что сутенеры, киллеры и торговцы наркотиками в первую очередь отмечены благородством и что кодекс чести не обветшалый символ прошлого века, а поставлен на службу для придания аристократического блеска бандитам и убийцам.
Я терпеливо ждал, пока старик не начнет разговор.
Он поднялся и медленно, не без труда обогнул стол, остановившись возле маленького столика у стены, на котором тускло поблескивала золотая тарелка.
– А знаете, Аль Капоне имел обыкновение есть на золотых тарелках. Вы об этом слышали?
Я ответил. Что не слышал.
– Его люди приносили тарелки в ресторан в футляре для скрипки и расставляли на столике для Капоне и его гостей, и они на них ели. Как, по-вашему, почему у человека возникает желание есть на золоте? – он ждал ответа, пытаясь поймать мое отражение в тарелке.
– Когда есть большие деньги, появляются особые, эксцентричные вкусы, – предположил я. – Со временем даже вкус пищи кажется не тем, если она подана не на коллекционном фарфоре или золоте. Тот, кто очень богат и обладает большой властью, не считает возможным есть из обычной посуды, как и простые смертные.
– Я думаю, так можно зайти слишком далеко, – ответил он, но, казалось, говорил уже не со мной, а с самим собой, ловя в тарелке собственное отражение. – Здесь что-то не так. Нельзя потакать некоторым вкусам, потому что они чересчур грубые. Даже отвратительные. Они оскорбляют человеческую природу.
– Полагаю, эта тарелка не из коллекции Капоне.
– Нет, мне подарил ее сын на прошлый день рождения. Я рассказал ему эту историю, и он заказал тарелку для меня.
– Возможно, он не уловил смысла этой истории, – заметил я и обратил внимание на утомленный вид старика. В последнее время сын определенно лишил его отдыха.
– Вы считаете, что к убийству этого парня имеет отношение мой сын? Вы думаете, это сделано по его указанию? – он вернулся непосредственно в поле моего зрения, но взгляд его был устремлен не на меня, а куда-то дальше. Я не стал выяснять, куда он смотрит.
– Ничего об этом не знаю. ФБР такого мнения.
Он улыбнулся с холодной жестокостью. И улыбкой напомнил мне Бобби Сциорру.
– А вас интересует девушка, да?
Я удивился про себя, хотя удивляться было особенно нечему. Сциорра знал всю подноготную Бартона, а после того, как тело было найдено, о его прошлом стало известно многим. Я подумал, что свою роль сыграл и мой визит к Питу Хейзу. Мне хотелось знать, насколько полны его сведения. И следующий вопрос показал, что известно ему не так уж много.
– На кого вы работаете?
– Не могу этого сказать.
– Мы можем узнать. Мы узнали достаточно от старика – хозяина спортзала.
Вот откуда ветер дует. Я слегка пожал плечами. Он снова помолчал.
– Вы думаете, что мой сын и девушку распорядился убить?
– А это правда? – я отвечал вопросом на вопрос, и дон Феррера повернулся ко мне, щуря слезящиеся глаза.
– Есть одна история о муже, который подозревает, что жена наставляет ему рога. Тогда он приходит к старому верному другу и говорит: «По-моему, жена мне изменяет, но не знаю с кем. Я пытался следить за ней, однако так и не узнал, кто ее любовник. Что мне делать?» Но друг и есть тот самый тайный любовник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125