Его дочь Адриана подала кубок Урсу, и он его принял с ослепительной улыбкой.
— Не трать свое обаяние понапрасну, — сказал Прасамаккус, — Адриана помолвлена с сыном пастуха Гриллом.
— Они влюблены друг в друга?
— Зачем спрашивать меня, когда Адриана стоит рядом?
— Да, конечно. Прими моя извинения, благородная девица.
— Прости моего отца, — сказала она грудным, чуть хрипловатым голосом. — Он забывает, что обычаи его гостей очень отличаются от того, к чему привык он сам. А сикамбры все еще продают и покупают своих женщин?
— Ну, это слишком сурово. Будущие мужья получают приданое, но ведь и в утеровской Британии такое все еще в ходу, не так ли? А женщина — служанка своего мужа. На этом сходятся все религии.
— Мой отец сказал Гриллу, что приданого он не получит, и мы сочетаемся браком на празднике зимнего солнцестояния.
— И вы влюблены?
— Да. Очень.
— И без приданого?
— Мне кажется, отец смягчится. У него же денег куры не клюют. А теперь, с твоего позволения, я очень устала.
Урс встал и поклонился, а Адриана поцеловала Прасамаккуса в обросшую бородой щеку и вышла из комнаты.
— Хорошая девочка! Но, видно, она думает, что я уже впадаю в старческое слабоумие! Она проскользнет через двор и встретится с Гриллом у конюшни. Как тебе вино?
— Сладковато на мой вкус.
Прасамаккус наклонился к очагу и подбросил полено в огонь.
— Мед подбодряет разум и очищает желудок. И, кроме того, отгоняет злых духов.
Урс засмеялся.
— А я думал, для этого нужен чеснок.
— Тоже годится, — согласился старый бригант. — А еще омела и черные собаки с белыми носами.
— По-моему, ты выпил немного лишнего, друг мой.
— Да, в одинокие вечера это за мной водится. Ты знаешь, я сопутствовал королю, когда он еще не был королем… а гонимым мальчиком среди гор, и прошел через Ущелье Смерти в другой мир. Я был тогда молод.
Я видел, как он стал мужчиной, я видел, как он полюбил, и я видел, как мало-помалу умирало его великое сердце.
Он всегда был человеком с железной волей. Но теперь только это у него и осталось — железо. А сердце мертво.
— Его жена? Ты о ней?
— Пленительная Лейта. Гьен Авур. Лесная Лань.
— Насколько мне известно, песня эта тут под запретом. Что и понятно. Короля сделал рогоносцем его родич, предал друг.
— Не так все просто, Урс. Совсем не так просто.
Как всегда. Кулейн лак Фераг был несравненным воином, человеком великого благородства. Но у него было уязвимое место — он жил без любви. Он вырастил Лейту, и она любила его с самого детства, но они были обречены.
— Ты говоришь так, будто у человека нет выбора.
— Иногда выбора и нет. Кулейн скорее умер бы, чем причинил боль Утеру или Гьен, но король знал, что его жена всегда любила Кулейна, и злые чувства забушевали в нем, как степной пожар. Ему все время приходилось вести то одну войну, то другую, и он начал все время оставаться при войске. С Гьен он встречался очень редко и назначил Кулейна ее защитником. Он насильственно сводил их, и в конце концов они уступили своему желанию.
— Как он узнал?
— Это ни для кого не было тайной, а любовники были обречены. Люди видели, как они прикасаются друг к другу, гуляют под руку по садам. И Кулейн часто входил в покои королевы поздней ночью, а выходил с зарей. Как-то ночью королевские телохранители ворвались в опочивальню королевы, а Кулейн был там. Их обоих приволокли к королю, и король вынес им смертный приговор. Однако Кулейн вырвался на свободу… а через три дня напал на стражу, сопровождающую королеву к плахе, и они спаслись вместе.
— Но на этом история не кончается?
— Да. Как ни жаль… — Прасамаккус умолк, его голова откинулась на высокую спинку кресла. Кубок выскользнул из его пальцев на ковер, но Урс успел поймать его, прежде чем вино залило козью шкуру. Потом принц улыбнулся и встал. У двери спальни на табурете лежало свернутое одеяло. Урс взял его, накрыл им Прасамаккуса и вошел в отведенную ему комнату.
Адриана улыбнулась и откинула одеяло. Быстро раздевшись, он лег рядом с ней и нежно откинул золотые пряди с ее лица.
Она обняла его за шею и привлекла к себе.
Урс вымылся в бочке с холодной водой позади дома, наслаждаясь тем, как предрассветный воздух покусывает его кожу. Он спал не тревожимый сновидениями, а будущее сулило много золота. Если Король Сказаний купит его лошадиные панцири, его примеру последуют все владыки и вожди, ведущие войны, а он, Урс, удалится во дворец в Долине Великой реки с десятком-другим наложниц.
В двадцать лет Урс уже твердо определил свое будущее. Хотя он принадлежал к дому Меровиев, они с Баланом находились с Меровием лишь в дальнем родстве и не имели никаких прав на корону Длинноволосых королей. А жизнь воина не влекла молодого человека, проведшего юность во дворцах наслаждений Тингиса.
Он вытерся досуха мягким шерстяным полотенцем и надел под промасленную кожаную куртку чистую черную рубаху. Из кожаной фляжечки налил на ладонь несколько капель благовония и втер его в свои длинные темные волосы. Вонь конюшни заставила его выйти на открытый луг, где воздух был напоен ароматом шиповника, разросшегося у древнего круга стоячих камней.
Там его нашел Прасамаккус. Старику было явно не по себе.
— Что не так, друг мой? — спросил Урс, садясь на плоский алтарный камень.
— Я напился, как старый дурень, и теперь у меня в голове стучит кузнечный молот.
— Слишком много меда, — заметил Урс, сдерживая улыбку.
— И слишком болтливый язык. Мне не следовало бы говорить про короля и про то, что касается его одного.
— Успокойся, Прасамаккус. Я ничего не помню. Вино ударило в голову и мне. Помнится только, что ты говорил о государе Утере как о лучшем короле во всех христианских землях.
— Он такой и есть, — ухмыльнулся Прасамаккус. — Спасибо, Урс.
Урс ничего не ответил, вглядываясь в неровный строй воинов, появившихся на гребне дальнего холма.
— Надеюсь, это наши, — прошептал он.
Прасамаккус приложил ладонь козырьком к глазам и выругался. Поднявшись на ноги, он заковылял к дому, крича во весь голос и указывая на воинов, беспорядочно ринувшихся вперед. Пастухи и конюхи выбежали из конюшен с луками в руках, а двадцать легионеров, вооруженных мечами, сомкнули щиты в боевом порядке перед домом. Урс кинулся в свою комнату за собственным луком с колчаном. Адриана скорчилась под средним окном.
— Кто они? — спросил Урс про приближающихся всадников.
— Тринованты, — ответила она.
В открытое окно влетела стрела и впилась в дверь по ту сторону комнаты. Урс отступил и наложил стрелу на тетиву своего лука.
Всадники влетели во двор под гром копыт, спрыгивая на землю, чтобы вступить в бой с легионерами. Их было вчетверо больше, стена из щитов распалась, и тринованты, облаченные в одежду, режущую глаза пестротой, начали, рубя и коля, пролагать себе путь к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Не трать свое обаяние понапрасну, — сказал Прасамаккус, — Адриана помолвлена с сыном пастуха Гриллом.
— Они влюблены друг в друга?
— Зачем спрашивать меня, когда Адриана стоит рядом?
— Да, конечно. Прими моя извинения, благородная девица.
— Прости моего отца, — сказала она грудным, чуть хрипловатым голосом. — Он забывает, что обычаи его гостей очень отличаются от того, к чему привык он сам. А сикамбры все еще продают и покупают своих женщин?
— Ну, это слишком сурово. Будущие мужья получают приданое, но ведь и в утеровской Британии такое все еще в ходу, не так ли? А женщина — служанка своего мужа. На этом сходятся все религии.
— Мой отец сказал Гриллу, что приданого он не получит, и мы сочетаемся браком на празднике зимнего солнцестояния.
— И вы влюблены?
— Да. Очень.
— И без приданого?
— Мне кажется, отец смягчится. У него же денег куры не клюют. А теперь, с твоего позволения, я очень устала.
Урс встал и поклонился, а Адриана поцеловала Прасамаккуса в обросшую бородой щеку и вышла из комнаты.
— Хорошая девочка! Но, видно, она думает, что я уже впадаю в старческое слабоумие! Она проскользнет через двор и встретится с Гриллом у конюшни. Как тебе вино?
— Сладковато на мой вкус.
Прасамаккус наклонился к очагу и подбросил полено в огонь.
— Мед подбодряет разум и очищает желудок. И, кроме того, отгоняет злых духов.
Урс засмеялся.
— А я думал, для этого нужен чеснок.
— Тоже годится, — согласился старый бригант. — А еще омела и черные собаки с белыми носами.
— По-моему, ты выпил немного лишнего, друг мой.
— Да, в одинокие вечера это за мной водится. Ты знаешь, я сопутствовал королю, когда он еще не был королем… а гонимым мальчиком среди гор, и прошел через Ущелье Смерти в другой мир. Я был тогда молод.
Я видел, как он стал мужчиной, я видел, как он полюбил, и я видел, как мало-помалу умирало его великое сердце.
Он всегда был человеком с железной волей. Но теперь только это у него и осталось — железо. А сердце мертво.
— Его жена? Ты о ней?
— Пленительная Лейта. Гьен Авур. Лесная Лань.
— Насколько мне известно, песня эта тут под запретом. Что и понятно. Короля сделал рогоносцем его родич, предал друг.
— Не так все просто, Урс. Совсем не так просто.
Как всегда. Кулейн лак Фераг был несравненным воином, человеком великого благородства. Но у него было уязвимое место — он жил без любви. Он вырастил Лейту, и она любила его с самого детства, но они были обречены.
— Ты говоришь так, будто у человека нет выбора.
— Иногда выбора и нет. Кулейн скорее умер бы, чем причинил боль Утеру или Гьен, но король знал, что его жена всегда любила Кулейна, и злые чувства забушевали в нем, как степной пожар. Ему все время приходилось вести то одну войну, то другую, и он начал все время оставаться при войске. С Гьен он встречался очень редко и назначил Кулейна ее защитником. Он насильственно сводил их, и в конце концов они уступили своему желанию.
— Как он узнал?
— Это ни для кого не было тайной, а любовники были обречены. Люди видели, как они прикасаются друг к другу, гуляют под руку по садам. И Кулейн часто входил в покои королевы поздней ночью, а выходил с зарей. Как-то ночью королевские телохранители ворвались в опочивальню королевы, а Кулейн был там. Их обоих приволокли к королю, и король вынес им смертный приговор. Однако Кулейн вырвался на свободу… а через три дня напал на стражу, сопровождающую королеву к плахе, и они спаслись вместе.
— Но на этом история не кончается?
— Да. Как ни жаль… — Прасамаккус умолк, его голова откинулась на высокую спинку кресла. Кубок выскользнул из его пальцев на ковер, но Урс успел поймать его, прежде чем вино залило козью шкуру. Потом принц улыбнулся и встал. У двери спальни на табурете лежало свернутое одеяло. Урс взял его, накрыл им Прасамаккуса и вошел в отведенную ему комнату.
Адриана улыбнулась и откинула одеяло. Быстро раздевшись, он лег рядом с ней и нежно откинул золотые пряди с ее лица.
Она обняла его за шею и привлекла к себе.
Урс вымылся в бочке с холодной водой позади дома, наслаждаясь тем, как предрассветный воздух покусывает его кожу. Он спал не тревожимый сновидениями, а будущее сулило много золота. Если Король Сказаний купит его лошадиные панцири, его примеру последуют все владыки и вожди, ведущие войны, а он, Урс, удалится во дворец в Долине Великой реки с десятком-другим наложниц.
В двадцать лет Урс уже твердо определил свое будущее. Хотя он принадлежал к дому Меровиев, они с Баланом находились с Меровием лишь в дальнем родстве и не имели никаких прав на корону Длинноволосых королей. А жизнь воина не влекла молодого человека, проведшего юность во дворцах наслаждений Тингиса.
Он вытерся досуха мягким шерстяным полотенцем и надел под промасленную кожаную куртку чистую черную рубаху. Из кожаной фляжечки налил на ладонь несколько капель благовония и втер его в свои длинные темные волосы. Вонь конюшни заставила его выйти на открытый луг, где воздух был напоен ароматом шиповника, разросшегося у древнего круга стоячих камней.
Там его нашел Прасамаккус. Старику было явно не по себе.
— Что не так, друг мой? — спросил Урс, садясь на плоский алтарный камень.
— Я напился, как старый дурень, и теперь у меня в голове стучит кузнечный молот.
— Слишком много меда, — заметил Урс, сдерживая улыбку.
— И слишком болтливый язык. Мне не следовало бы говорить про короля и про то, что касается его одного.
— Успокойся, Прасамаккус. Я ничего не помню. Вино ударило в голову и мне. Помнится только, что ты говорил о государе Утере как о лучшем короле во всех христианских землях.
— Он такой и есть, — ухмыльнулся Прасамаккус. — Спасибо, Урс.
Урс ничего не ответил, вглядываясь в неровный строй воинов, появившихся на гребне дальнего холма.
— Надеюсь, это наши, — прошептал он.
Прасамаккус приложил ладонь козырьком к глазам и выругался. Поднявшись на ноги, он заковылял к дому, крича во весь голос и указывая на воинов, беспорядочно ринувшихся вперед. Пастухи и конюхи выбежали из конюшен с луками в руках, а двадцать легионеров, вооруженных мечами, сомкнули щиты в боевом порядке перед домом. Урс кинулся в свою комнату за собственным луком с колчаном. Адриана скорчилась под средним окном.
— Кто они? — спросил Урс про приближающихся всадников.
— Тринованты, — ответила она.
В открытое окно влетела стрела и впилась в дверь по ту сторону комнаты. Урс отступил и наложил стрелу на тетиву своего лука.
Всадники влетели во двор под гром копыт, спрыгивая на землю, чтобы вступить в бой с легионерами. Их было вчетверо больше, стена из щитов распалась, и тринованты, облаченные в одежду, режущую глаза пестротой, начали, рубя и коля, пролагать себе путь к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67