А чего его мамаша наговорила в процессе Дашке!.. Короче, свидание накрылось. Для полного счастья руки и физиономия мальца оказались перемазаны шоколадным мороженым. С того дня Дашка не ест его и не выходит в белом на улицу. Еще она твердо решила, что свадебное платье у нее будет розовое.
Смешная в общем-то история. Если случается с кем-то другим.
Потом я выяснил такое, что ржал полчаса и не мог остановиться. Дашка обиделась, думала, что я хохотал над ней, а я совсем из-за другого. Оказалось, Дашка Мышкина и Степанида Ивановна живут в одном районе! И даже в соседних девятиэтажках.
Так что каждый боится своих кошмаров…
Вот и я смотрел на Дорогу, на булыжники в траве – последний «привет» гор – и пытался понять: чего здесь страшиться? Ни тебе психов на мотоцикле, ни перевернутых бензовозов, ни надписей: «Частная собственность, охраняется минометным расчетом»… Короче, тишь да гладь, только от скуки подыхать. Третий день как я вернулся к каравану, а кажется, что третий год. Утром «встать!», вечером «лечь!» – и в промежутке ничего интересного. Устал я от этой рутины. «Степь да степь кругом…» хороша только первые пять минут. А потом… хочется чего-то другого. Высокого или глубокого. Ну на крайний случай, мокрого и светлого.
Вот только никто, кроме меня, не страдал от однообразия. Наоборот. На каждом привале я слышал от Первоидущего: «Хорошо шли, быстро. Пусть и дальше так будет». И улыбался моему: «пусть будет», словно мои слова чего-то значили.
А вечером Марла сообщала, что день прошел хорошо, потому как спокойно. Хотя эти места считаются очень даже опасными. Вот после Умтахо… И жара Марлу не доставала. «Жара не копье – потерпеть можно», – говорила эта неутомимая. Я б и терпел, если б в комплект с терпением входили гамак, кондиционер и чего-нибудь прохладительное. Но, к сожалению…
В горах жара не так донимала, а выбрался из них – и будто на сковородку попал. Только ночью, уже после Санута, становилось прохладнее. На пару часов всего. Вот я и заказал Мальку легкую одежду, питье и опахало.
С одеждой и питьем проблем не возникло. Но опахала не нашлось.
Блин, с каким нищим караваном я связался!
Спросил у Марлы веер, ну она и передала мне… боевой. Я чуть пальцы себе не отрезал! Когда им воспользоваться решил. По назначению. Спасибо Крант рядом оказался, быстро забрал опасную игрушку.
– Потерпи до Умтахо, нутер, – сказал и опять отдал веер Мальку. Пацан заулыбался так, словно подарок на день рождения получил.
– Найди Марлу и верни, – приказал я. Радости на морде Малька сразу поубавилось.
– Господин, а как же я?..
– А ты умеешь с ним обращаться?
– Научусь. Я быстро всему учусь!
– Ну…
– Спасибо, господин!
И пацан мгновенно исчез. Среди бела дня. Вместе с поалом. Кажется, он и зверюгу научил своим теневым штучкам.
– А ты, Крант?..
– Что нутер?
– Ты умеешь обращаться с веером?
– Умею.
– А чего ж себе тогда не оставил?
– У меня свой есть.
– А-а… ну ладно. Может, поучишь тогда Малька? И меня заодно.
– Тебе не надо этому учиться! Ты и… – Быстро Крант это сказал. И замолчал внезапно. Я даже оглянулся, чтобы посмотреть, не заткнули ему рот, случаем?
Не заткнули.
Ни случаем, ни кляпом.
– Так почему это мне учиться не надобно? Ты уж договаривай, раз начал.
– Ты и так опасен, – без особой охоты договорил мой телохранитель.
– Правда, что ли? Ну спасибо за комплимент.
– И у тебя есть я.
На шутку нортор не отреагировал. Он и прежде был небольшим любителем юмора, а в последнюю пару дней… А может, и раньше. Кажется, он впал в мрачняк еще в горах. После того разрушенного города. На Малька эта «экскурсия» никак не подействовала, а вот Крант стал таким осторожно-настороженным, словно нес под плащом смертельно опасную штуку в очень ненадежной упаковке.
И никому доверить ее нельзя, и потерять – никак, и болтать о ней запрещено. Вот и приходится, стиснув зубы, спасать мир в одиночку. А вокруг какие-то придурки мельтешат, так и норовят подтолкнуть, выбить. Еще и весело им! Ну никакого уважения к герою при исполнении.
Ничего этого я, понятно, Кранту не сказал. И не скажу. А вот поговорить с ним пару раз пытался. Да все чего-то мешало. Не тот это разговор, чтобы в толпе его разговаривать. А сегодня, когда я так уколыхался на Солнечном, что чуть из седла не вывалился, у меня совсем уж бредовая мысль возникла: «А вдруг смерть в хлипкой упаковке – это я сам?»
После такой выспренней паранойи сон от меня сбежал не прощаясь. И правильно сделал. Спать днем, в самую жару, вредно для здоровья.
Но с Крантом все-таки надо поговорить. По душам. Хотя бы завтра утром. Сегодня вряд ли получится. Марла сказала, что в Умтахо есть поговорка: «Тот, кто прошел Срединные горы, достоин пира».
Душевные люди в Умтахо живут. Понимающие. Знают, чего надо уставшему путнику. Так что сегодня вечером гуляем. До утра. Санут этой ночью не ожидается.
Это мне тоже Марла сказала. И улыбалась так, будто сама лично ему отгул устроила.
22
Даже у гениальных учителей бывают идиоты ученики. Вот и моего наставника не минула чаша сия. Говорил нам Пал Нилыч: «Если врач пытается лечить явно выраженный труп, то такому лекарю самое время идти на пенсию». А мне в одно ухо влетело – в другое вылетело.
Ну увидел сгоревшую деревню, а в ней голую и распятую бабу, вот и топай себе дальше. Мало, что ли, запытанных до смерти видел? Мог бы уже и привыкнуть. Не можешь просто так пройти, вздохни: «О времена, о нравы!..» и отвернись, не тревожь покой мертвых. Так нет же, все бросил и поперся к распятой. Снять, мол, надо, похоронить, не по-человечески так оставлять…
Короче, очередной приступ доброты с Лёхой Серым случился.
А подошел поближе к колесу – не на кресте ее почему-то распяли – и остановился. «Покойник» от слова «покой» вроде как происходит… так вот, ничем подобным возле колеса и не пахло. Кровью, болью, ненавистью, но только не покоем.
Постоял, посмотрел… и в башке будто щелкнуло что-то: нельзя к ней прикасаться, к распятой. Вредно это для здоровья. Ни мне не стоит этого делать, ни кому другому. И оставлять так, как есть, тоже не следует.
Я уже про погребальный костер думать начал, благо сушняка в окрестностях полно, когда услышал:
– Если тебе есть для чего жить, я перережу путы.
Я, понятное дело, удивился. Оглянулся посмотреть, кто тут такой умный, что с трупом поболтать решил. Увидел обалдевшего до полного изумления Малька, отсутствие всякого выражения на лице Кранта – так всегда бывает, когда я сотворю какую-нибудь несусветную глупость, – и заподозрил, что этот разговорчивый – я сам.
Вот тогда я по-настоящему испугался. И слинял бы, да ноги словно в землю вросли. Ведь и в мыслях не было болтать с неупокоенной, а язык сам… будто не я ему хозяин.
Еще раз посмотрел на распятую, и сердце бухнуло почти в горле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Смешная в общем-то история. Если случается с кем-то другим.
Потом я выяснил такое, что ржал полчаса и не мог остановиться. Дашка обиделась, думала, что я хохотал над ней, а я совсем из-за другого. Оказалось, Дашка Мышкина и Степанида Ивановна живут в одном районе! И даже в соседних девятиэтажках.
Так что каждый боится своих кошмаров…
Вот и я смотрел на Дорогу, на булыжники в траве – последний «привет» гор – и пытался понять: чего здесь страшиться? Ни тебе психов на мотоцикле, ни перевернутых бензовозов, ни надписей: «Частная собственность, охраняется минометным расчетом»… Короче, тишь да гладь, только от скуки подыхать. Третий день как я вернулся к каравану, а кажется, что третий год. Утром «встать!», вечером «лечь!» – и в промежутке ничего интересного. Устал я от этой рутины. «Степь да степь кругом…» хороша только первые пять минут. А потом… хочется чего-то другого. Высокого или глубокого. Ну на крайний случай, мокрого и светлого.
Вот только никто, кроме меня, не страдал от однообразия. Наоборот. На каждом привале я слышал от Первоидущего: «Хорошо шли, быстро. Пусть и дальше так будет». И улыбался моему: «пусть будет», словно мои слова чего-то значили.
А вечером Марла сообщала, что день прошел хорошо, потому как спокойно. Хотя эти места считаются очень даже опасными. Вот после Умтахо… И жара Марлу не доставала. «Жара не копье – потерпеть можно», – говорила эта неутомимая. Я б и терпел, если б в комплект с терпением входили гамак, кондиционер и чего-нибудь прохладительное. Но, к сожалению…
В горах жара не так донимала, а выбрался из них – и будто на сковородку попал. Только ночью, уже после Санута, становилось прохладнее. На пару часов всего. Вот я и заказал Мальку легкую одежду, питье и опахало.
С одеждой и питьем проблем не возникло. Но опахала не нашлось.
Блин, с каким нищим караваном я связался!
Спросил у Марлы веер, ну она и передала мне… боевой. Я чуть пальцы себе не отрезал! Когда им воспользоваться решил. По назначению. Спасибо Крант рядом оказался, быстро забрал опасную игрушку.
– Потерпи до Умтахо, нутер, – сказал и опять отдал веер Мальку. Пацан заулыбался так, словно подарок на день рождения получил.
– Найди Марлу и верни, – приказал я. Радости на морде Малька сразу поубавилось.
– Господин, а как же я?..
– А ты умеешь с ним обращаться?
– Научусь. Я быстро всему учусь!
– Ну…
– Спасибо, господин!
И пацан мгновенно исчез. Среди бела дня. Вместе с поалом. Кажется, он и зверюгу научил своим теневым штучкам.
– А ты, Крант?..
– Что нутер?
– Ты умеешь обращаться с веером?
– Умею.
– А чего ж себе тогда не оставил?
– У меня свой есть.
– А-а… ну ладно. Может, поучишь тогда Малька? И меня заодно.
– Тебе не надо этому учиться! Ты и… – Быстро Крант это сказал. И замолчал внезапно. Я даже оглянулся, чтобы посмотреть, не заткнули ему рот, случаем?
Не заткнули.
Ни случаем, ни кляпом.
– Так почему это мне учиться не надобно? Ты уж договаривай, раз начал.
– Ты и так опасен, – без особой охоты договорил мой телохранитель.
– Правда, что ли? Ну спасибо за комплимент.
– И у тебя есть я.
На шутку нортор не отреагировал. Он и прежде был небольшим любителем юмора, а в последнюю пару дней… А может, и раньше. Кажется, он впал в мрачняк еще в горах. После того разрушенного города. На Малька эта «экскурсия» никак не подействовала, а вот Крант стал таким осторожно-настороженным, словно нес под плащом смертельно опасную штуку в очень ненадежной упаковке.
И никому доверить ее нельзя, и потерять – никак, и болтать о ней запрещено. Вот и приходится, стиснув зубы, спасать мир в одиночку. А вокруг какие-то придурки мельтешат, так и норовят подтолкнуть, выбить. Еще и весело им! Ну никакого уважения к герою при исполнении.
Ничего этого я, понятно, Кранту не сказал. И не скажу. А вот поговорить с ним пару раз пытался. Да все чего-то мешало. Не тот это разговор, чтобы в толпе его разговаривать. А сегодня, когда я так уколыхался на Солнечном, что чуть из седла не вывалился, у меня совсем уж бредовая мысль возникла: «А вдруг смерть в хлипкой упаковке – это я сам?»
После такой выспренней паранойи сон от меня сбежал не прощаясь. И правильно сделал. Спать днем, в самую жару, вредно для здоровья.
Но с Крантом все-таки надо поговорить. По душам. Хотя бы завтра утром. Сегодня вряд ли получится. Марла сказала, что в Умтахо есть поговорка: «Тот, кто прошел Срединные горы, достоин пира».
Душевные люди в Умтахо живут. Понимающие. Знают, чего надо уставшему путнику. Так что сегодня вечером гуляем. До утра. Санут этой ночью не ожидается.
Это мне тоже Марла сказала. И улыбалась так, будто сама лично ему отгул устроила.
22
Даже у гениальных учителей бывают идиоты ученики. Вот и моего наставника не минула чаша сия. Говорил нам Пал Нилыч: «Если врач пытается лечить явно выраженный труп, то такому лекарю самое время идти на пенсию». А мне в одно ухо влетело – в другое вылетело.
Ну увидел сгоревшую деревню, а в ней голую и распятую бабу, вот и топай себе дальше. Мало, что ли, запытанных до смерти видел? Мог бы уже и привыкнуть. Не можешь просто так пройти, вздохни: «О времена, о нравы!..» и отвернись, не тревожь покой мертвых. Так нет же, все бросил и поперся к распятой. Снять, мол, надо, похоронить, не по-человечески так оставлять…
Короче, очередной приступ доброты с Лёхой Серым случился.
А подошел поближе к колесу – не на кресте ее почему-то распяли – и остановился. «Покойник» от слова «покой» вроде как происходит… так вот, ничем подобным возле колеса и не пахло. Кровью, болью, ненавистью, но только не покоем.
Постоял, посмотрел… и в башке будто щелкнуло что-то: нельзя к ней прикасаться, к распятой. Вредно это для здоровья. Ни мне не стоит этого делать, ни кому другому. И оставлять так, как есть, тоже не следует.
Я уже про погребальный костер думать начал, благо сушняка в окрестностях полно, когда услышал:
– Если тебе есть для чего жить, я перережу путы.
Я, понятное дело, удивился. Оглянулся посмотреть, кто тут такой умный, что с трупом поболтать решил. Увидел обалдевшего до полного изумления Малька, отсутствие всякого выражения на лице Кранта – так всегда бывает, когда я сотворю какую-нибудь несусветную глупость, – и заподозрил, что этот разговорчивый – я сам.
Вот тогда я по-настоящему испугался. И слинял бы, да ноги словно в землю вросли. Ведь и в мыслях не было болтать с неупокоенной, а язык сам… будто не я ему хозяин.
Еще раз посмотрел на распятую, и сердце бухнуло почти в горле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159