Тогда обитатели окажут чужакам соответствующий прием и наверняка не впустят их в свои чумы. Если же переговоры между противными сторонами затянутся хотя бы на день, путешественникам, возможно, и удастся выбраться из западни.
ГЛАВА 19
Казачья борода. — Изменение в плане. — Славные выпивохи. — Бездонный бочонок. — Выстрел. — Встревоженные чукчи. — Щедрость есаула. — Пьяные казаки. — Олени. — Пятьсот километров до Восточного мыса. — Без оружия и продуктов. — Туземная снедь. — Непривычная тюленина. — «Вега».
Шолем, не делясь своим планом с путешественниками, решил пройти по всем чумам, настраивая чукчей против Краков. Сказав друзьям, чтобы они были готовы к самым неожиданным вещам, он по-кошачьи тихо, так что даже снег не скрипнул под ногами, выскользнул из чума. И тут ему пришло в голову проверить сначала, не захватил ли неприятель их сани, и, если представится возможность, достать оттуда оружие, что могло бы значительно улучшить положение осажденных.
Войдя в погруженный в кромешную тьму сарай, якут начал ощупью искать нарты. Внезапно раздалось рычание, словно он разбудил медведя, и Шолем понял с опозданием, что у него под рукой не мех, а борода спавшего казака. Солдат крепко схватил проводника и собрался было позвать на помощь, как тот, не теряя самообладания, решился на предерзостную хитрость. Не пытаясь вырваться, он шепнул на ухо служилому:
— Водка!
Слово это оказалось волшебным: казака, как известно, всегда мучает жажда.
— У тебя есть водка?! — радостно вопросил дуралей, предвкушая нежданный пир. — Давай же! Давай скорее!
— Подожди, огненная вода в нартах.
— И много?
— Э-э, много, — ответил Шолем, искусно подражая интонации чукчи, которому не терпится пригубить вожделенный напиток, — бутылей сто…
Казак пришел в восторг.
А якут, подобно опытному дипломату, решил сейчас же внести изменение в свой план.
Раздвинуть сумки и тюки, расположение которых в нартах было ему прекрасно знакомо, и достать сорокалитровый бочонок было для него минутным делом. Солдат, поводив руками по емкости, остался доволен ее размером. Затем, нащупав деревянный краник, присел на корточки и с невероятной жадностью начал ловить ртом жгучую струю. Пил он долго, самозабвенно, и объятия его, в которые был заключен драгоценный сосуд, становились все более нежными. Наконец, пощелкав языком, казак похвалил проводника:
— Ты славный человек! Давай, теперь твоя очередь! Шолем притворился, будто пьет: выпивка не входила в его план, в другое время он был бы ей рад.
В груди у казаков, несмотря на их внешнюю грубость, бьется доброе сердце. Они делятся всем, что имеют, и всегда приглашают своих товарищей угоститься тем, что послал им случай. Новый друг Шолема не был исключением из правила и посему поспешил разбудить двух сослуживцев, спавших рядом с ним среди оленей. Когда каждый из них приложился к заветному кранику по нескольку раз — и все в абсолютной тишине, один из казаков напомнил, что и другие солдаты были бы тоже не прочь припасть к сему феноменальному источнику, и взялся немедленно их разбудить и привести сюда, но так, чтобы этого не знал командир.
Минут через пятнадцать по снежному ковру осторожно заскользили темные тени, незаметно прокрадываясь к сараю, из которого призывно несло спиртным, да так сильно, что страждущие издали глотали слюнки в предвкушении обильного возлияния.
Вскоре под навесом собрался весь отряд — кроме, разумеется, командира: измученный пятью днями погони, он, укрывшись шкурами, крепко спал.
Казаки отнеслись к нежданному празднеству серьезно. Пили методично, по очереди, энергично впитывая в себя, словно губка, алкоголь. Каждый отсасывал из крана столько, сколько позволяло его дыхание. Жажда никак не проходила, но и бочонок казался бездонным. Сменяя друг друга у краника, выпивохи всею душою наслаждались божественным даром.
Результат подобной неуемности не заставил себя долго ждать. Упившись до умопомрачения, кутилы уже плохо держались на ногах, глаза их закрывались. И, как люди закаленные, с большим практическим опытом, они спешно соорудили себе из мха и лишайника ложе, чтобы если и свалиться, так на эту подстилку, а не в снег. Но от бочонка не отстали — его сосали до тех пор, пока в нем не осталось ни единой капли.
К тому времени уже ни один из гуляк лыка не вязал. Силы разом оставили их. Повалившись друг на друга, словно карточные валеты, они, уже засыпая, немного потолкались, устраиваясь поудобнее, и вскоре из этой живописной кучи раздался мощный храп, который не смогла бы заглушить и дюжина контрабасов.
Шолем, терпеливо ждавший этого момента, направился не теряя ни минуты к своим соплеменникам, якутам-каюрам, разбудил их и велел отпустить собак, запрячь по три оленя в каждые сани и тихо подъехать к чуму. Ему хотелось бы еще обойти все сараи, где стояли олени чукчей и казацкие лошади, чтобы отвязать животных, но времени на это уже не было.
Когда трое друзей, в течение двух часов изнывавших от волнения и неизвестности, дождались наконец своего проводника, пробил уже час ночи.
— Хозяин, — сразу обратился Шолем к Алексею, — ты готов?
— К чему?
— Выезжать.
— Когда?
— Немедленно.
— А сани?
— Уже запряжены.
— А казаки?
Якут рассмеялся сдержанным, таинственным смехом Кожаного Чулка из произведений Фенимора Купера.
— Мертвы, — кратко произнес он.
— Ты что, задушил их? Несчастные!
— Нет, хозяин. Их сгубила твоя водка. Они проснутся лишь завтра, когда мы будем уже далеко. А теперь — пора! — решительно закончил он и, отбросив шкуру, служившую дверью, выскочил из чума.
Каюры не теряли времени даром: нарты стояли у входа, олени готовы были хоть сейчас пуститься в путь.
Когда путешественники пошли занимать свои обычные места, Алексей увидел вдруг с удивлением, что это не его сани. Но только сообщил он об этом Шолему, как в ночной тьме раздались крики:
— Стой!.. Стой!.. Огонь!
Проводник, вынесший на всякий случай из чума охапку шкур, швырнул ее в нарты и спешно вскочил в них сам. Жак, Жюльен и Алексей последовали его примеру, и санный поезд рванул в снежную мглу. Блеснул огонь, послышался выстрел, совсем рядом просвистела пуля.
Есаул, хотя и не предполагал подобного поворота событий, выведшего казаков из строя, бдительности, как всегда, не терял. Вздремнув немного он отправился в ночной обход — проверить, все ли его приказы выполнены и что поделывают самые лучшие, по словам губернатора Нижнеколымска, солдаты, а заодно и встряхнуться. И нетрудно себе представить охватившую офицера ярость, когда он обнаружил, что посты брошены, а горе-вояки, мертвецки пьяные, валялись, словно свиньи, возле пустого бочонка. От разудалых гуляк так разило перегаром, что не оставалось никаких сомнений, из-под чего была эта посудина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
ГЛАВА 19
Казачья борода. — Изменение в плане. — Славные выпивохи. — Бездонный бочонок. — Выстрел. — Встревоженные чукчи. — Щедрость есаула. — Пьяные казаки. — Олени. — Пятьсот километров до Восточного мыса. — Без оружия и продуктов. — Туземная снедь. — Непривычная тюленина. — «Вега».
Шолем, не делясь своим планом с путешественниками, решил пройти по всем чумам, настраивая чукчей против Краков. Сказав друзьям, чтобы они были готовы к самым неожиданным вещам, он по-кошачьи тихо, так что даже снег не скрипнул под ногами, выскользнул из чума. И тут ему пришло в голову проверить сначала, не захватил ли неприятель их сани, и, если представится возможность, достать оттуда оружие, что могло бы значительно улучшить положение осажденных.
Войдя в погруженный в кромешную тьму сарай, якут начал ощупью искать нарты. Внезапно раздалось рычание, словно он разбудил медведя, и Шолем понял с опозданием, что у него под рукой не мех, а борода спавшего казака. Солдат крепко схватил проводника и собрался было позвать на помощь, как тот, не теряя самообладания, решился на предерзостную хитрость. Не пытаясь вырваться, он шепнул на ухо служилому:
— Водка!
Слово это оказалось волшебным: казака, как известно, всегда мучает жажда.
— У тебя есть водка?! — радостно вопросил дуралей, предвкушая нежданный пир. — Давай же! Давай скорее!
— Подожди, огненная вода в нартах.
— И много?
— Э-э, много, — ответил Шолем, искусно подражая интонации чукчи, которому не терпится пригубить вожделенный напиток, — бутылей сто…
Казак пришел в восторг.
А якут, подобно опытному дипломату, решил сейчас же внести изменение в свой план.
Раздвинуть сумки и тюки, расположение которых в нартах было ему прекрасно знакомо, и достать сорокалитровый бочонок было для него минутным делом. Солдат, поводив руками по емкости, остался доволен ее размером. Затем, нащупав деревянный краник, присел на корточки и с невероятной жадностью начал ловить ртом жгучую струю. Пил он долго, самозабвенно, и объятия его, в которые был заключен драгоценный сосуд, становились все более нежными. Наконец, пощелкав языком, казак похвалил проводника:
— Ты славный человек! Давай, теперь твоя очередь! Шолем притворился, будто пьет: выпивка не входила в его план, в другое время он был бы ей рад.
В груди у казаков, несмотря на их внешнюю грубость, бьется доброе сердце. Они делятся всем, что имеют, и всегда приглашают своих товарищей угоститься тем, что послал им случай. Новый друг Шолема не был исключением из правила и посему поспешил разбудить двух сослуживцев, спавших рядом с ним среди оленей. Когда каждый из них приложился к заветному кранику по нескольку раз — и все в абсолютной тишине, один из казаков напомнил, что и другие солдаты были бы тоже не прочь припасть к сему феноменальному источнику, и взялся немедленно их разбудить и привести сюда, но так, чтобы этого не знал командир.
Минут через пятнадцать по снежному ковру осторожно заскользили темные тени, незаметно прокрадываясь к сараю, из которого призывно несло спиртным, да так сильно, что страждущие издали глотали слюнки в предвкушении обильного возлияния.
Вскоре под навесом собрался весь отряд — кроме, разумеется, командира: измученный пятью днями погони, он, укрывшись шкурами, крепко спал.
Казаки отнеслись к нежданному празднеству серьезно. Пили методично, по очереди, энергично впитывая в себя, словно губка, алкоголь. Каждый отсасывал из крана столько, сколько позволяло его дыхание. Жажда никак не проходила, но и бочонок казался бездонным. Сменяя друг друга у краника, выпивохи всею душою наслаждались божественным даром.
Результат подобной неуемности не заставил себя долго ждать. Упившись до умопомрачения, кутилы уже плохо держались на ногах, глаза их закрывались. И, как люди закаленные, с большим практическим опытом, они спешно соорудили себе из мха и лишайника ложе, чтобы если и свалиться, так на эту подстилку, а не в снег. Но от бочонка не отстали — его сосали до тех пор, пока в нем не осталось ни единой капли.
К тому времени уже ни один из гуляк лыка не вязал. Силы разом оставили их. Повалившись друг на друга, словно карточные валеты, они, уже засыпая, немного потолкались, устраиваясь поудобнее, и вскоре из этой живописной кучи раздался мощный храп, который не смогла бы заглушить и дюжина контрабасов.
Шолем, терпеливо ждавший этого момента, направился не теряя ни минуты к своим соплеменникам, якутам-каюрам, разбудил их и велел отпустить собак, запрячь по три оленя в каждые сани и тихо подъехать к чуму. Ему хотелось бы еще обойти все сараи, где стояли олени чукчей и казацкие лошади, чтобы отвязать животных, но времени на это уже не было.
Когда трое друзей, в течение двух часов изнывавших от волнения и неизвестности, дождались наконец своего проводника, пробил уже час ночи.
— Хозяин, — сразу обратился Шолем к Алексею, — ты готов?
— К чему?
— Выезжать.
— Когда?
— Немедленно.
— А сани?
— Уже запряжены.
— А казаки?
Якут рассмеялся сдержанным, таинственным смехом Кожаного Чулка из произведений Фенимора Купера.
— Мертвы, — кратко произнес он.
— Ты что, задушил их? Несчастные!
— Нет, хозяин. Их сгубила твоя водка. Они проснутся лишь завтра, когда мы будем уже далеко. А теперь — пора! — решительно закончил он и, отбросив шкуру, служившую дверью, выскочил из чума.
Каюры не теряли времени даром: нарты стояли у входа, олени готовы были хоть сейчас пуститься в путь.
Когда путешественники пошли занимать свои обычные места, Алексей увидел вдруг с удивлением, что это не его сани. Но только сообщил он об этом Шолему, как в ночной тьме раздались крики:
— Стой!.. Стой!.. Огонь!
Проводник, вынесший на всякий случай из чума охапку шкур, швырнул ее в нарты и спешно вскочил в них сам. Жак, Жюльен и Алексей последовали его примеру, и санный поезд рванул в снежную мглу. Блеснул огонь, послышался выстрел, совсем рядом просвистела пуля.
Есаул, хотя и не предполагал подобного поворота событий, выведшего казаков из строя, бдительности, как всегда, не терял. Вздремнув немного он отправился в ночной обход — проверить, все ли его приказы выполнены и что поделывают самые лучшие, по словам губернатора Нижнеколымска, солдаты, а заодно и встряхнуться. И нетрудно себе представить охватившую офицера ярость, когда он обнаружил, что посты брошены, а горе-вояки, мертвецки пьяные, валялись, словно свиньи, возле пустого бочонка. От разудалых гуляк так разило перегаром, что не оставалось никаких сомнений, из-под чего была эта посудина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169