Я за него «зеленью» платил, кровно заработанной.
Так что постоял я, подышал свежим воздухом и обратно пошел. Вместе с факелом. А то свет здесь ну прям интимный – через каждые сто шагов факел. А между ними как хошь: можно на ощупь, можно с закрытыми глазами. Мне вот повыделываться захотелось: сначала шаги считал, потом факел взял. Решил, что я тут самый умный. Остальные типа погулять вышли.
Говорили же мне: «Леха, будь проще, и люди к тебе потянутся», – забыл. И этот совет, и то, что я не единственный в этом мире, – все забыл. Вот мне и напомнили. Реально так. Спасибо, что не до смерти. Везло мне в этот день на добрых людей.
2
Голова болит так, что аж глаза дергаются. Закрытые. И тяжесть в затылке вполне реальная.
Это сколько ж я вчера выпил? И чего с чем намешал?
Воспоминания объявили лежачую забастовку и расползлись по углам.
А вот кантовать меня не надо! И трясти тоже. Вы чего, русского языка не понимаете? Я же сейчас блевать начну. Ну раз не понимаете, вам же и убирать. А пинать-то меня чего? Я же честно, благородно предупредил…
Ну чего теперь трясете? Работать надо? Не-э. Я в таком состоянии опасен для окружающих. Мне б отлежаться денек-другой. Оставьте меня, а? Положите, где взяли. Что я вам такого сделал?! Изверги! Лучше убейте! И на фига вы меня так напоили вчера?
Или это позавчера было?.. И что за повод у отмечалова? Ни черта не помню – солидный, должно быть, повод.
Слышь, мужики, а на каком языке вы ругаетесь? Из десяти слов я одно только понимаю. Или два. Кажется.
Во блин, чего же такого мы отмечали?! И где это я? Домом и не пахнет. И с глазами моими чего? Ни хрена же не вижу!..
Ослеп, в натуре, ослеп!
Говорили мне: будешь много пить – руки дрожать станут. Фигня! Глаза первыми отказали. Как же я теперь? Чего я на ощупь-то могу?
Ну мужика от бабы отличу.
Слышь, ты не обижайся, это я сослепу. Мне вообще-то бабы нравятся. А-а, ты не обижаешься? Вот и хорошо. Вот и путем все… Эй, я же сказал, мне бабы нравятся! Ты че, глухой? Или тупой? Не надо меня раздевать! Реально, останемся друзьями! Слышь, гад, и не думай даже, я не из таких…
Я прозрел! Я снова вижу!
А всего и делов-то – открыть глаза. И сразу одной проблемой меньше. И второй тоже. «Извращенцу», оказывается, не я нужен, а мой прикид. Ну и забирай, не жалко, новый куплю. Только трусы оставь и документы. Эй, урод, трусы мои тебе зачем?!
Удар по кумполу.
Темень.
Мне надо делать трепанацию черепа. Срочно. А наркоза нет. Закончился. Во влип…
– Ничего, мы и без наркоза обойдемся, – изуверски улыбается доктор. Брюхо его горбатится под зеленым халатом пивным бочонком или девятым месяцем. – Применим современную технологию. Можем западную, можем восточную. Больной, вы что предпочитаете?
Я невразумительно мычу, пока мои руки привязывают к шесту.
– Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, – басом хохочет жирнопузый.
Появляется еще один персонаж. Старик азиатской наружности, упакованный в костюм ниндзя. Но только не черный, а темно-зеленый. В руках у него длинный шнурок. Извивается в пальцах, как живой.
– Это наш главный анестезиолог, – говорит пузан. Старик кланяется. – Багдадский душитель.
– Потрошитель? – Я зачем-то тяну время.
– Потрошитель вам не нужен. Аппендицит мы уже удалили. Или вы еще что-то отрезать хотите? Так мы завсегда, с радостью! – И жирдяй скалится так, словно вместе с аппендиксом удалил мне еще кой-чего, чтоб танцевать не мешало. – А это вот его помощник – Ватсон Лондонский.
У помощника короткие рыжеватые усы, бледная, как в конце зимы, кожа и древний прикид. Не иначе как прошлого века. И тоже зеленого цвета. На голове панама-котелок, в руках дубинка. Реальная такая. Как у стража порядка.
Пока я разглядываю помощника (чьего я так и не понял), он снимает шляпу, кивает и напяливает ее обратно.
– Ватсон… – Имечко кажется знакомым. – Тот самый?
– Да. Из семьи потомственных палачей и анестезиологов. Мой отец мог пощупать голову больного, а потом так ударить, что тот приходил в себя в указанное время, – вежливо и обстоятельно сообщает дубиноносец.
– Точно-точно, – радостно тараторит толстый. – Скажу, операция продлится до трех часов, так в три десять больной уже моргает.
– А сейчас он где? Отец…
– Вместо своего отца работает. Палачом.
Дубиноносец – сама вежливость и невозмутимость. Зато жирный скалится на все тридцать два.
– Семейная традиция, что вы хотите?..
Достал меня толстопузый со своим юмором. Чего я хочу? Домой хочу. А все это – чтоб только сном было. И исчезло, когда проснусь.
– Ну вот вы и познакомились с нашей бригадой. Теперь можно и приступать…
– Подождите! А он что?.. – киваю на старика.
– Он? Такой же виртуоз, как отец Ватсона. Только с удавкой. Считает, что так гуманнее. Его метод подходит всем, даже детям и беременным. И он не щупает пациента, а смотрит ему в глаза. Я лично лечу свои зубы только под восточной анестезией. Так что выбираем?
Ватсон начал хлопать дубинкой об ладонь. От размеренных шлепков меня передернуло. Посмотрел на азиата. Тот молча поклонился. Я тоже ему кивнул.
И не подозревал, что во мне такой любитель Востока живет.
– Хороший выбор… – Это было последнее, что я услышал. В глазах резко потемнело.
А потом пришла боль. Какой-то урод лупит меня по морде. Левая щека, правая, левая, правая… Блин, и когда ж ему надоест?
Открывать глаза не хочется.
Чего, операция уже закончилась? Как-то очень быстро. Уберите от меня этого придурка и повторите все еще раз.
Глаза все-таки пришлось открыть. Кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
– Блин, какого?..
– Просыпайтесь, Алексей Тимофеич! Просыпайтесь!..
– Ну?..
– Вы проснулись?
– Угу.
– Нужно срочно в операционную…
– Ну?..
– Черепная травма.
– Угу.
– Пациента уже готовят, а…
– Ну-ну!..
– Анестезиолог заболел.
– Угу.
– И анестезии мало.
– Что, опять?!
Я, кажется, начинаю просыпаться.
– Что делать будем, Алексей Тимофеич?
– Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, – повторяю знакомые слова.
– Что?! Что вы сказали?..
Вижу изумленное лицо старшей медсестры и окончательно просыпаюсь.
– Шутка, Семеновна, шутка. Идем в операционную. Прорвемся, не в первый раз.
Из глаз женщины исчезает озабоченность. Верит она мне. Раз Тимофеич сказал «прорвемся», значит, все будет в порядке.
Легко работать с людьми, когда они в тебя верят.
За что я люблю ночные дежурства? За то, что они намного спокойнее дневных.
Намного.
Громкий голос как удар. Глаза сами собой закрываются.
3
Глаза все-таки пришлось открыть. Какой-то недоумок напоил меня кислым пивом, насильно причем, а я эту дрянь тут же выблевал. После такого глупо притворяться спящей красавицей.
Свет по глазам не ударил. Темновато было в комнате. А вот вонь шибанула реальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Так что постоял я, подышал свежим воздухом и обратно пошел. Вместе с факелом. А то свет здесь ну прям интимный – через каждые сто шагов факел. А между ними как хошь: можно на ощупь, можно с закрытыми глазами. Мне вот повыделываться захотелось: сначала шаги считал, потом факел взял. Решил, что я тут самый умный. Остальные типа погулять вышли.
Говорили же мне: «Леха, будь проще, и люди к тебе потянутся», – забыл. И этот совет, и то, что я не единственный в этом мире, – все забыл. Вот мне и напомнили. Реально так. Спасибо, что не до смерти. Везло мне в этот день на добрых людей.
2
Голова болит так, что аж глаза дергаются. Закрытые. И тяжесть в затылке вполне реальная.
Это сколько ж я вчера выпил? И чего с чем намешал?
Воспоминания объявили лежачую забастовку и расползлись по углам.
А вот кантовать меня не надо! И трясти тоже. Вы чего, русского языка не понимаете? Я же сейчас блевать начну. Ну раз не понимаете, вам же и убирать. А пинать-то меня чего? Я же честно, благородно предупредил…
Ну чего теперь трясете? Работать надо? Не-э. Я в таком состоянии опасен для окружающих. Мне б отлежаться денек-другой. Оставьте меня, а? Положите, где взяли. Что я вам такого сделал?! Изверги! Лучше убейте! И на фига вы меня так напоили вчера?
Или это позавчера было?.. И что за повод у отмечалова? Ни черта не помню – солидный, должно быть, повод.
Слышь, мужики, а на каком языке вы ругаетесь? Из десяти слов я одно только понимаю. Или два. Кажется.
Во блин, чего же такого мы отмечали?! И где это я? Домом и не пахнет. И с глазами моими чего? Ни хрена же не вижу!..
Ослеп, в натуре, ослеп!
Говорили мне: будешь много пить – руки дрожать станут. Фигня! Глаза первыми отказали. Как же я теперь? Чего я на ощупь-то могу?
Ну мужика от бабы отличу.
Слышь, ты не обижайся, это я сослепу. Мне вообще-то бабы нравятся. А-а, ты не обижаешься? Вот и хорошо. Вот и путем все… Эй, я же сказал, мне бабы нравятся! Ты че, глухой? Или тупой? Не надо меня раздевать! Реально, останемся друзьями! Слышь, гад, и не думай даже, я не из таких…
Я прозрел! Я снова вижу!
А всего и делов-то – открыть глаза. И сразу одной проблемой меньше. И второй тоже. «Извращенцу», оказывается, не я нужен, а мой прикид. Ну и забирай, не жалко, новый куплю. Только трусы оставь и документы. Эй, урод, трусы мои тебе зачем?!
Удар по кумполу.
Темень.
Мне надо делать трепанацию черепа. Срочно. А наркоза нет. Закончился. Во влип…
– Ничего, мы и без наркоза обойдемся, – изуверски улыбается доктор. Брюхо его горбатится под зеленым халатом пивным бочонком или девятым месяцем. – Применим современную технологию. Можем западную, можем восточную. Больной, вы что предпочитаете?
Я невразумительно мычу, пока мои руки привязывают к шесту.
– Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, – басом хохочет жирнопузый.
Появляется еще один персонаж. Старик азиатской наружности, упакованный в костюм ниндзя. Но только не черный, а темно-зеленый. В руках у него длинный шнурок. Извивается в пальцах, как живой.
– Это наш главный анестезиолог, – говорит пузан. Старик кланяется. – Багдадский душитель.
– Потрошитель? – Я зачем-то тяну время.
– Потрошитель вам не нужен. Аппендицит мы уже удалили. Или вы еще что-то отрезать хотите? Так мы завсегда, с радостью! – И жирдяй скалится так, словно вместе с аппендиксом удалил мне еще кой-чего, чтоб танцевать не мешало. – А это вот его помощник – Ватсон Лондонский.
У помощника короткие рыжеватые усы, бледная, как в конце зимы, кожа и древний прикид. Не иначе как прошлого века. И тоже зеленого цвета. На голове панама-котелок, в руках дубинка. Реальная такая. Как у стража порядка.
Пока я разглядываю помощника (чьего я так и не понял), он снимает шляпу, кивает и напяливает ее обратно.
– Ватсон… – Имечко кажется знакомым. – Тот самый?
– Да. Из семьи потомственных палачей и анестезиологов. Мой отец мог пощупать голову больного, а потом так ударить, что тот приходил в себя в указанное время, – вежливо и обстоятельно сообщает дубиноносец.
– Точно-точно, – радостно тараторит толстый. – Скажу, операция продлится до трех часов, так в три десять больной уже моргает.
– А сейчас он где? Отец…
– Вместо своего отца работает. Палачом.
Дубиноносец – сама вежливость и невозмутимость. Зато жирный скалится на все тридцать два.
– Семейная традиция, что вы хотите?..
Достал меня толстопузый со своим юмором. Чего я хочу? Домой хочу. А все это – чтоб только сном было. И исчезло, когда проснусь.
– Ну вот вы и познакомились с нашей бригадой. Теперь можно и приступать…
– Подождите! А он что?.. – киваю на старика.
– Он? Такой же виртуоз, как отец Ватсона. Только с удавкой. Считает, что так гуманнее. Его метод подходит всем, даже детям и беременным. И он не щупает пациента, а смотрит ему в глаза. Я лично лечу свои зубы только под восточной анестезией. Так что выбираем?
Ватсон начал хлопать дубинкой об ладонь. От размеренных шлепков меня передернуло. Посмотрел на азиата. Тот молча поклонился. Я тоже ему кивнул.
И не подозревал, что во мне такой любитель Востока живет.
– Хороший выбор… – Это было последнее, что я услышал. В глазах резко потемнело.
А потом пришла боль. Какой-то урод лупит меня по морде. Левая щека, правая, левая, правая… Блин, и когда ж ему надоест?
Открывать глаза не хочется.
Чего, операция уже закончилась? Как-то очень быстро. Уберите от меня этого придурка и повторите все еще раз.
Глаза все-таки пришлось открыть. Кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
– Блин, какого?..
– Просыпайтесь, Алексей Тимофеич! Просыпайтесь!..
– Ну?..
– Вы проснулись?
– Угу.
– Нужно срочно в операционную…
– Ну?..
– Черепная травма.
– Угу.
– Пациента уже готовят, а…
– Ну-ну!..
– Анестезиолог заболел.
– Угу.
– И анестезии мало.
– Что, опять?!
Я, кажется, начинаю просыпаться.
– Что делать будем, Алексей Тимофеич?
– Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, – повторяю знакомые слова.
– Что?! Что вы сказали?..
Вижу изумленное лицо старшей медсестры и окончательно просыпаюсь.
– Шутка, Семеновна, шутка. Идем в операционную. Прорвемся, не в первый раз.
Из глаз женщины исчезает озабоченность. Верит она мне. Раз Тимофеич сказал «прорвемся», значит, все будет в порядке.
Легко работать с людьми, когда они в тебя верят.
За что я люблю ночные дежурства? За то, что они намного спокойнее дневных.
Намного.
Громкий голос как удар. Глаза сами собой закрываются.
3
Глаза все-таки пришлось открыть. Какой-то недоумок напоил меня кислым пивом, насильно причем, а я эту дрянь тут же выблевал. После такого глупо притворяться спящей красавицей.
Свет по глазам не ударил. Темновато было в комнате. А вот вонь шибанула реальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159