Эти примитивные на первый взгляд дома, покрытые тюленьими шкурами, поверх которых уложены куски дерна, невидимые зимой из-за снега, состоят из двух конусовидных помещений — одно в другом. Центральное, крепко обтянутое снаружи теплыми оленьими шкурами и отделенное от внешней стены полуметровым слоем воздуха, служит семье общей спальней. Из-за круглосуточно горящих ламп на тюленьем жиру внутри всегда жарко, как в бане, так что, даже раздевшись, простуды не схватишь. Чтобы придать строению устойчивость, на самом верху кладется на сходящиеся там стропила из китовых ребер тяжелый камень, венчающий северное жилище наподобие люстр в наших комнатах. Внизу, на толстую подстилку из мха и веток, кидаются моржовые шкуры, спать на которых одно удовольствие. И если бы не удушливая жара — от светильников и скученности людей — и не пронизывающий буквально все запах протухшей рыбы, чум можно было бы смело назвать верхом совершенства.
Впрочем, справедливости ради заметим, что мы упустили одну важную деталь, без которой представленная выше картина не отличается полнотой: несчастные чукчи имеют привычку там же, внутри помещения, справлять свои естественные нужды. И поэтому неудивительно, что стоило только Жаку с Жюльеном переступить порог гостеприимной, но зловонной хибары, как к горлу их моментально подступила тошнота, вызвавшая в памяти ужасную ночь в арестантском бараке. С трудом сдерживая рвотные позывы, французы осторожно положили своего друга на постель из мягких, теплых шкур, приготовленную заботливыми хозяевами.
Бывают случаи, когда пословица «Нет худа без добра» себя оправдывает. Стоявшая, как в парилке, жара, нестерпимая для здоровых людей, только что наслаждавшихся свежим воздухом, оказала благотворное воздействие на организм Алексея. Здесь, в надежном укрытии от ледяного дыхания снежной пустыни, тепло расслабляло, и, так как кашель, разрывавший грудь, прекратился, больной уснул.
Не веря такому счастью, французы, немного успокоившись и быстро разобравшись в строении чума, попросили у хозяев разрешения расположиться во внешнем «отсеке», отделявшем центральное помещение от наружной стены, что позволило бы им избавиться от духоты. Чукчи, не усмотрев в этой просьбе ничего, кроме скромности, были чрезвычайно признательны за это гостям.
Вездесущий Шолем не теряя времени зажег лампу, устроил постель и разложил съестные припасы.
Обитатели дома при всей их внешней невозмутимости были заинтригованы появлением незнакомцев. Один за другим выходили они из центрального помещения — спальни и, устраиваясь поближе, устремляли на странников внимательный взгляд бесхитростных и добрых глаз.
Первыми появились мужчины: насытившись мороженой тюлениной, они, опираясь спинами о внутреннюю перегородку, стояли теперь с дымившимися трубками во рту. Вслед за ними выскочили полуголые дети. Женщины, более стеснительные, занимались между тем хозяйством: чинили сети из полос моржовой кожи, разминали оленьи шкуры, подливали жир в примитивные светильники — выдолбленные в камне углубления, соскребали с китовых ребер остатки мяса и что-то шили.
Беседа между чукчами и их гостями-французами шла с помощью жестов, подчас неверно толкуемых: к сожалению, занятый делами Шолем не мог выполнять обязанности переводчика, Алексей же отдался целительному сну. И все-таки общение было сердечным. Уходя спать, чукчи тепло попрощались за руку с новыми знакомыми.
На следующее утро больному, вспотевшему ночью так, будто он побывал в парной бане, явно полегчало, и, хотя Алексей ощущал еще крайнюю слабость, удушье уже прошло и боль в боку притихла.
— Меня беспокоит не столько мое состояние, милые мои, сколько страх, — говорил он тихим голосом друзьям-французам, присевшим возле него. — С воспалением легких я справлюсь…
— Вы простудились, когда ныряли за нами в ледяную воду Хандыги, — заметил прочувствованно Жюльен.
— Прошу вас, не преувеличивайте ни серьезности моего заболевания, ни ту помощь, которую смог я вам оказать.
— Вы так добры! Но мы все-таки имеем слабость держаться за наши жизни, ибо других взамен нам не найти, и поэтому помощь ваша была для нас бесценной.
— Я о другом… Вы не должны считать себя чем-то мне обязанными и ждать тут моего выздоровления. Вам надо как можно скорее добраться до пролива. И я умоляю вас: идите! Возле меня останется Шолем, и, если обстоятельства сложатся благоприятно, я, возможно, еще догоню вас.
— Ну так вот, запомните раз и навсегда: даже если нам придется провести здесь всю зиму, даже если в погоню за нами пустятся исправники со всей Сибири и во главе с войсками, собранными в обеих — европейской и азиатской — частях России, и если даже нам будет грозить отправка в рудники, где добывают ртуть или окись меди, мы все равно останемся с вами! И вы только огорчите нас, настаивая на своем: мы решим, что вы о нас дурно думаете и считаете в душе, что мы — трусы, способные предать своего друга.
— Спасибо, дорогие мои! — растроганно прошептал Алексей. — Вы отлично знаете, что слова мои продиктованы исключительно заботой о вас. Мне так хочется, чтобы вы обрели свободу! Ради этого я даже готов расстаться с вами!
— Мы никуда отсюда не уйдем, — ответил Жюльен, — и не надо больше об этом. Правильно, Жак?
— Ваши аргументы, дорогой мой Алексей, как и упражнения в диалектике, лишены какого бы то ни было смысла и не выдерживают критики, а посему их не стоит и обсуждать. Мы остаемся с вами, что бы ни случилось, — решительно заявил тот.
— В таком случае буду лишь уповать на судьбу, чтобы верность нашей дружбе не погубила вас.
Такое пожелание было весьма кстати, потому что дурные предчувствия, терзавшие Алексея, скоро начали сбываться.
Есаул и четверо казаков, которых после позорной для них молниеносной схватки оставили связанными в чуме, были спустя несколько часов освобождены своими товарищами и вернулись в острог. Бывший исправник, не угомонившись, снарядил в погоню за беглецами целую экспедицию: северяне — народ мстительный!
Не сообразив, что беглецы могли, свернув с тракта, ехать чистым полем, есаул предполагал, что они, значительно опередив преследователей, будут спокойно, не опасаясь никого, останавливаться на почтовых станциях по пути к Нижнеколымску: поскольку их противник не обладал техническими возможностями связаться быстро с властями этого города, путешественникам нечего было бояться, что их схватят.
Прибыв на первую станцию, служилый огорчился: беглецов никто не видел. И тем не менее он продолжал гнаться за ними по почтовому тракту — ив таком бешеном темпе, что прибыл со своими солдатами в Нижнеколымск за несколько часов до открытия ярмарки. Оступившийся начальник уездной полиции решил обойти торжище, чтобы приглядеться на всякий случай к русским купцам и поспрашивать чукчей, не встречали ли они разыскиваемых им людей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169